А сердечко так больно сжимается... Опять боль... Опять яд... Сколько можно... Нет. Просто флирт, пустое кокетство... Разве это плохо? Зачем изначально отношусь я к людям серьёзно, тогда как ко мне отношение прямо противоположное? Иногда мне кажется что и не встречусь я никогда с человеком который поймёт меня, что так и придётся бродить мне одинокой, неприкаянной, по такой чужой, холодной планете. Да может и к лучшему это. Может и не стоит мне стремиться ни к чему статическому, постоянному. Может стоит приучиться мне к некоему подобию ветренности, чтобы потом не было мучительно больно? Убить в себе это жалкое страдательное начало, эту виктимность, и стать нормальным полноценным человеком, самодостаточным и единым, живущим в гармонии со своим внутренним миром грёз и фантазий, лёгких и в то же время бездушных, безжалостно дарующих надежду, а потом жестоко её отбирающих, и в гармонии со своим окружением, порой таким слепым и бесчеловечным? Быть всегда весёлой и приветливой, и не показывать никому и никогда, что меня оказывается что-то мучает и не даёт мне вздохнуть свободно и легко, и почувствовать всю прелесть бытия? Чувство любое, даже самое сильное, самое неистовое, или самое нежное и тёплое - любое, любое проходит и испаряется в ночном воздухе среди звёзд, а по утру ты просыпаешься точно от какого то странного, так долго тянувшегося, мучительно-томного кошмара, и чудится тебе, что всё это было лишь мифом и лишь в твоём воспалённом мозгу. А люди всё ищут и ищут лазейки и всевозможные способы и ухищрения, дабы избежать полной оторванности от мира реальных чувств и эмоций и ухода в мир своих безумных фантазий. И хватаются они с жадностью за любую возможность зацепиться, найти ниточку, которая бы соединяла маленькую ничтожную вселенную их души с чем-то более глобальным и целостным. И я ищу. И я страшусь безумия полного и патологического. И цепляюсь за всякое чувство, возникающее в груди, такое смутное и непонятное. А далее, уже по сценарию, крепко укоренившемуся в моём сознании, наступает чувство полнейшей фрустрации, сопровождаемое ощущением себя полнейшим ничтожеством, жалким и наивным. А я так и остаюсь открытой и глупой. Так и тянусь, словно пробивающийся из земли росток тянется к солнцу, за всяким чувством. Любые эмоции беспрепятственно проникают непосредственно в самую сердцевину моего зыбкого ментального эфира, нарекаемого духом, и ничто не может перекрыть этот бесконечный поток мыслей, чувств и томлений. Необходимо уметь стаскивать себя с этих облачных воздушных масс на реальную поверхность земную, на которой можно стоять прочно на ногах и, не шатаясь, двигаться к своей цели. Мне нельзя летать. Я теперь боюсь упасть. Больше не хочу.
Хоть и не больно мне на самом деле. Нет. И не яд то был. Это была пощёчина. Которая вернула меня в трезвое состояние, в здравый рассудок. Но всякий раз, когда крушатся мои надежды, я обретаю новые, а потом они вновь крушатся и вновь я бегаю посреди их осколков и, разрезая в кровь руки, пытаюсь собрать оставшиеся уцелевшие частички, а они на глазах моих превращаются в пепел и рассыпаются в прах, и уносит их останки ветер, и не слышу больше я о тех былых надеждах, а обретаю новые и новые. Но не стоит мне заниматься самообманом. Уж слишком он ирреалистичен, подобен миражу, что когда я срываю манящую шёлковую ткань с него, там оказывается лишь гниль и плесень.