Путь в "Песняры"
И, как с "Нороком", продолжение явилось откуда не ждали.
В провинциальной Белоруссии появились какие-то "Лявоны", ставшие "Песнярами" и, выступив на конкурсе молодых артистов эстрады" (где они, как часто бывает, получили 2-ю премию, поскольку 1-ю в их номинации "решили не присуждать" из-за отсутствия достойных), покорили страну.
Откуда они? Как появились?
Почему сибиряк Мулявин в армейские годы загорелся аранжировками именно белорусских песен?
Кто знает.
Для меня было само собой разумеющимся, что Владимир Мулявин, формальный и неформальный лидер "Песняров", этот пропагандист (в хорошем смысле) белорусской песни - природный белорус. И я был страшно удивлён, когда узнал, что родом он с Урала, а в Белоруссию попал только во время армейской службы (как, кстати, и В. Мисевич). Как он смог так поднять белорусскую песню, дотоле практически никому у нас в Союзе неизвестную?! Как сделал из вполне обычной народной песни "Косил Ясь конюшину" всенародно любимый и до сих пор звучащий, пусть и в телерекламе или ремиксах, супершлягер (я слышал эту песню в исполнении народного хора - ничего примечательного)? И ещё много таких "как" и "почему".
Казалось бы: чего проще - бери народную песню, клади её на ревущие гитары с урчащим органом и выдавай на-гора под грохот ударных.
А вот хуй.
Пробовали. Те же "Ариэли", к примеру.
Вдруг выяснилось: мало лихо положить народную мелодию на электроинструменты; нужно что-то ещё.
Этим "ещё" было упоение музыкой. Это упоение чувствовалось у "Песняров" в лучших их композициях. Имею в виду и песняровское ноу-хау - сложнейшие аккорды, певшиеся какими-то плавающими, дрожащими голосами. Что было бы даже смешно, если бы это не были бы кто-то другие, не "Песняры". Тонкое нежное придыхание во время исполнения - будто они отдавали почтение белорусской песне, которая приютила их в их поисках музыкальной формы.
Для Мулявина белорусская песня была лишь оригинальным полигоном для обкатки на нём его музыкальных фантазий-проектов. Как для Баха - евангельские тексты. Он творил в этой стихии как "Битлы" в своей.
А для его конкурентов перепевки были всего лишь курьёзом. Ла-ла ла-ла. (А вот когда они пели что-то из западного репертуара, вдруг откуда ни возьмись, прорезывалось недюжинное вдохновение.)
И народная песня отторгла нахрапистых претендентов. Признав только "Песняров".
Песняры - один из моих любимейших ансамблей, особенно начала семидесятых. Их вокальная культура просто бесподобна. Изумительная раскладка на четыре голоса в песнях, великолепны голоса солистов.
"Песняры" видны даже до краёв земли
А какие номера выделывали они!
Вот "Ой рана на Ивана". С его невероятной ликующей звонкоголосостью.
А какое изобразительное богатство во в общем-то небольшой композиции "И туды гара"! Это ведь мини-опера!
Или а-капелльная "Рэчанька".
[Реченька]
Феномен "Песняров" вызвал к жизни одно занятное явление: белорусский язык стал культовым!
Казалось бы полуфиктивный язык, всегда считавшийся провинциально-деревенским, вдруг оказался в центре внимания музыкально продвинутой молодёжи!
Если до того простым способом показать свою крутость было знание текстов песен англоязычных ансамблей и даже умение их воспроизвести, то теперь умение правильно воспроизвести "Бывай, абуджаная сэрцам, дарагая" или "I знов пабачыў я ся лiпы, дзе леты першыя прайшлi" порой котировалось не меньше.
Продолжалось это недолго, несколько лет, пока шла песняромания. Но, возможно, это как-то придало новое дыхание белорусской культуры. Говорить по-белорусски стало даже в какой-то степени престижным. Это уже не был язык деревни и полоумных националистов в расшитых свитках.
Вот почему культ "Песняров" в Белоруссии, несмотря на его кажущуюся комичность, вполне оправдан.
Феномен "Песняров" вызвал замешательство в музыкальном мире.
Внутри более-менее музыкально чуткого человека начинали бороться два чувства.
Душа и вкус говорили, что мы имеем дело с явлением, невероятным, необычайным, возможно, даже мирового масштаба.
Но умственная инерция многих возражала: разве может произойти что-то великое из "совка"? Тем более из такого патриархально-провинциального? Ну понятно - "Ариэли" те же; там пародия, стёб, а здесь?
Этот выбор каждый решал для себя. Кто-то, преодолев сомнения, становился их горячим поклонником. А кто-то оставался на позиции "недоразумения".
Так "Песняры" стали камнем преткновения и камнем соблазна. Возбутителями споров и столкновителями мнений. Они были, как и полагается гениям, какими-то незаконными детьми искусства, за которыми надо либо признать право на благородство, либо лишить их амбиций, указать им на дверь.
Если вспомнить официальное отношение к "Песнярам", то можно узреть любопытную градацию.
Ансамбль выпустил несколько дисков-гигантов и изрядное количество гибких пластинок. Радио тоже к ним было благосклонно. Зато телевидение...
ТВ показывало их почему-то сверхдозированно. Возможно, здесь проклюнулась опять память о злосчастном "Нороке", и власть, боясь за целость дорогих тогда микрофонов, решила посредством самого массового из СМИ не плодить особенно фанатов знаменитой группы. Как бы то ни было записей "Песняров" на ТВ преступно мало.
Венцом такого телетретирования был эпизод начала 70-х.
Год, как известно, у нас венчала передача "Песня года". И вот в год (не помню точно, какой), когда "Песняры" представили свою знаменитую "Олесю" (не ту, которую большинство знает, другую, раннюю, по-настоящему трагическую, где голос Борткевича хрипел от горя), музыкальная общественность дружно решила, что она-то, конечно, и есть песня года, благо транслировали её по радио довольно часто.
И впрямь на телеконцерте, потомив публику ожиданием, обявили: вокально-инструментальный ансамбль "Песняры"! Бурные аплодисменты, переходящие в овации были ответом публики, уверенной, что сейчас они услышат (и увидят) эту быстро ставшую культовой песню.
А ведущие тем временем продолжали: белорусская народная песня "Касiў Ясь канюшыну".
Несколько разочарованная публика похлопала, ещё надеясь, что её не кинут так откровенно.
Но "Песняры" потом спели, кажется, "Александрину" (или даже "Берёзовый сок") и... благополучно отправились за кулисы.
То был, конечно, форменный плевок в душу почтеннейшей публики. Честно говоря, я так и не понял, зачем надо было отменять (фактически запрещать) этот хит сезона. Боялись, что разгорячённая публика ринется на штурм Колонного Зала и поломает микрофоны, и решили перестраховаться, охладить пыл?
Конец "Песняров"
Перелом в отношении к "Песнярам" наступил, когда они стали участвовать в творческих вечерах мэтров композиторства.
Первым таким вечером был бенефис Пахмутовой. На котором "Песняры" спели и "Беловежскую пущу" и какую-то уж совсем безумную песню (на слова, понятное дело, Добронравова) "До третьих петухов", смысла которой я, например, так и не смог понять.
Потом были вечера Матусовского и Хренникова с их участием. И дело пошло. Перед ними открылись телеворота, они стали почти респектабельной группой. Потом были поездки на заграничные фестивали и даже - в Америку!
Однако этот поворот в их судьбе стал двояким.
Именно после того пахмутовского вечера "Песняры" кончились. Ну или начали кончаться, так сказать.
Я не хочу здесь ничего плохого сказать про роль советского музыкального "звёздного семейства" - возможно, они искренне хотели помочь пробивающимся самородкам. Но результат получился обратный.
Конечно, исполнение сочинений мэтров для "Песняров" было халтурой.
При этом дело было даже не в современности. Они и до того пели, скажем, "Наши любимые" (оказавшись из-за этого счастливо увековеченными в ленте "Эта весёлая планета"). Нет, дело было не в неформате, а именно в халтуре, готовности спеть что-то проходное.
Казалось бы, с кем не бывает. Ну спели по-быстрому - и спели; завтра опять нетленки будем исполнять. Но не всё, что простительно малым, прощается великим. Мне почему-то кажется, что в ансамбле долго спорили: петь пахмутовско-добронравовские шедевры или сохранить лицо. Решили: а, ладно, один раз поклонимся, зато потом будет зелёная улица.
Но улица-то оказалась дорогой не туда. В "Песнярах" произошёл какой-то непоправимый надлом; казалось, они потеряли себя. Продали душу, так сказать. И так и не смогли восстановиться. Сюжет прямо-таки для Гоголя с его "Портретом"!
До того они пели самые разные вещи, группируя их вокруг своего фирменного стержня - перелицованной белорусской песни. Теперь разные вещи остались, а стержня не стало: новые их фольклорные перепевки почему-то стали выглядеть не стержневыми, а какими-то довесками.
Последней их классической песней, наверное, можно считать "Заўшнiцы". Дальше пошёл спад - судорожные эксперименты, как правило, неудачные, и наоборот, воспроизведение старого, но уже без прежнего творческого порыва.
"Песняры" быстро деградировали. Не успев вовремя распасться, они становились пародией на самих себя.
Года четыре тому назад «Песняры» представили на суд слушателей оперу-притчу В. Мулявина на стихи Я. Купалы - «Песня о доле», работу интересную, в которой, однако, на мой взгляд, не все было равноценно. В частности, попытка создавать образы не только музыкальными средствами (в чем «Песняры» очень сильны), но и актерскими (увы, еще несовершенными). Растянутость либретто, перегруженность световыми эффектами, поверхностная, несколько назойливая режиссура мешали раскрыть возможности, заложенные в музыке. И хотя с точки зрения вокального мастерства, музыкальности все было безупречно, сложилось впечатление, что «Песняры», как говорится, играли не на своем поле.
Как и многие динамично мыслившие музыканты, Владимир Мулявин во второй половине 70-х годов обратился к крупным формам, однако, несмотря на первоначальный интерес публики и доброжелательные отклики прессы, ни "Песня о доле" (по мотивам белорусских обрядовых песен), ни "Курган" (на музыку их постоянного автора композитора Игоря Лученка) не стали настоящим событием. Подобно питерским "ПОЮЩИМ ГИТАРАМ", для которых увлечение рок-операми и мюзиклами обернулось потерей направления, а следом и прекращением существования в виде единого коллектива, в этот период "ПЕСНЯРЫ" все больше превращались в профессионально безупречный, однако, работающий впустую механизм. Они продолжали напряженно работать, ставили новые программы (на стихи Роберта Бернса, Владимира Маяковского, поэтов-фронтовиков и т. п.), но внимание к ним неуклонно ослабевало.
В первой половине 80-х годов "ПЕСНЯРЫ" заметно сдали свои позиции, уступая даже явно вторичным в художественном отношении "СЯБРАМ", "ВЕРАСАМ" и другим эстрадным группам с фольклорной основой, а также филармоническим рок-группам.
Что есть "Песняры"?
Проблема: что есть "Песняры", постепенно решилась сама собой.
Дело в том, что на вечере Матусовского они спели его "Вологду". Если смотреть с позиций их ранних достижений, которые и обеспечили им их бессмертную славу, это был кич. Но в то же время кич более-менее приличный.
"Вологда" как бы разрешила спор о "Песнярах". Ценители и поклонники отнеслись в ней снисходительно. А большинство публики, не могшее понять, что это за непостижимое явление перед ними, наконец-то как бы нашло ответ: "Песняры" - это "Вологда".
И всё как бы стало на свои места. "Вологда" стала визиткой ансамбля. До сих пор когда в концертах по заявкам вспоминают "Песняров", это почти всегда "Вологда".
Ну а мы можем, с другой стороны, наконец-то сказать, чт'о такое "Песняры".
Это то, что было до "Вологды".
Так что, друзья, если вы хотите понять феномен "Песняров", феномер песняромании, слушайте их композиции классического периода!
Вот и "Вологда" - песня, отлично сделанная, но когда я её слышу, то вспоминаю почему-то не "Песняров", а солдата-узбека с нашего КПП, который пел примерно так: "Писма-а я сам лычно, я атнесу почта-а-а…" [Первая версия песни начиналась как раз так: "Письма лично сам я на почту ношу..."]
