Всякое интересное я теперь публикую в Яндекс Дзене. Заходите на канал и подписывайтесь. Не пожалеете, в планах много вкусного)

А пока немного из последнего:

• О пьяном юнкере и милосердном офицере
• Об "украинских деятелях" в 1905 году
• О Больших Курских маневрах 1902 года
• По прозвищу "Василёк". Жизнь и смерть бывшего семинариста

Это фрагменты из воспоминаний полковника Н. П. Булюбаша, которые я сейчас обрабатываю, подготавливая к изданию.

Читать далее...

 

«ЗУБ»[ii]


«...Говорят у Зуба

Под арестом, конь, —

И что сам


он едет

Укрощать Сморгонь[iii]...»


(Из Чугуевской «Звериады»)


В дни безрадостной тоски о минувшем и утраченном я начинаю перелистывать страницы моего прошлого и долго, долго отдыхаю на уютных картинах очаровательной юности.

Я всегда возвращаюсь моей памятью к этому прошлому и ищу в нем разгадки моим сомнениям, ищу оправдания моему пройденному пути, который с каждым днем становится длинней и уверенней...

На свете не было бы большего несчастия, как если бы у человека отняли прошлое его молодости, где, может быть, самый маленький порыв стоит тысячи современных безумных актов, от которых с каждым днем нее дальше радость и все ближе ночь...

Среди страниц моего прошлого мне особенно памятна та, где на смену детской беспечности начали выявляться и созревать сознание долга и красота подвига.

Долг и подвиг — это те немеркнущее огни, к которым я напряженно стараюсь идти и поныне, ибо я верю, что во всей вселенной для человека нет более доблестного пути, как долг и подвиг...

Я благословляю те дни, когда впервые узнал об этом пути и благоговею перед памятью тех, кто на этот путь мне указал...

Среди моих руководителей, имена которых закрепила моя память, я особенно берегу образ командира роты моих ранних юнкерских лет — полковника Ивана Ильича Шитковского[iv],— которому я обязан, быть может, лучшими решениями на моем ратном пути.Читать далее...

Собственно, я о ней уже много рассказывал. Повторяться не буду...

Предисловие к книге "ЧУГУЕВЦЫ. Стихи и воспоминания офицеров Русской Императорской Армии". Отдал материал на верстку. А предисловие - вот оно:

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

Едва ли найдется на бескрайних когда-то просторах нашего Отечества еще один провинциальный городок, которому было бы посвящено столько воспоминаний, сколько их было посвящено Чугуеву. Причем в то время, куда относит нас большинство из этих воспоминаний, Чугуев не являлся даже уездным центром. Заштатный городок Змиевского уезда Харьковской губернии, «глухая дыра», «медвежий угол» - и вдруг такое внимание мемуаристов! Парадоксальным выглядит и тот факт, что в самом Чугуеве почти все посвященные ему воспоминания до сегодняшнего дня оставались неизвестны.
Что же заставило десятки людей оставить сотни страниц, посвященных этому городку и времени проведенном в нем? И почему их мемуары находят чугуевских читателей лишь много лет спустя? Чтобы понять феномен Чугуева, необходимо обратиться к его истории.Читать далее...

С. Пожаров

СЛУЧАЙ НА ЦАРСКОМ СМОТРУ В ЧУГУЕВЕ

В 1890 г. пришлось мне слышать от эстандарт-юнкера С-ва этот рассказ из его семейной хроники. Стало известно, что летом приедет в Чугуев Император Николай Павлович и будет смотреть там собранные войска. Кирасиры и легкая кавалерия стали усиленно готовиться к смотру. Командир полка послал всем офицерам, проживающим по своим деревням и имениям приказ немедленно прибыть в полк без всяких отговорок.
Младшие офицеры большее время числились в отпуску, мало интересовались и службой и жалованием и не спрашивали, кто его получает, а когда бывали в полку, посылали своих денщиков узнать, сколько нужно доплатить, а если, что получить, то пусть они возьмут себе, и служили из-за чести и мундира.
Но тут делать было нечего и пришлось ехать в полк заняться службой и готовиться к смотру. Занятия производились усиленно, но без вреда для конского состава, т. к., «тела» играли самую важную роль и еще после войны 77 года кавалерия водила лошадей на плац в поводу, не садясь на них — «для сбережения коней». И при мне еще бывало, что когда зимой младший офицер просил устроить езду старослужащим, эскадронный командир с неудовольствием говорил: «Какая там езда, и так два раза в день на водопой ездят». Лошади были выезжены слабо, а собственные офицерские, тем более, да и сами офицеры садились на них редко, поручая проезжать вестовым.
Но вот приближалось время смотра, занятия велись все усиленнее, и, начальство все высшее и высшее производило смотры, делало свои замечания и указания и смотрело в том порядке, как всегда производились смотры.
Наконец наступил и день Высочайшего смотра. Кирасиры стояли в линии взводных колон. Все ожидали, что полк построит развернутый строй и пройдет мимо Императора Николая Павловича церемониальным маршем.
Но вдруг последовал сигнал: «Рысью». Полк двинулся вперед, и неожиданно был подан сигнал: «Артиллерии на позиции» и «в карьер». По этому сигналу каждое орудие должно было пройти в интервалы между эскадронами и, став на позицию, открыть огонь и поддержать атаку кавалерии.
Штабс-ротмистр С. был перед первым взводом, его лошадь, испугавшись, услышав шум и грохот артиллерии, бросилась вперед, он с ней не справился и она примкнула к орудийной запряжке, к тому же его шпора зацепилась за ремень шпоры ездового, а тяжелая кирасирская лошадь не могла скакать наравне с ездовыми. При всем старании освободить свою ногу, это ему не удавалось.
Вот приближаются они к месту, где стоит Император, который, конечно, обратит внимание на скачущего среди артиллеристов, кирасира. Тогда, обладая большим ростом, грузным сложением и громовым голосом, штабс-ротмистр С. командует: «Батарея стой».
Батарея и все остановились, не доходя до Государя. Пыль покрывает всю батарею, кирасир освобождает свою ногу, и скрытый пылью, спешит к своему месту.
Государь гневно спрашивает: «Кто осмелился скомандовать СТОЙ, когда я подал команду — карьер?»
Командир батарея докладывает, что он не командовал, стараются узнать, кто командовал, но это не удается.
Тогда Государь строго приказывает: «разыскать».
Делать было нечего и штабс-ротмистр С. предстал пред Государем, который ему сказал: «Как ты осмелился командовать: «батарея стой, — когда я велел идти ей — в карьер?»
Штабс-ротмистр С. подробно доложил, как он не справился со своей лошадью, и как зацепился за ездового артиллериста, и как его лошадь не могла скакать наравне с артиллерийской, и что ему неминуемо пришлось бы упасть и быть раздавленным пушкою.
Вероятно, он испуганно и комично выглядел.
Император, улыбаясь, милостиво сказал: «Ну и дурак, зачем же ты становился перед 1-м взводом, становись перед 2-м — поезжай на свое место».
Смотр продолжался дальше и благополучно окончился.
После смотра штабс-ротмистр С. написал рапорт об отставке и подал командиру полка. Тот был очень удивлен и сказал ему: «Вы теперь лично известны Государю, у вас может быть впереди карьера и при том я не могу принять ваш рапорт. Если Государь меня спросит, почему вы хотите оставить службу Его Величества — я же не могу сказать, что вы обиделись? — Вот что, поезжайте, после смотра, к себе в деревню и сидите там тихо и смирно, я вас требовать в полк не стану, а отставку возьмите обратно».
Таким образом, дед или прадед эстандарт-юнкера С. уехал к себе в деревню и только через некоторое время ушел в отставку.

Из воспоминаний В. Сухомлинова

Заштатный городок Чугуев, в котором стояли гусарский полк и обе конные батареи, входившие в состав дивизии, не заслуживал даже названия уездного города.
Бывший штаб поселения аракчеевских времен в город превратиться не смог. От него сохранилось лишь большое здание в несколько этажей, предоставленное юнкерскому училищу, и затем каменная церковь , манеж, несколько домов и ряд каменных же домиков однообразной постройки для поселенческих семейств.
Если к этому прибавить гостиный двор, каменной постройки в несколько арок, с двумя-тремя магазинами, то это и составит весь город Чугуев, находящийся в четырех верстах от железнодорожной станции.
Рядом с юнкерским училищем сохранился небольшой каменный домик в четыре комнаты, под названием «дворец» . В нем, по преданию, останавливались царствующие особы, приезжавшие на смотры.
На крыше училища была башня с часами и звоном. В 12 часов пополудни в них открывалась дверь с одной стороны, и выходили фигуры, изображавшие кирасира, гусара, улана, драгуна и других родов войск солдат, маршировавших и уходивших в другую дверь.
С замиранием жизни поселения заглохли и часы. Но затем, к приезду императора Александра II на смотр войск в Чугуев, решено было пустить в ход и эти часы. Приехавший из Харькова часовой мастер, осмотрев их, нашел, что все до такой степени заржавело и попортилось, что надо все делать заново, на что требуется много времени и денег.
Маленький же чугуевский часовщик-еврей взялся пустить в ход часы за небольшую плату, но лишь на время пребывания государя в Чугуеве.
Часы действительно ходили исправно, звонили, фигуры маршировали как следует. Починка же заключалась в том, что все это время часовщик просидел сам в часах, заменив вполне удачно никуда не годный часовой механизм .

Из будущей книги:

"...Это было в первом году моего пребывания в училище.
Как сейчас помню коренастого, смуглолицего с виду сумрачного, но в действительности жизнерадостного юнкера старшего класса нашей 1-ой роты Авилова.
Он был недурной гимнаст, но особенно увлекался гирями. Каждое утро, едва успев совершить свой утренний туалет, он тут же, в «умывалке», брался за гантели и «выжимал».
В течение дня А. использовал каждую свободную минуту, чтобы поупражняться.
Курсовой офицер, штабс-капитан Вильбоа неоднократно предостерегал его от чрезмерного увлечения гирями, но А. не унимался. Его мечтой был «нагнать» себе «борецкие мускулы».
Действительно, через несколько месяцев А. добился эффекта. Сгибая руки в локте, он с гордостью давал щупать свои «стальные бицепсы, трицепсы» и грудные «панцыри». «Поднимал» своих приятелей одной рукой. Ходил, слегка приподняв плечи, раздвинув локти, имитируя походку борцов. Товарищи подшучивали над ним, называя его – «наш геркулес».
Уже зима подходила к концу, прошла и масленица.
И вот однажды, выжимая гири, А. почувствовал себя плохо. Как рассказывал он впоследствии, у него вдруг потемнело в глазах, что-то с острой болью как бы надорвалось и заколотило в груди и ему стало страшно, страшно...
Пролежав с неделю в училищном околодке , А. был переведен в местный воинский лазарет.
Он надорвал свое сердце, легкие и вскоре у него открылась скоротечная чахотка.
Помню, я как-то посетил А. с другими юнкерами нашей роты. Меня поразил его желто-землистый цвет лица. Щеки и глаза глубоко ввалились; тонкие, словно высохшие, с бесследно исчезнувшими «бицепсами», руки, как плети лежали поверх одеяла...
Дни его были сочтены... он быстро угасал.
Подошла весна.
Наш училищный плац начал уже зеленеть. Со стороны Царского Сада и Донца тянуло особой, свойственной только весне, ароматной свежестью, пробуждавшейся природы. Солнце ласкало. – И как-то казалось, беспричинно было весело и радостно на душе.
В один из таких светлых весенних дней было получено известие, что бедняга А. скончался..."

Продолжаем тему русского армейского быта. Багаж был, судучок был, теперь - погребец, замечательно описанный Всеволодом Крестовским в его бессмертных "Очерках кавалерийской жизни".

"…В этом хозяйстве, знаете ли вы, что достопримечательней всего? Это именно погребец, характерные образцы которого, кажись, только и можно встретить в быту армейского офицера, потому что кому же он надобен, кроме человека, обреченного на вечно бродячую жизнь? Таким образом, из "русской" лавки любого ярмарочного балагана этот неизменный, традиционный погребец переходит непосредственно в офицерские руки. Представьте вы себе маленький сундучок, менее аршина в длину, около трех четвертей в ширину, обитый оленьей шкурой, окованный жестью, с непременно звонким внутренним замком, - а между тем в этом скромном вместилище чего-чего только не заключается! Тут и кругленький походный самоварчик на четыре стакана, миниатюрные экземпляры которых помещаются рядом, тут и медная кастрюлька, крышка которой, в случае надобности, может заменить собою и сковороду, для чего при ней имеется и железная ручка. Тут и мисочка для похлебки, и четыре тарелки: две мелкие и две глубокие; тут и чайник, и чайница, и сахарница, и солонка, и перечница, и чернильница с песочницей, и два больших штофа со щегольскими пробками - "аплике", и все это накрывается подносом, прилаженным к крышке, в которую вправлено еще и небольшое зеркальце. Но все это богатство составляет только верхний этаж офицерского погребца: приподнимите за ушки вкладное вместилище всей этой роскоши - под ним окажется этаж нижний, где имеются отлично прилаженные помещения для пары ножей и вилок, двух столовых и четырех чайных ложек, для салфетки и полотенца, для карандаша с пером и ножом перочинным, для гребешка и бритвы и даже... для сапожных щеток. Так вот что за штука этот походный погребец - незаменимый и неизменный друг и товарищ армейской жизни! Как разложишь все его богатства, так просто изумляешься: где и каким образом может вместиться столько разнообразных вещей в таком маленьком сундучке, с таким тесным объемом, а между тем все это вмещается, все это так искусно, так ловко пригнано и прилажено, что просто не хочется верить, будто погребец не есть изобретение какого-нибудь аккуратного немца, а чисто наше "рассейское".
Итак, почти все наше хозяйство заключается в этом мудреном погребце, а для остальных вещей - небольшой чемодан или вьюк - и готово!...".

В. Крестовский. "Очерки кавалерийской жизни".
В колонках играет: Оркестр 106-го Уфимского пехотного полка, дир. Бороздюк - Атака пехоты (с командой, сигналами и стрельбой)

LI 5.09.15

Солдатский сундучок. Видали ли Вы его когда-нибудь, его и его содержимое? Ведь по нему можно безошибочно определить, откуда родом владелец. Для того, чтобы далеко не ходить, подойдем к ближайшей койке. «Оглоблин, покажи-ка, брат, твой сундучок».
«Извольте, Ваше Высокоблагородие», — и рослый солдат вытащил из-под койки сундучок, крепко скрепленный пазами из толстой кедровой доски, обитый снаружи цветистой жестью с замком «тагильского дела», который, имея внутри три пластинки, при повороте ключа играет на всю роту.
Крышка откинута и внутри, на крышке, целая картинная галерея.
В центре портрет Государя, чаще всего в полковой форме и гренадерке, но иногда Царский портрет заменяет открытка со всей Царской Семьей, 2-3 открытки, содержанием своим напоминающие владельцу его родные места.
Вот старичок в тулупе, меховой шапке сидит над прорубью и ловит лучком рыбу. Морозный вечер и полузанесенная снегом изба, и прямо на нас бежит серый конь и тащит розвальни, в которых, завернувшись в тулуп, сидит мужик. Рядом картинки из иллюстрированного журнала. Этикетки от шампанской бутылки, полученные от приятеля, служителя в собрании, верх от бонбоньерки с ярким попугаем.
Все пестро, ярко и ласкает взгляд хозяина. Слева закрытая полочка; там бритва, помазок, ремень и камень для правки бритвы, деревянный игольник с толстыми иглами, в мешочке пуговицы и моток крепчайших деревенских ниток, клубком намотанных на кольцом свернутую гусиную шейку, а внутри шейки катаются и гремят 2-3 дробинки; пузырек с чернилами, ручка с пером, огрызок карандаша, несколько старых писем, наполненных поклонами от дядей, теток, сватов и прочей деревенской родне. И только в конце письма написано о деле или о деревенских новостях. На самом верху сундучка полученная на днях пара подметок. Крепко пахнет сапожным товаром. Под ней рубаха, подштанники и портянки, выданные от казны, под ними цветная рубаха и холщевые исподники, принесенные из дома толстые шерстяные чулки, пестрядевые штаны, в коих явился на службу. Полушубки, тулупы и кожухи, как вещи громоздкие, сохраняются в цейхгаузе. А сбоку — кулечки и мешочки, в которых плиточный чай, кусковой сахар, коржики и колбочки, привезенные из дома либо присланные в посылке, «сибирские разговоры» — кедровые орешки. Хозяин этих драгоценных вещей — сибиряк.
А вот сундучек Бондаренко: по зеленому полю расписаны цветы и листья, замочек тихий, без звона, на внутренней стороне тоже портрет Государя, или всей Царской Семьи и картинная галерея — открытки: Куинджи, Левитана, «Украинская ночь» — речонка и отара овец на берегу, «Малороссийская хата», вся в подсолнухах и маках. Парубок с дивчиной, словом, все то, что так дорого его хохлацкому сердцу.Читать далее...