Это - Книга Ахмада Ибн-фадлана ибн-аль-'Аббаса ибн-Рашида
ибн-Хаммада, клиента [1] Мухаммада ибн-Сулаймана, посла [2]
аль-Муктадира к царю славян, в которой он сообщает о том, что он сам
видел в стране [3] турок, хазар, русов, славян, башкир и других
(народов), по части различий их вероучений [197а], истории их царей,
положения многих из их дел.
* Говорит Ахмад Ибн-фадлан когда прибыло письмо аль-Хасана сына
Балтавара [4], царя славян, к повелителю правоверных аль-Муктадиру,
в котором он просит его о присылке к нему (людей) их тех, кто научил
бы его вере, преподал бы ему законы ислама, построил бы для него
мечеть, воздвигнул бы для него минбар, чтобы совершалась на нем
молитва за него (царя) в его городе и во всем его государстве, и
просит его о постройке крепости, чтобы он укрепился в ней от царей,
своих противников, то он получил согласие на то, о чем просил.
Посредником у него [5] был Надир аль Хурами. И был избран я для
прочтения ему (царю) письма и передачи того, что было подарено ему,
и для надзора над факихами и му'аллимами. А какая у него (халифа)
была причина посылки этого богатства [6] ему (царю), так это для той
постройки, о которой мы сообщили, и для уплаты за факихов и
му'аллимов за село, известное под названием Артахушматин [7] из
земли Хорезм, из числа сел Ибн-аль-Фурата. Посол к аль-Муктадиру от
владетеля славян был муж, которого зовут 'Абдаллах ибн-Башту
аль-Хазари (хазарец), а послом со стороны султана (халифа) Сусан
ар-Расси, клиент Надира аль-Хурами и Такин ат-Турки (турок), Барис
ас-Саклаби (славянин) [8] и я вместе с ними, как я уже сообщил.
Итак, я вручил ему подарки для него, для его жены, для его детей,
для его братьев, для его предводителей и лекарства, о которых он
писал Надиру, прося их. И мы выехали из Города мира (Багдада) в
четверг, когда прошло одиннадцать ночей от (месяца) сафара года
триста девятого [9]. Мы оставались в ан-Нихраване [10] один день и
(далее) ехали усиленно, пока не достигли ад-Даскары [11]. В ней мы
оставались три дня. Потом мы отправились стремясь, не сворачивая ни
перед чем, пока не прибыли в Хулван [12] и оставались в нем два дня
и поехали из него в Кармисин [13] и оставались в нем два дня, потом
отправились и поехали, пока не прибыли в Хамадан и оставались в нем
три дня, потом поехали, пока не дошли до Сава [14] и оставались в
нем два дня, а из него в ар-Рай, и оставались в нем одиннадцать
дней, чтобы подождать Ахмада ибн-'Али аху-Су'лука, так как он был в
Хувар-ар-Райе [15], потом мы отправились в Хувар-ар-Рай и оставались
в нем три дня, далее отправились в Симнан, потом из него в ад-Дамган
[16]. В нем мы случайно встретили Ибн-Карана, сторонника ад-Да'и
[17], и потому мы скрылись в караване и ехали усиленно, пока не
дошли до Найшабура. Лайла ибн-Ну'ман [18] был уже убит, и мы застали
в нем (Найшабуре) Хаммавайха Куса [19], командующего войском
Хорасана. Потом мы отправились в [197б] Сарахс, потом из него в
Марв, потом из него в Кушмахан, а это край пустыни Амуля, и
оставались в нем три дня, чтобы дать отдохнуть верблюдам для въезда
в пустыню. Потом мы пересекли пустыню до Амуля, потом переправились
через Джайхун и прибыли в Афирабр-рабат Тахира ибн-'Али [20]. Потом
мы отправились в Байканд, потом мы въехали в Бухару и прибыли к
аль-Джайхани. Он секретарь эмира Хорасана, и его прозывают в
Хорасане шейх-опора. Он прежде всего озаботился достать для нас
жилье [21] и назначил для нас человека, который бы удовлетворил наши
потребности и успокаивал наши нужды во всем, что мы пожелаем. Итак
(у него) мы оставались (ряд) дней. Потом он испросил для нас
аудиенцию у Насра ибн-Ахмада [22], и мы пошли к нему. А он
безбородый мальчик. Мы приветствовали его как эмира, а он приказал
нам сесть, и первое, с чего мы начали, это что он сказал: "Каким вы
оставили моего господина, повелителя правоверных, да продолжит Аллах
его пребывание (в этом мире) и мир в душе его, его слуг, и его
приближенных". Мы сказали: "В благополучии". Он сказал: "Да прибавит
ему Аллах благополучия!" Потом было прочитано письмо к нему
относительно передачи Артахушматина от аль-Фадла ибн-Муса ан-Насрани
(т.е. христианина), управляющего Ибн-аль-Фурата, и передачи его
(села) Ахмаду ибн-Муса аль-Хуваризми (т.е. Хорезмийцу) и доставки
нас и письма к его (эмира) правителю в Хорезме, (письма) с
устранением препятствий для нас и письма в Баб-ат-турк с
эскортированием нас и с устранением препятствий для нас. Он сказал:
"А где Ахмад ибн-Муса?" - Мы сказали: "Мы оставили его в Городе мира
(Багдаде) с тем чтобы он выехал после нас через пять дней". Тогда он
сказал: "Слушаюсь и повинуюсь тому, что приказал мне мой господин
повелитель правоверных, да продолжит Аллах остаток его жизни". Он
сказал: весть (об этом) дошла до аль-Фадла ибн-Муса ан-Насрани,
управляющего Ибн-аль-фурата, и он привел в действие свои хитрости по
делу Ахмада-ибн-Муса, -написал к начальникам полиции по хорасанской
дороге (на участке) от окружного города Сарахса до Байканда, чтобы
они послали разведчиков о (местопребывании) Ахмада
ибн-Муса-аль-Хуваризми по постоялым дворам и таможенным постам, а он
(Ахмад) человек с такой-то внешностью и качеством, рeк что, кто
схватит его, пусть держит его, пока не придет к нему наше письмо,
которому (пусть) и повинуется. Итак, он был схвачен в Марве и
связан. И оставались мы в Бухаре двадцать восемь дней. Аль-Фадл
ибн-Муса также сговорился с 'Абдаллахом ибн-Башту и другими из наших
товарищей, которые стали говорить: "Если мы останемся, то неожиданно
наступит зима и пройдет время для въезда (в новую страну), а
Ахмад-ибн-Муса, когда прибудет к нам, он последует за нами".
Он (Ибн-фадлан) сказал: я видел дирхемы Бухары разных сортов
(цветов), из них дирхемы называемые аль-гитрифи [23]. Они состоят из
меди, красной меди и желтой меди, из которых берется количество без
веса. Сто из них (дирхемов) [198а] равны дирхему из серебра. А вот
условия их относительно калымов за их женщин (говорят): "Женится
такой-то сын такого-то на такой-то дочери такого-то за столько-то и
столько-то тысяч дирхемов гитрифских". И тоже таким же образом
(происходит) покупка их недвижимых имуществ и покупка их рабов: они
не упоминают других (сортов) дирхемов. У них есть (еще) дирхемы,
(для которых) взята только одна желтая медь. Сорок из них равны
(одному) данаку. У них также есть дирхемы желтой меди, называемые
самаркандскими. Шесть из них равны данаку. Итак, когда я услышал
слова 'Абдаллаха ибн-Башту и слова других, предостерегавших меня от
неожиданного наступления зимы, мы выехали из Бухары, возвращаясь к
реке, и наняли корабль до Хорезма. А расстояние до него от места, от
которого мы наняли корабль, более двухсот фарсахов, так что мы ехали
несколько дней. Для нас путешествие по ней (реке), все в целом, не
было одинаково, вследствие холода и его силы, пока мы не прибыли в
Хорезм. Мы явились к его (Хорезма) эмиру. Это Мухаммад ибн-'Ирак
Хорезм-шах. Итак он почтил нас, одарил нас и устроил нас, давши
жилье. По прошествии трех дней, он велел нам придти, обсудил с нами
(вопрос) о (нашем) въезде в страну турок и сказал: "Нет для вас
соизволения на это и не годится (мне) оставить вас, чтобы вы вслепую
рисковали вашей кровью. Я знаю, что это хитрость, которую подстроил
этот отрок, то есть Такин, так как он был у нас кузнецом и он уже
ознакомился с продажей железа в стране неверных, и он был тот,
который обманул Надира и побудил его обратиться к повелителю
правоверных и передать ему письмо царя славян. Великий эмир, то есть
эмир Хорасана, имел больше прав воздвигнуть проповедь за (в пользу)
повелителя правоверных в этой стране, если бы он нашел возможность,
потому что вы далеко [24] и так как между вами и этой страной, о
которой вы говорите, (есть) тысяча племен неверных. И это (все)
искажение правды в отношении султана. Итак, я советую вам:
необходимо (отправить) письмо к великому эмиру, чтобы он снесся с
султаном, - да споспешествует ему Аллах, путем переписки, а вы
останетесь (здесь) до того времени, как возвратится ответ". И так мы
ушли от него в этот день. Потом мы снова пришли к нему и не
переставали подлаживаться к нему и льстить ему, говоря: "Вот это
приказ повелителя правоверных и его письма, какой смысл сноситься с
ним по этому поводу", так что он дал нам разрешения. Итак, мы
спустились из Хорезма в аль-Джурджанию. Между ней и Хорезмом по воде
пятьдесят фарсахов [25]. Я видел хорезмские дирхемы обрезанные и
свинцовые и неполновесные и медные. И они называют дирхем "тазиджа",
когда вес его четыре данака с половиной. Менялы из них (из их среды)
продают кости (для игры) и чернильницы и дирхемы. Они (хорезмийцы)
самые грубые из людей [198б] по разговору и по природе. Их разговор
похож вроде как кричат скворцы. Около же (аль-Джурджании) есть
селение на (расстоянии) дня (пути), называемое Ардаку. Население его
называется аль-Кардалия (кардалийцы). Их разговор похож вроде как на
кваканье лягушек. Они отрекаются от повелителя правоверных 'Али
ибн-Абу-Талиба, - да будет им доволен Аллах, - в конце каждой
молитвы. Итак, мы остались в аль-Джурджании (много) дней. И замерзла
река Джайхун от начала до конца ее и была толщина льда семнадцать
четвертей [26] и лошади и мулы и верблюды и повозки проходят через
него, как проходят по дорогам, а он был тверд, не сотрясался. И он
оставался в таком виде три месяца. И мы увидели страну (такую), что
подумали, это не что иное, как врата аз-Замхарира, открывшиеся из
нее на нас. Снег не падает в ней иначе, как с порывистым сильным
ветром. Если человек (муж) из (числа) жителей ее (страны) сделает
подарок своему приятелю или захочет (сделать) ему благодеяние, то он
говорит ему: "Поднимемся ко мне, чтобы нам поговорить, ведь
действительно у меня хороший огонь". И вот он (тем самым) оказывает
ему наибольшее свое благодеяние и свою благосклонность. Но только
Аллах великий был милостив к ним относительно дров, - он сделал их
дешевыми для них: груз повозки дров (дерева) аттаг стоит
каких-нибудь два дирхема, вес ее составляет три тысячи ратлей.
Обычай нищих у них (таков), что нищий не останавливается у дверей,
но входит в дом кого-нибудь из них и сидит некоторое время у его
огня греясь. Потом говорит: "паканд", что значит "хлеб"[27]. Наше
пребывание в аль-Джурджании затянулось, а именно действительно мы
оставались в ней дни (месяцев) раджаба, ша'бана, месяца рамадана,
шавваля [28], и продолжительность пребывания нашего была в
зависимости от холода и его силы. Действительно, до меня дошел
рассказ, что двенадцать верблюдов (отправились), чтобы двое человек
привезли на них дров из некоторых плавней и эти оба забыли взять с
собою огниво и трут. И вот они оба заночевали без огня. Когда же они
утром встали, то верблюды были мертвы от силы холода. И
действительно, я видел у воздуха его холод и (то), что базар при нем
(таком воздухе) и улицы действительно пустеют до того, что человек
обходит большую часть улиц и базаров и не находит никого, и его не
встречает ни один человек. Как-то выхожу я из бани и, когда я вошел
в дом и посмотрел на свою бороду, она один сплошной кусок из снега,
пока я не приблизил ее к огню. И действительно, я находился целые
дни в самой середине дома, а в нем юрта из турецких войлоков, и я
устраиваю себе гнездо из одежд и мехов. И иногда приклеивалась моя
щека на подушке. И действительно, я видел, [199а] как цистерны,
покрытые шубами из шкур овец, ночью раскалывались и разбивались, так
что это (покрывание) ничего не помогало. И действительно, я видел
землю, которая растрескалась и в ней (образовались) большие овраги
от силы холода, и что огромное древнее дерево действительно
раскололось на две половины от этого.
Когда же прошла половина шавваля триста девятого года, время начало
меняться, река Джайхун растаяла, и мы принялись за необходимые
принадлежности для путешествия. Мы купили турецких верблюдов и
велели сделать дорожные мешки из верблюжьих кож для переправы через
реки, через которые нам нужно будет переправляться в стране турок.
Мы запаслись (в дорогу) хлебом, просом, сушеным мясом на три месяца.
Мы попросили тех из жителей (этой) страны, с кем мы дружили, о
содействии относительно одежд и в получении их в большом количестве,
и они ужаснули нас этим предприятием и преувеличили рассказ о нем,
но когда мы это увидели, то оно оказалось вдвое больше того, что нам
было описано. Итак, на каждом человеке из нас была (надета) куртка,
поверх нее хафтан, поверх него шуба, поверх нее войлочная шапка и
бурнус, из которого видны были только два его глаза, и шаровары
ординарные и другие двойные (с подкладкой), и гетры, и сапоги из
кимухта [29] и поверх сапог другие сапоги, так что каждый из нас,
когда ехал верхом на верблюде, не мог двигаться от одежд, которые
были на нем. И отстали от нас факих и му'аллим и отроки, выехавшие с
нами из Города мира (Багдада), побоявшись въехать в эту страну. И
поехали: я и посол и брат его сестры и двое отроков Такин и Фарис. В
тот день, в который мы решились на отъезд, я сказал им: "О люди! С
вами отрок царя, и он знаком со всем вашим делом. С вами письма
султана, и я не сомневаюсь, что в них (находится) сообщение о
посылке четырех тысяч динаров мусаййабских для него (царя). И вы
прибудете к иноязычному царю, и он потребует у вас уплаты этого".
Тогда они сказали: "Не бойся этого. Действительно (наверное) он не
потребует уплаты от нас". Я же предостерег их и сказал: "Я знаю, что
он потребует от вас уплаты", но они не согласились. Дело
(снаряжения) каравана было готово, мы наняли проводника, которого
звали Фалус из жителей аль-Джурджании. Потом мы положились на Аллаха
могучего и великого, препоручили ему наше дело и мы отправились из
аль-Джурджании в день понедельник по прошествии двух ночей (месяца)
Ду-ль-ка'да триста девятого года [30] и остановились в рабате,
называемом Замджан, [199б] а это Баб-ат-турк (врата турок). Потом мы
отправились на другой день и остановились на остановке, называемой
Хабаб. Нас настиг снег, так что верблюды ступали в нем по колена.
Итак, мы остановились на этой остановке два дня, потом мы
устремились в страну турок, не сворачивая ни перед чем, и никто нам
не встретился в пустынной степи без единой горы. Итак, мы ехали по
ней десять дней, и нам встретились бедствия, трудности, сильный
холод и последовательное выпадение снегов, при котором холод Хорезма
был подобен дням лета. И мы позабыли все, что проходило мимо нас, и
были близки к гибели наших душ. Действительно, в продолжение
нескольких дней нас постиг сильнейший холод. Такин ехал рядом со
мной, а рядом с ним человек из турок, который разговаривал с ним
по-турецки. И вот Такин засмеялся и сказал: "Действительно, этот
турок говорит тебе: чего хочет господин наш от нас? Вот он убивает
нас холодом, и если бы мы знали, чего он хочет, обязательно мы это
ему предоставили бы". Тогда я сказал ему: "Скажи ему, - он хочет от
вас, чтобы вы сказали: "Нет бога, кроме Аллаха". Он же засмеялся и
сказал: "Если бы мы (это) знали, то обязательно это сделали бы".
Потом мы прибыли после этого в одно место, в котором огромное
количество дерева аттаг [31]. Я совлек его вниз, развел огонь (в)
караване, и они (спутники) согрелись, сняли свои одежды и подсушили
их… Далее мы отправились и не переставая едем каждую ночь от
полуночи до времени спуска солнца тотчас после полудня самой
усиленной и напряженной ездой, какая только бывает. Потом мы
останавливаемся. Когда мы проехали пятнадцать дней, мы достигли
большой горы с множеством камней, на которой источники,
прорывающиеся при раскопке воды. Когда мы пересекли их, (мы) прибыли
к племени турок [32], известных под именем аль-Гуззия. И вот они
кочевники; у них дома волосяные (из кошмы) и они (гуззы)
останавливаются или уезжают. Ты видишь их дома (то) в одном месте,
то такие же в другом, как делают кочевники в своих переселениях; и
вот они в жалком положении. Вместе с тем они как блуждающие ослы, не
изъявляют покорности Аллаху, не обращаются к разуму и не поклоняются
ничему, но называют своих наибольших старцев господами. Итак, когда
один из них просит о чем-нибудь совета у своего главы, он говорит
ему: "О, господин мой, что я сделаю в таком-то и таком-то (деле)?".
И управляет ими совет между ними. Но (только) пока они потратятся на
что-либо или решатся на что-либо, приходит затем самый ничтожный из
них и самый жалкий и уничтожает то, на чем они уже сошлись. И я
слышал, как они говорили: "Нет бога, кроме Аллаха Мухаммад пророк
Аллаха", стараясь приблизиться этими словами к тем мусульманам,
которые проезжают у них, [200а] но не веря в это. А если постигнет
одного из них несправедливость или случится с ним какое-либо дело
неприятное ему, он подымает свою голову к небу
и говорит: "Бир тенгри", а это по-турецки (значит) "богом одним",
так как "бир" по-турецки "один", а "тенгри" - бог (Аллах) на языке
турок. Они не очищаются от экскрементов и от урины и не омываются от
половой нечистоты и (не делают) другого чего-либо подобного. Они не
имеют никакого дела с водой, особенно зимой. Женщины их не
закрываются от их мужчин и ни от кого из них, и также женщина не
закрывает ничего из своего тела от кого-либо из людей. И
действительно, как-то в один из дней мы остановились у человека из
их числа и уселись, и жена этого человека вместе с нами. И вот,
между тем, как она с нами разговаривала, вот она открыла свой
"фардж" и почесала его в то время, как мы смотрели на нее. Тогда мы
закрыли свои лица и сказали: "Прости господи!" Муж же ее засмеялся и
сказал переводчику: "Скажи им, - мы открываем его в вашем
присутствии и вы видите его, а она охраняет его так, что к нему нет
доступа. Это лучше, чем если она закроет его и (вместе с тем)
уступит его кому-либо". Они не знают блуда, но если относительно
кого-либо они узнают какое-либо дело, то они разрывают его на две
половины, а именно: они соединяют вместе промежуток веток двух
деревьев, потом привязывают его к веткам и пускают оба дерева, и
находящийся при выпрямлении их (деревьев) разрывается. Один из них
сказал: "Дай мне услышать чтение". Итак, ему понравился Коран, и он
начал говорить переводчику: "Скажи ему: "Не умолкай". Однажды этот
человек сказал мне языком переводчика: "Скажи этому арабу: "Разве
господь наш могучий и великий женщина?". Я же ужаснулся этому,
принес прославление Аллаху и прошение о помиловании. И вот он также
произнес прославление и прошение о помиловании, так же, как это
сделал я. И точно так же (вообще) правило у турка, - всякий раз, как
он услышит мусульманина, произносящего прославление и говорящего
"нет бога кроме Аллаха", он говорит также, как он.
Правила женитьбы у них такие: если один из них сватает у другого
какую-либо из женщин его семьи, дочь его или сестру его или
кого-либо из тех, кем он владеет, он одаряет его на столько-то и
столько-то хорезмийских одежд. И когда он заплатит это, то и везет
ее к себе. А иногда калымом бывают верблюды или лошади или иное
подобное. И ни один не может соединиться со своей женой, пока не
будет уплачен калым, на который согласился ее (женщины) владетель. А
если он уплатил его, то он идет, не стесняясь, пока не войдет в
помещение, в котором она находится, и берет ее в присутствии отца ее
и матери ее и братьев ее и они ему в этом не препятствуют. А если
умирает человек, имеющий жену и детей, то старший из его детей
женится на жене его, если она не была его матерью. [200б] Ни один из
купцов или кто-либо другой не может совершать омовения после
нечистоты в их присутствии, но только ночью, когда они его не видят.
И это потому, что они гневаются и говорят: "Этот хочет нас
околдовать: разве вы не видите, как он уставился в воду" и
заставляют его платить деньги.
И не может ни один из мусульман проехать их страну, пока не
назначат ему из их среды друга, у которого он останавливается, и
привозит ему из страны ислама одежды, а для жены его покрывало,
немного перца, проса, изюма и орехов. И вот, когда он прибывает к
своему другу, то тот ставит для него юрту и доставляет ему овец
сколько может, так что мусульманину остается только закалывать их,
так как турки их не закалывают. Действительно, кто-либо из них бьет
по голове барана, пока он не умрет. И если тот человек захочет
уехать, и ему понадобятся какие-нибудь из его (турка) верблюдов, или
его лошади, или он нуждается в деньгах, то он оставляет то, что
осталось, у своего друга-турка, а берет из его верблюдов, лошадей и
имущества нужное ему и отправляется, а когда возвратится из того
направления, по которому отправился, возмещает ему его деньги и
возвращает к нему его верблюдов и лошадей. И точно так же, если
проезжает у турка человек, которого он не знает, (и если) потом тот
ему скажет: "Я твой гость, и я хочу (получить) из твоих верблюдов и
твоих лошадей и твоих дирхемов", - то он вручает ему то, что он
захотел. И если умрет купец в той своей стороне и караван
возвращается, то турок их встречает и говорит: "Где гость мой?". И
если говорят: "Он умер", то караван разгружается. Потом он идет к
самому выдающемуся из купцов, какого он видит среди них, развязывает
его имущество, в то время как тот смотрит, и берет из его дирхемов
соответственно своему имуществу (бывшему в пользовании) у этого
(умершего) купца без лишнего зернышка, и также он берет из (числа)
лошадей и верблюдов и говорит: "Это твой двоюродный брат (буквально
- сын твоего дяди по отцу) и тебе более всего надлежит уплатить за
него". А если он (первый купец) убежал, то он совершает то же
действие и говорит ему (второму купцу): "Это такой же мусульманин,
как и ты; возьми же ты у него". А если (этот) мусульманин не
согласится возместить за его гостя таким путем, то он спросит о
третьем, где он находится, и если его направят к нему, то он едет,
ища его на расстоянии пути в несколько дней, пока не прибудет к нему
и не заберет своего имущества у него, и также то, что дарил ему.
Таков же и турецкий обычай: если он въезжает в аль-Джурджанию и
спрашивает о своем госте, то останавливается у него, пока не уедет
(обратно). И если турок умрет у своего друга мусульманина и (если)
проедет караван, в котором есть его друг, то они убивают его и
говорят: "Ты убил его, посадивши его в тюрьму, [201а] так как если
бы ты не посадил его в тюрьму, то он конечно не умер бы". И точно
так же, если он дал ему выпить набила [33] и он свалился со стены, -
они убивают его за него. А если его нет в караване, то они берут
самого выдающегося, кто есть среди них, и убивают его.
Поступок педераста у них (карается) очень строго. Действительно,
некогда остановился среди племени Кударкина, - а он наместник царя
турок, - некий человек из жителей Хорезма и оставался у своего
хозяина некоторое время для покупки овец. А у турка был безбородый
сын, и хорезмиец не переставал ухаживать за ним и склонять его к
себе, пока тот не подчинился его желанию. Пришел турок и нашел их
обоих в соединении. Тогда турок подал об этом жалобу к Кударкину. Он
сказал ему: "Собери турок". И он собрал их. Когда они собрались, он
сказал турку: "Хочешь ли ты, чтобы я судил по праву или впустую?" Он
сказал: "По праву". Он сказал: "Приведи твоего сына". Он привел его.
Он сказал: "Следует ему и купцу, чтобы они оба были убиты". Турок от
этого пришел в гнев и сказал: "Я не отдам своего сына". Он же
сказал: "Тогда купец даст выкуп за себя". Он это сделал и заплатил
турку овцами за то, что он сделал с его сыном, и заплатил Кударкину
четыреста баранов за то, что он снял с него (наказание), и уехал из
страны турок.
Первый из их царей и главарей, кого мы встретили, - Янал (йынал?)
младший. Он прежде уже принял (было) ислам, но ему сказали: "Если ты
принял ислам, то ты уже не наш глава". Тогда он отказался от своего
ислама. Когда же мы прибыли в то место, в котором он находится, он
сказал: "Я не допущу, чтобы вы прошли, так как это такая вещь, о
которой мы не слыхали совершенно, и мы не представляем себе, что она
такое есть". Тогда мы поддобрились к нему с тем, чтобы он согласился
на (получение) джурджанского хафтана стоимостью в десять дирхемов и
куска (материи) пай-баф, лепешек хлеба, пригоршни изюма и ста
орехов. Когда же мы вручили все это ему, он поклонился (до земли)
нам. А это их правило, - если почтит (подарком) человек человека, то
он кланяется ему. Он сказал: "Если бы не то, что мои дома отдалены
от дороги, я обязательно доставил бы вам овец и пшеницу", и он
удалился от нас. Мы отправились, и на следующий день нас встретил
один человек из турок - презренное творение, с потрепанной
внешностью, щуплого вида, с жалким существом. А на нас напал сильный
дождь. Он же сказал: "Остановитесь", и караван остановился весь в
целом, то есть около трех тысяч лошадей и пяти тысяч человек. Потом
он сказал: "Ни один из вас не пройдет!" И мы остановились, повинуясь
его приказанию. Мы сказали ему: "Мы друзья Кударкина". Он начал
[201б] смеяться и говорить: "Кто такой Кударкин? Я испражняюсь на
бороду Кударкина". Потом он сказал: "Паканд", что значит "хлеб" на
языке Хорезма. Тогда я вручил ему лепешки хлеба. Он взял их и
сказал:"Проезжайте, я смилостивился над вами".
Он (Ибн-Фадлан) сказал: а если заболевает из них человек, у
которого есть рабыни и рабы, то они служат ему, и никто из его
домочадцев не приближается к нему. Для него ставят палатку в стороне
от домов и он остается в ней, пока не умрет или не выздоровеет.
Если он был рабом или бедняком, они бросают его в пустыне и
отъезжают от него.
А если умер человек из их (числа), то для него роют большую могилу
наподобие дома, берут его, одевают на него его куртку, его пояс, его
лук, кладут в его руку чашу из дерева с набидом, оставляют перед ним
сосуд из дерева с набидом, приносят все его имущество и кладут с ним
в этом доме. Потом сажают его в нем и покрывают настилом дом над
ним, накладывают над ним подобие юрты из глины, берут лошадей его в
зависимости от их численности и убивают из них сто голов или двести
голов или одну голову и съедают их мясо, кроме головы, ног, кожи и
хвоста. И действительно они растягивают это (все) на деревяшках и
говорят: "Это его лошади, на которых он поедет верхом в рай". Если
же он убил человека и был храбр, то вырезают изображения из дерева
по числу тех, кого он убил, и помещают их на его могиле и говорят:
"Вот его отроки, которые будут служить ему в раю". Иногда же они
упускают (не заботятся) убивать лошадей день или два. Тогда приходит
к ним какой-нибудь старик из их старейшин и говорит: "Я видел
такого-то, то есть умершего, во сне и он сказал мне: "Вот ты видишь,
меня уже перегнали мои товарищи и потрескались мои ноги от
следования за ними, и я не могу их догнать и остался один". При этих
обстоятельствах они берут его лошадей и убивают их и растягивают их
на его могиле. И когда пройдет день или два, приходит к ним этот
старик и говорит: "Я видел такого-то, и он говорит: "Сообщи моим
домочадцам и моим товарищам, что я уже догнал тех, которые ушли
раньше меня, и что я нашел успокоение от усталости".
Он (Ибн-фадлан) сказал: все турки выщипывают свои бороды, кроме
усов. Иногда я видел дряхлого старика из их числа, который выщипал
себе бороду и оставил немножко от нее под подбородком, а не нем
(надета) шуба и если увидит его человек издалека, то не усомнится,
что это козел. [202а] Царя турок гуззов называют Ябгу или (вернее)
это - название повелителя, и каждый кто царствует над этим племенем,
этим именем называется. А заместителя его называют Кударкин. И таким
образом каждый, кто замещает какого-либо их главаря, называется
Кударкин.
Потом мы, (уже) уезжая из области этих (турок), остановились у
командующего их войском. Его зовут Атраксын аль-Кат'ана. Он поставил
для нас турецкие юрты, и мы остановились у него. И вот у него челядь
и свита и большие дома. Он пригнал нам овец, и привели лошадей,
чтобы мы закололи овец и ездили бы верхом на лошадях. Он пригласил
всех своих домочадцев и сыновей своего дяди (по отцу) и убил для них
множество овец. А мы уже (раньше) преподнесли ему подарки из одежд,
изюма, орехов, перца и проса. Я видел его жену, которая была женой
отца его. Она взяла мясо и молоко и кое-что, что мы прибавили к
этому, вышла из (пределов) домов в пустыню, вырыла яму и погребла в
ней то, что было с ней, и говорила (какие-то) слова. Я же сказал
переводчику: "Что она говорит?" Он сказал: "Она говорит: "эти
приношения для аль-Кат'ана отца Атрака [34], которые преподнесли ему
в дар арабы". Когда же была уже ночь, вошел я и переводчик к нему, а
он сидел в своей юрте, с нами было письмо Надира аль-Хурами, в
котором он предлагает ему принять ислам (букв.: "приказывает ему
покорность", т.е. Аллаху), побуждает его к нему и направляет к нему
пятьдесят динаров, среди которых много динаров мусаййабских и три
мискаля мускуса, целые кожи, две одежды мервские, - а мы скроили из
них обоих (того и другого) для него две куртки и целые сапоги,
одежду из парчи, пять одежд из шелка, и мы вручили ему подношения
для него и вручили жене его покрывало и перстень. Я прочитал ему
письмо, а он сказал переводчику: "Я не скажу вам ничего, пока вы не
возвратитесь. Я напишу султану (т.е. халифу) о том, что я решу об
этом". И он снял парчу, которая была на нем, чтобы надеть подаренные
одежды, о которых мы сообщили. И вот, я увидел куртку, бывшую под
ней (парчей), и она разрывается (будучи пропитана) грязью, так как у
них (такие) правила, что ни один из них не снимает одежду,
прилегающую к его телу, пока она не рассыплется на лоскутки (куски).
И вот, он выщипал всю свою бороду и усы свои и остался как евнух. Я
видел, что турки сообщали, что он самый ловкий наездник из них. И
действительно, однажды я видел его, когда он ехал рядом с нами, на
своем коне, и вот несся летящий гусь. Он натянул свой лук, в то
время, как его лошадь ехала (двигалась) под ним (гусем), потом
выстрелил в него, и вот он уже сбил его вниз. Вот в один из дней он
послал за предводителями, приближенными к нему, а они следующие:
Тархан и Янал и сын Джабха и Баглиз. И был [202б] Тархан самый
благородный из них, самый уважаемый из них, и был хромой, слепой,
однорукий. Итак он (Атрак) сказал им: "Истинно, вот эти послы царя
арабов к моему свату (зятю) Алмушу сыну Шилки и не хорошо было бы,
если бы я отпустил их иначе, как после совета с вами". Тогда Тархан
сказал: "Это такое дело, какого мы не видывали совершенно и не
слыхивали о нем, и мимо нас не проходили какие-либо послы
(какого-либо) султана с того времени, как существуем мы и отцы наши.
А что думаю, так это то, что не иначе, как (этот) султан устраивает
хитрость и направляет этих (людей) к хазарам, чтобы поднять их
войной против нас, и мнение (мое), что пусть он (Атрак) разрежет
этих послов пополам пополам (каждого пополам), а мы заберем то, что
с ними имеется".
И сказал другой из них: "Нет! но возьмем то, что с ними, и оставим
их голыми, чтобы они возвратились, откуда прибыли". И сказал (еще)
другой: "Нет! но у царя хазар есть наши пленные. Так пошлем же вот
этих, чтобы выкупить ими тех". И так они не переставали спорить
между собой об этих вещах семь дней, а мы находились в смертельном
положении, пока они не объединились на том мнении, чтобы отпустить
нас и чтобы мы проехали. Мы же преподнесли Тархану мервский хафтан и
два куска (материи) пай-баф [35], а его товарищам куртку и также
Яналу и вручили им перец, просо, лепешки из хлеба. И они удалились
от нас. Мы отправились, пока не достигли реки Багнади [36]. Люди
вытащили свои дорожные мешки, а они из кож верблюдов. Они расстелили
их и взяли самок турецких верблюдов, так как они круглы, и поместили
их в их пустоту (углубление), пока они (мешки) не растянутся. Потом
они наложили их одеждами и (домашними) вещами, и когда они
наполнились, то в каждый дорожный мешок села группа (человек) в
пять, шесть, четыре, - меньше или больше. Они взяли в руки деревяшки
из хаданга (белого тополя) и держали их, как весла непрерывно
ударяя, а вода несла их дорожные мешки и они (мешки) вертелись, пока
они не переправились. А что касается лошадей и верблюдов, то на них
кричат и они переправляются вплавь. Необходимо, чтобы переправился
отряд бойцов, имеющих при себе оружие, прежде чем переправится
что-либо из каравана. Они - авангард для людей, (следующих) за ними,
(для защиты) от башкир, (на случай) чтобы они (т.е. башкиры) не
захватили их, когда они будут переправляться. Итак, мы переправились
через Багнади способом, описание которого мы сообщили. Потом мы
переправились после этого через реку, называемую Джам [37], также в
дорожных мешках, потом мы переправились через Джахаш, потом Адал,
потом Ардан, потом Вариш, потом Ахти, потом Вабна [38], а это все
большие реки. Потом мы прибыли после этого к печенегам, и вот они
остановились у воды, похожей на море, не текущей [39], и вот они
темные брюнеты, [203а] и вот они с совершенно бритыми бородами,
бедны в противоположность гуззам. Ведь я видел из (числа) гуззов
таких, что владели десятью тысячами лошадей и ста тысячами голов
овец. Чаще всего пасутся овцы на снегу, выбивая копытами и
разыскивая траву. А если они не находят ее, то они грызут снег и до
крайности жиреют. А когда бывает лето, то они едят траву и худеют.
Мы оставались у печенегов один день, потом отправились и
остановились у реки Джайх (Хайдж) [40], а это самая большая река,
какую мы видели, самая огромная и с самым сильным течением. И
действительно, я видел дорожный мешок, который перевернулся в ней, и
те, кто был в ней, потонули, и люди (мужи) погибли во множестве, и
потонуло (значительное) количество верблюдов и лошадей. Мы
переправились через нее только с трудом. Потом мы ехали несколько
дней и переправились через реку Джаха, потом после нее через реку
Азхан, потом через Баджа; потом через Самур, потом через Кабал,
потом через реку Сух [41], потом через реку Ка(н)джалу, и вот мы
прибыли в страну народа турок, называемого аль-Башгирд. Мы
остерегались их с величайшей осторожностью, потому что это худшие из
турок, самые грязные из них и более других посягающие на убийство.
Встречает человек человека, отсекает ему голову, берет ее с собой, а
его (самого) оставляет. Они бреют свои бороды и едят вшей, когда
какая-нибудь из них будет изловлена. Кто-либо из них детально
исследует шов своей куртки и разгрызает вшей своими зубами.
Действительно, был с нами один из них, который уже принял ислам; и
который служил у нас, и вот я увидел одну вошь в его одежде, он
раздавил ее своим ногтем, потом съел ее.
Он (Ибн-Фадлан) сказал: (а вот) мнение уклоняющееся (от истины),
каждый из них вырезает кусок дерева величиной с фалл и вешает его на
себя, и если захочет отправиться в путешествие или встретит врага,
то целует его (кусок дерева), поклоняется ему и говорит:"О,
господин, сделай мне то-то и то-то". И вот я сказал переводчику:
"Спроси кого-либо из них, какое у них оправдание (объяснение) этому
и почему он сделал это своим господином (богом)?" Он сказал:
"Потому, что я вышел из подобного этому и не знаю относительно себя
самого иного творца, кроме этого". Из них кое-кто говорит, что у
него двенадцать господ (богов): у зимы господин, у лета господин, у
дождя господин, у ветра господин, у деревьев господин, у людей
господин, у лошадей господин, у воды господин, у ночи господин, у
дня господин, у смерти господин, у земли господин, а господин,
который в небе, самый больший из них, но только он объединяется с
ними (остальными богами) в согласии, и каждый из них одобряет то,
что делает его сотоварищ. Аллах превыше того, что говорят
нечестивые, высотой и величием.
Он (Ибн-Фадлан) сказал: мы видели, как одна (группа) поклоняется
змеям, (другая) группа поклоняется рыбе, (третья) группа поклоняется
[203б] журавлям, и мне сообщили, что они (некогда) вели войну с
одним народом из числа своих врагов, что они (враги) обратили их
(башкир) в бегство и что журавли закричали сзади них (врагов), так
что они испугались и сами были обращены в бегство, после того как
обратили в бегство (башкир), и поэтому они (башкиры) поклоняются
журавлям и говорят: "Эти (журавли) наш господин, так как он обратил
в бегство наших врагов", и поэтому они поклоняются им (и теперь).
Он (Ибн-Фадлан) сказал: итак, мы отправились из страны этих (людей)
и переправились через реку Джарамсан [42], потом через реку Уран,
потом через реку Урам, потом через реку Ба(б)а(н)адж, потом через
реку Вати, потом через реку Банасна, потом через реку Джавашин [43].
Расстояние от (одной) реки до (другой) реки, о которых мы упомянули,
- два дня, или три или четыре, менее этого или более [44]. Когда же
мы были от царя славян, к которому мы направлялись, на расстоянии
дня и ночи пути, то он послал для нашей встречи четырех царей,
находящихся под его властью (букв. под его рукой), своих сотоварищей
и своих детей, и они встретили нас (неся) с собой хлеб, мясо и
просо, и отправились вместе с нами. Когда же мы были от него на
(расстоянии) двух фарсахов, он встретил нас сам, и, когда он увидел
нас, он сошел (на землю) и пал ниц, поклоняясь с благодарением
Аллаху великому, могучему. В рукаве у него были дирхемы, и он
рассыпал их на нас. Он водрузил для нас палатки (купола) и поселился
в них. Наше прибытие к нему было в воскресенье, когда прошло
двенадцать ночей (месяца) мухаррама триста десятого года [45], и
было расстояние от аль-Джурджании до его страны семьдесят дней.
Итак, мы оставались воскресенье, понедельник, вторник и среду в
палатках, которые были разбиты для нас, пока он не собрал царей,
предводителей и жителей своей страны, чтобы услышать чтение письма.
Когда же наступил четверг и они собрались, мы развернули два
знамени, которые были с нами, оседлали лошадь седлом, доставленным к
нам, одели его (царя) в черное и надели на него тюрбан. Тогда я
вынул письмо халифа и сказал ему: "Не подобает, чтобы мы сидели,
когда читается это письмо". И он встал на ноги, - он сам и (также)
присутствовавшие знатные лица из жителей его государства, а он
человек очень толстый и пузатый. Тогда я начал, прочитал начало
письма и, когда я дошел до того места его (где говорится): "Я
призываю мир на тебя (приветствую тебя) и воистину я прославлю
(обращаясь) к тебе Аллаха, кроме которого нет иного бога", - я
сказал: "Ответь пожеланием мира повелителю правоверных". И он
ответил и ответили все вместе. Переводчик непрерывно переводил для
нас (т.е. наше чтение) слово в слово. Когда же мы кончили, то они
провозгласили "велик Аллах!" таким возгласом, от которого затряслась
земля. Потом я прочитал письмо визиря Хамида ибн-аль-'Аббаса, в то
время как он (царь) стоял. Потом я приказал ему сесть и во время
чтения письма Надира аль-Хурами он сидел. Когда же [204а] я окончил
его (письмо), его спутники рассыпали на него (царя) многочисленные
дирхемы. Потом я вынул подарки, (состоявшие) из благовоний, одежд,
жемчуга для его жены, и я непрерывно возлагал на него и на нее одну
вещь за другой, пока мы не покончили с этим. Потом я облек его жену
в (почетный) халат в присутствии людей, в то время как она сидела
рядом с ним, - таков их закон и обычай. Когда же я облек ее в халат,
то женщины рассыпали на нее дирхемы, и мы удалились. Когда же прошло
некоторое время, он прислал за нами и мы вошли к нему, когда он был
в своей палатке. Цари были с правой стороны, нам он приказал сесть с
левой его стороны, в то время, как дети его сидели перед ним, а он
один (сидел) на троне, покрытом византийской парчой. Он велел подать
стол (с яствами). Его подали, и на нем было только жареное мясо. И
вот начал он, - взял нож и отрезал кусочек и съел его, и второй, и
третий, потом вырезал кусок и вручил его Сусану послу, и когда он
(Сусан) его получил, то ему был принесен маленький стол и поставлен
перед ним. И таково правило, что никто не протягивает своей руки к
еде, пока не вручит ему царь кусочек. И как только он его получит,
то уже принесен ему стол. Потом он вручил (мясо) мне и принесен был
мне стол [46], потом вручил четвертому царю, и ему принесли стол,
потом вручил своим детям, и им принесли столы, и мы ели каждый со
своего стола, не будучи сотоварищем по столу с кем-либо другим, и
кроме него никто не брал с его стола ничего, а когда он кончал с
едой, то каждый из них то, что останется на нашем столе, уносил в
свое жилище. Когда мы ели [47], он (царь) велел подать напиток из
меда, который они называют ас-суджув, (который он употребляет) днем
и ночью, и выпил кубок, потом встал во весь рост и сказал: "Это мое
веселие о моем господине, повелителе правоверных, да продлит Аллах
его пребывание (в этом мире)". И так как он встал, то встали и
четыре царя и дети его, и мы встали также (и вставали) пока он делал
это три раза. Потом мы удалились от него. До моего прибытия на его
минбаре уже провозглашали за него хутбу: "О, Аллах! сохрани (в
благополучии) царя Балтавара, царя Булгара". И сказал ему я: "Во
истину, царь - это Аллах, и на минбаре этим именем не называется
никто, кроме него, великого и могучего [48]. И вот господин твой,
повелитель правоверных, удовлетворился для самого себя тем, чтобы о
нем на его минбарах на востоке и западе провозглашали: "О, Аллах!
сохрани раба твоего и наместника (халифа) твоего Джа'фара имама
аль-Муктадира-би-ллаха повелителя правоверных", и таким же образом
(делали) бывшие перед ним [204б] его отцы (предки) халифы. И сказал
пророк, да благословит его Аллах и да спасет: "Не восхваляйте меня
без меры, как восхваляют христиане Иисуса сына Марии, ведь право же
я раб Аллаха и посланник его". Он же сказал мне: "Как же подобает,
чтобы провозглашали за меня хутбу?" Я сказал: "Твоим именем и именем
твоего отца". Он сказал: "Но ведь отец мой был неверным, и я не хочу
упоминать его имени на минбаре, и я также (был неверным), и я не
хочу, чтобы произносилось мое имя, каким оно было, когда меня
называли как неверного. Но, однако, как имя моего господина,
повелителя правоверных?" Я сказал: "Джа'фар". Он сказал: "Подобает
ли, чтобы я назывался его именем?" Я сказал: "Да". Он сказал:
"(Итак), я уже дал себе имя Джа'фар, а имя отцу своему 'Абдаллах
[49], так что дай распоряжение об этом хатибу". Я сделал (это), и он
(хатиб) стал провозглашать за него (царя) хутбу: "О, Аллах! сохрани
раба твоего Джа'фара ибн-'Абдаллаха, повелителя (эмира) Булгара,
клиента повелителя правоверных".
Когда прошло три дня по прочтении письма (халифа) и вручении
подарков, он прислал ко мне. До него дошли сведения о четырех
тысячах динаров и какова была хитрость христианина для их задержки.
О них (динарах) было сообщение в письме. Итак, когда я вошел к нему,
он приказал мне сесть, и я сел, а он бросил мне письмо повелителя
правоверных и сказал: "Кто принес это письмо?" Я сказал: "Я". Потом
он бросил мне письмо визиря и сказал: "А это тоже?" Я сказал: "Я".
Он сказал: "А деньги, упомянутые в них обоих, что с ними сделано?" Я
сказал: "Трудно было их собрать, время было стеснено, мы боялись
упустить (возможность) для приезда (сюда), так что мы оставили (их),
чтобы они следовали за нами". Тогда он сказал: "Действительно,
приехали вы все вместе, и то, что на вас истратил мой господин, он
истратил для доставки этих денег, чтобы я построил на них крепость,
которая бы защитила меня от иудеев, которые поработили меня, что же
касается (этого) подарка, то мой отрок (и сам) хорошо мог бы его
доставить". Я сказал: "Это верно, но только право же и мы (тоже)
постарались". Тогда он сказал переводчику: "Скажи ему, - я не знаю
тех людей, а действительно знаю тебя одного, и это потому, что эти
люди не арабы, и если бы знал устад, да поможет ему Аллах, что они
доставят то, что ты доставляешь, он не послал бы тебя, чтобы ты
сохранил (это) для меня и (чтобы) прочитал письмо мне и выслушал мой
ответ. Я не потребую ни одного дирхема ни у кого, кроме тебя, так
что отдавай деньги и это самое лучшее для тебя". Итак, я ушел от
лица его перепуганным, удрученным. А у человека (этого) был (такой)
вид и величавость, был он толстый и широкий, так что как будто он
говорил из (большого) кувшина. Итак, я вышел от него, и собрал своих
спутников и сообщил им, [205а] что произошло между ним и мною. И (я)
сказал им: "Я вас от этого предостерегал". Ему муеззин, призывая к
молитве, провозглашал икаму дважды. А я сказал ему (царю): "Право же
господин твой, повелитель правоверных, в своем доме провозглашает
икаму один раз [50]". Тогда он сказал муедзину: "Прими (к
исполнению) то, что он говорит тебе, и не противоречь ему". Таким
образом муеззин совершал молитву соответственно с этим указанием
несколько дней, в то время, как он (царь) спрашивал меня о деньгах и
препирался со мной о них, а я приводил его в отчаяние относительно
этого и защищался доказательствами в этом (деле). Когда же он был
приведен в отчаяние относительно этого, то дал распоряжение
муеззину, чтобы он провозглашал икаму дважды, и он (муеззин) это
сделал. А он (царь) хотел этим путем привести его к диспуту
(обсуждению) со мной. Итак, когда я услышал, как он удваивал икаму,
я запретил ему и закричал на него. Царь узнал об этом, велел придти
мне и велел придти моим спутникам. Когда же мы собрались, он сказал
переводчику: "Скажи ему, - то есть мне, - что ты скажешь о двух
муеззинах, из которых один провозгласил (икаму) один раз, а другой
дважды, потом каждый из них обоих молился с народом, - допустима ли
(законна ли) молитва или же нет?" Я сказал: "Молитва допустима". Он
сказал: "С разногласием ли (муджтехидов) по этому вопросу или по
(их) общему мнению (би-ль-иджма)?" Я сказал: "По общему мнению". Он
сказал: "Скажи ему: а что ты скажешь о человеке, который вручил
людям деньги, (предназначенные) для людей неимущих, осажденных,
порабощенных, а те обманули его?" Я сказал: "Это недопустимо и это
люди скверные". Он сказал: "С разногласием или по общему мнению?" Я
сказал: "По общему мнению". Тогда он сказал переводчику: "Скажи ему:
ты знаешь, что если бы халиф - да продлит Аллах его пребывание (в
этом мире)! - послал ко мне войско, то одолел ли бы он меня?" Я
сказал: "Нет". Он сказал: "А эмир Хорасана?" Я сказал: "Нет". Он
сказал: "Это не вследствие ли отдаленности расстояния и
многочисленности между нами племен неверных?" Я сказал: "Да". Он
сказал: "Скажи ему: итак, клянусь Аллахом, действительно я нахожусь
в своем отдаленном местопребывании, в котором ты меня видишь, но
действительно я боюсь своего господина, повелителя правоверных, и
именно я боюсь, что до него дойдет обо мне что-нибудь такое, что он
сочтет отвратительным, так что он проклянет меня и я погибну в своем
(отдаленном) месте, в то время как он будет оставаться в своем
государстве и между мною и им будут простираться далекие страны. В
то время как вы постоянно ели его хлеб и носили его одежды и видели
его, вы обманули его относительно размера посылки, с которой он
отправил вас ко мне, к народу неимущих (людей), обманули мусульман,
(но) я не принимаю от вас (помощи) в деле своей веры, пока не придет
ко мне такой (человек), кто будет правдив со мной в том, что он
говорит. И если придет ко мне человек такого рода, то я приму от
него". Так он зажал нам рот, мы не сказали ничего в ответ и
удалились от него. Он (Ибн-Фадлан) сказал: после этого разговора он
(царь) почтил меня (отдал мне предпочтение), приблизил меня (к
себе), удалил моих спутников и назвал меня Абу-Бекр ас-Садук. [205б]
Я видел в его стране столько удивительных вещей, что я их не перечту
из-за их множества, как, например, то, что в первую (же) ночь,
которую мы переночевали в его стране, я увидел перед заходом солнца,
в обычный час, как небесный горизонт сильно покраснел, и услышал в
атмосфере сильный шум и ворчанье громкое. Тогда я поднял свою голову
и вот, (вижу) облако, подобное огню, недалеко от меня, и вот, (я
вижу, что) это ворчанье и шумы (идут) от него, и вот, в нем (видны)
подобия людей и лошадей, и вот, в отдаленных фигурах, которые в нем
(облаке) похожи на людей, (видны) копья и мечи, которые то казались
мне совершенно ясными, то лишь кажущимися. И вот, (я увидел) другой
кусок, подобный этим (фигурам), в котором также я увидел мужей,
лошадей и оружие, и начал этот кусок нападать на тот кусок, как
нападет эскадрон (кавалерии) на другой эскадрон. Мы же испугались
этого и начали просить и молить, а они (жители) смеются над нами и
удивляются тому, что мы делаем. Он (Ибн-Фадлан) сказал: и мы
смотрели на отряд, нападающий на отряд, и оба они смешались вместе
на некоторое время, потом оба разделились и таким образом это дело
продолжалось некоторую часть ночи. Потом мы скрылись (от них). Мы
спросили об этом царя и он сообщил, что его предки говорили, что эти
(всадники) принадлежат к верующим и неверующим джиннам [51], и они
сражаются каждый вечер, и что они не прекращают этого с тех пор, как
они (жители) живут (здесь), каждую ночь.
Он (Ибн-Фадлан) сказал: (однажды) вошел я и бывший у царя портной из
жителей Багдада, попавший в эту область, в мою палатку, чтобы
поговорить между собою. Итак, мы поговорили столько (времени), что
человек не прочитает даже меньше половины одной седьмой (Корана).
При этом мы ожидали ночного азана [52]. Но вот (мы услышали) азан и
вышли из палатки, а рассвет уже начался. Тогда я сказал муеззину:
"Какой азан ты провозгласил?" Он сказал: "Азан рассвета". Я сказал:
"А ночной (азан) последний?" Он сказал: "Мы читаем его молитву
вместе с молитвой при заходе солнца". Я сказал: "А ночь?" Он сказал:
"Как видишь. Были еще более короткие, чем эта, но только она уже
стала прибавляться в длине [53]". Он сообщил, что он вот уже месяц
как не спит, боясь, чтобы не пропустить утренней молитвы, и это
потому, что человек ставит котелок на огонь во время захода солнца,
потом он читает утреннюю молитву и для него (котелка) не приходит
время закипеть. Он (Ибн-Фадлан) сказал: я видел, что день у них
очень длинный, именно в продолжение некоторой части года он длинен,
а ночь коротка, потом ночь длинна, а день короток. Итак, когда
наступила вторая ночь, я сел вне палатки и наблюдал небо и увидел на
нем [206а] только небольшое количество звезд, - думаю, что около
пятнадцати звезд; это вследствие малой темноты, так что в ней (ночи)
человек узнает человека с большего (расстояния), чем расстояние
выстрела стрелы. Он (Ибн-Фадлан) сказал: я видел, что месяц не
достигает середины неба, но является на его краях на короткое время,
потом является рассвет и месяц скрывается.
Царь рассказал мне, что за его страной на расстоянии трех месяцев
пути есть люди (народ), которых называют Вису. Ночь у них меньше
часа. Он сказал: Я видел, что в этой стране во время восхода солнца
окрашивается красным все, что в ней есть, - земля и горы и все, на
что ни посмотрит человек, и восходит солнце, подобно облаку по
величине, и такая краснота продолжается пока (солнце) не достигнет
меридиана. Жители этого поселения сообщили мне, что действительно,
когда бывает зима, то ночь делается по длине такой же как (летний)
день, а день делается таким коротким, как ночь, так что, если один
из наших людей действительно выйдет к месту, называемому Атиль, - а
между нами и им расстояние пути менее фарсаха, - во время появления
утренней зари, то он достигнет его только ко времени полного
наступления ночи, когда появляются все звезды, так что они покрывают
(все) небо. И мы не покидаем города, пока ночь длинна, а день
короток. Я видел, что они считают очень благодетельным для себя вой
собак и радуются ему и предсказывают год изобилия, благословения и
благополучия. Я видел, что змей у них такое множество, что вот на
ветке дерева право же накрутился десяток из них и более. Они не
убивают их, и они (змеи) им не вредят, так что, право же, как-то я
увидел в одном месте длинное дерево, длина которого была более ста
локтей. Оно уже упало, и вот я вижу, что ствол его огромный
чрезвычайно. Я остановился, глядя на него, и тогда оно задвигалось,
и меня испугало это. Я посмотрел на него внимательно и вот, (вижу)
на нем змея подобная ему по толщине и длине. Когда же она увидела
меня, она спустилась с него (дерева) и скрылась между деревьями. Я
же пришел (назад) испуганный. Итак, я рассказал (об этом) царю и
тем, кто был у него на приеме [54]. Они же не придали этому
значения, а он (царь) сказал: "Не беспокойся, так как она не сделает
тебе вреда". (Однажды) мы остановились вместе с царем на одной
остановке [55]. И вошел я и мои спутники, - Такин, Сусан и Барис, -
и с нами человек из свиты (спутников) царя в (некое место) между
деревьями, и вот, он показал нам кустик, маленький, зеленый, такой
тонкий, как веретено, но с более длинным краем. Он несет наверху
развилки по одному листу, широкому, разостланному по земле, на
которой как бы расстелены растения, а среди них (листьев) ягоды. Кто
их ест, не сомневается, что это [206б] гранат имлиси [56]. Итак, мы
поели их и убедились, что он (доставляет) большое удовольствие, так
что мы не переставали искать их и есть их.
Я видел у них яблоки очень зеленого цвета и с еще большей кислотой
[57], похожей на винный уксус, которые едят девушки и жиреют от них.
Я не видел в их стране чего-либо в большем количестве, чем деревьев
орешника. Действительно, я видел из них леса (такие), что каждый лес
имел сорок фарсахов (в длину) при подобной же (ширине).
Я видел у них дерево, не знаю что это такое, чрезвычайно высокое;
его ствол лишен листьев, а вершины его как вершины пальмы, и у него
ваи. И он (Ибн-Фадлан) сказал: однако они (ваи) соединяются, проходя
к известному для них (жителей) месту его ствола. Они же (жители)
пробуравливают его и ставят под ним сосуд, в который течет из этого
отверстия жидкость (вода) более приятная, чем мед. Если человек
много выпьет ее, то она его опьянит, как опьяняет вино, и более
того.
Их пища (это) просо и мясо лошади, но и пшеница и ячмень (у них) в
большом количестве, и каждый кто что-либо посеял, берет это для
себя, и у царя нет на это (эти посевы) никакого права, за
исключением того, что они платят ему в каждом году от каждого дома
шкуру соболя. Если же он прикажет дружине (совершить) набег на
какую-либо из стран, и она (дружина) награбит, то он имеет вместе с
ними (дружинниками) долю. Каждому, кто устраивает для себя свадьбу
или созывает званый пир, необходимо сделать подношение (продуктов)
царю в зависимости; от размеров пиршества, а потом (уж) он вынесет
(для гостей) медовый набид и пшеницу скверную, потому что земля у
них черная вонючая, а у них нет мест (помещений), в который бы они
складывали свою пищу, так что они вырывают в земле колодцы и
складывают пищу в них. Таким образом проходит только немного дней,
как она портится (изменяется) и воспринимает запах, и ею нельзя
пользоваться.
И у них нет ни (оливкового) масла, ни масла сезама, н