15—24 декабря

С каким воодушевлением все эти дни готовились мы к встрече великого праздника Рождества Христова! Мечтали служить всенощное бдение, святую литургию; приобрели молодые сосенки вместо елок. Заготовили праздничную провизию... Вот уже 23 декабря. Завтра сочельник, решили все попоститься. Вдруг все мечты, все приготовления разлетелись в прах. Пришел приказ главнокомандующего выступить полку утром 25 декабря в полном составе и присоединиться к отряду Мищенко. Это значит, мы идем в набег, во фланг, будем впереди всей армии. Приказано из вещей захватить только самое необходимое, остальной обоз оставить; главное же взять побольше патронов: по двести штук на каждом солдате и по двадцать четыре тысячи в каждой патронной двуколке. Засуетились, забегали солдатики; пошла чистка амуниции и всего снаряжения; ну, значит, рушилось все: нужно готовиться в поход.

Как преобразилась пустынная станция Суютунь! Теперь там масса путей, поездов, лазаретов, палаток, интендантских грузов, солдат, офицеров; выгружают осадные орудия, прокладывают легкую железную дорогу для перевозки тяжелых снарядов, пушек. Везде солдатики метут сор около своих землянок, втыкают в землю сосенки, вешают на них красные и синие бумажки — одним словом, все готовятся к празднику, а мы... в поход! Что делать? Послушание, исполнение долга прежде всего. Наступил вечер, я окончил приготовления. Из 3-го эскадрона мне прислали смирную лошадку; подковали ее на зимние подковы; в кобуры седла положил чай, сахар, колбасу, сало, полотенце, три перемены белья, облачение — ризу и епитрахиль; Святые Дары и крест — на мне; бурку привязал к седлу — и готово! Остальной обоз или подойдет после, или мы, окончивши свое предприятие, вернемся назад. Все едем верхами. Слава Богу, полк будет действовать весь вместе. Опасное, трудное дело предстоит, но очень нужное и полезное для армии. Потрудимся!.. Когда заблистали звезды, я вышел гулять, чтобы хотя мысленно пережить те святые чувствования, что, бывало, в это время переживал в Орле. Грустно стало на душе: лишены молитвы. Со стороны позиций доносится дружное пение «Рождество Твое, Христе Боже наш». Ярко пылают костры. И японцы не остались в долгу — освещают нас прожекторами. Иллюминация! А наши солдатики работают, укладываются. Итак, завтра утром уходим. Благослови, Боже, а теперь нужно полежать на кровати. Порт-Артур пал вчера. Давно уже мы этого ожидали. Спасибо героям: долго они нам помогали. Мы идем дней на десять или самое большее недели на две.

25 декабря

Сегодня выступать в боевой поход, набег на город Инкоу; в 10 часов утра уходим. Я встал еще до света: нужно привести в порядок остающиеся здесь вещи и хотя немного попраздновать, ведь Рождество Христово наступило! Умылся. Достал Святые Дары, епитрахиль и пошел на лед нашей «Невы». Звезды еще ярче блестят. В России в такое время несется гул колоколов, уже прославили родившегося Спасителя, а здесь тишина мертвая, даже пушки молчат. Японцы прислали письмо, поздравляют с праздником и дают слово сегодня весь день не стрелять, если и мы сделаем то же. Кажется, обе стороны выполнили условие, и день прошел мирно. Выбрал на льду чистое местечко, поставил Святые Дары и приобщился. Что-то подступило к горлу: волнение положительно душило. Отпраздновал. Верно, уж такая наша доля, что как большой праздник, так нам поход или бой. Впрочем, слава Богу за все, Ему так угодно. Возвратился в фанзу; наши встали, собираются. Позвал Михаила и отпели краткий молебен, поздравили друг друга. Затем с Михаилом «пошли по приходу»: были в 1-м и 4-м эскадронах, в штабе бригады, полка, у корпусного командира. Везде пели краткие молебны. В 9 часов вернулся я, напился чаю, закусил и в поход. Я надел на себя две фуфайки, меховую безрукавку, лисий подрясник, теплые сапоги, папаху, она же и подушка. Ксенофонт остается с вещами в нашей фанзе, Михаиле на Друге со мной. Все оделись. Приехал взвод драгун за штандартом. Помолились. Благословил я нашего «дедушку» — штандарт, командира полка, адъютанта и сел на свою лошадку. Вынесли штандарт, раздалась команда, блеснули шашки на караул, приветствуя «дедушку», и мы тронулись. Что-то даст Бог?! Вернемся ли? Ведь идем в тыл огромной японской армии, и задача — дойти до самого Инкоу. Я проехал по фронту и благословил своих воинов на новые труды. Прежде всего нужно проехать семь верст до деревни Эльтхайцзы, там соединиться с 52-м драгунским Нежинским полком и далее следовать к генералу Мищенко. Наш отряд большой: девять полков казаков, сотня пограничников, две сотни пехотных охотников на конях, наша бригада, Приморский драгунский полк и тридцать шесть пушек с прислугой на конях. Отряд разделен на три колонны: 1) казаки под командой генерала Тевяшева; 2) казаки и охотники под командой генерала Абрамова, при этой колонне едет и сам Мищенко; 3) наша бригада, Приморский драгунский полк и сотня пограничников под командой генерала Самсонова. Артиллерию разделили тоже на три части, причем в нашу колонну вошли: 20-я конная батарея и полубатарея «поршневая», то есть стреляющая гранатами, а не одной шрапнелью. В нашей 3-й колонне священником оказался я один на всех, так как священники Нежинского и Приморского полков по нездоровью не могли сопровождать свои полки в походе. Едем. Солнце ярко светит и так греет, что жарко в седле. «Не декабрь, а апрель сейчас»,— говорят офицеры. Безветрие полное, и тучи пыли. «Вот так угощение нам на праздник, — шутят солдатики, — пыли наглотаемся досыта». Везде шутки, остроты; все рады делу, бодры, будто едут не на битву, а на веселый пир. Я въехал в строй 4-го эскадрона, стал в ряды и еду с солдатами. «Не робей,— говорю,— братцы! Я с вами, буду молиться за вас; кого ранят или кто заболеет, приобщу — вот видите Святые Дары на мне? Кто умрет героем в честном бою, отпою погребение: не зароем как-нибудь». «Умирать один раз в жизни,— говорит мой сосед Архипов, из запасных,— от могилы не уйдешь все равно, а умирать в бою — это действительно хорошо. Что ж? Дай, Господи!» «Да ты, верно, семейный? — спрашиваю я его.— Разве тебе не жаль родных?» «Что ж, батюшка, жалеть? Бог им даст силу — перетерпят; к тому же на каждого едока государь теперь дает один рубль пятьдесят копеек в месяц: прожить можно, зато душе спасение». Едем, беседуем. Я как-то сразу примирился с пылью: ничего, дышу, даже разговариваю и, насколько утром волновался, настолько же теперь, когда уже поехали, успокоился. Буди воля Божия над нами!

Благополучно прибыли в деревню Эльтхайцзы. Нежинский полк уже стоит в строю. Подошли мы и выстроились так, что оба полка стали лицом друг к другу. Вдали показалось облако пыли: едет командир корпуса генерал Бильдерлинг прощаться с полками. «Смирно!» — загремело в бригаде. Генерал объехал полки, поблагодарил за прекрасную службу и, пожелав новых успехов, поздравил с походом. Сблизились полки, выехали вперед штандарты, ассистенты открыли жалованные иконы; я и Михаил сошли с коней, достали из кобур ризы и, обернувшись на восток, запели молебен. Солдаты оставались на конях. Не могу выразить состояние души, когда раздалось дружное пение «Рождество Твое, Христе Боже наш» и «Дева днесь Пресущественнаго раждает»... Можете представить чувства молящихся, с которыми они прославляли родившегося Спасителя, отправляясь на такое страшно опасное дело?! Да, от души молились, прося у Господа помощи на предстоящие боевые труды. Окончился молебен, я благословил оба полка, и сейчас же тронулись в дальнейший поход. Ко мне подъехал Поля, и все время до вечера мы ехали с ним рядом. «Как хорошо, что вы с нами, батюшка, — слышу голос подполковника Образцова, нагнавшего меня.— Вы благословили нас, с молитвой мы начали поход — так приятно! С благословением Божиим и сражаться, и страдать, и умирать легко!» Пыль невообразимая — боюсь за глаза.

Едем среди необозримых полей Маньчжурии, точно казаки Тараса Бульбы. Мерно покачиваются солдаты в седлах; храпят и фыркают кони, горячатся. Уходят родные: ведь впереди добрых четыреста-пятьсот верст туда и обратно!

Деревня Сухудяпу, резиденция генерала Мищенко. «Эскадроны, строй взводы!» — раздается голос командиров полков, и бригада стала в резервной колонне, а я на левом фланге полка на своем длинноухом Китайце. Скачет генерал Мищенко с конвоем. Снова «смирно!», снова шашки блеснули, и ясно, на весь полк, раздался голос генерала: «Здорово, славные драгуны-черниговцы! С праздником вас поздравляю! Главнокомандующий берег вас это время, а теперь посылает на славную работу во славу царя-батюшки и отчизны. Уверен, что работать будете молодцами!» «Покорнейше благодарим и рады стараться»,— энергично загремело в ответ на чисто русскую речь генерала. А он уже несется по фронту с шашкой наголо и с Георгием на груди. Подскакал к моему флангу, вызвал меня перед фронтом, принял благословение и попросил молитв. Мы снова в путь. Проезжаем массу деревень; разорения здесь нет, все цело и всего много: гаолян, чумиза, куры, поросята... Нас встречают массы китайцев, кричат нам: «Шанго, русский солдат!» А где есть китайские солдаты, то, завидев полки, они сейчас же выстраиваются и отдают честь. Мы беседуем с Полей о том, что-то теперь поделывают наши родные. И не подозревают они, что мы сейчас в походе. Вероятно, они идут в церковь или уже пришли, и Иван Арс. со сливочками попивает чаек — немножко повкусней нашей пыли. Смеемся. В 5 часов вечера прибыли в деревню Синтайхэ, совершенно не имея от пыли подобия человеческого; здесь ночлег. Нам отвели большую фанзу, и я разделся, то есть снял на время подрясник, чтобы выбить из него пыль. Скорее мыться. Мы хотели занять всю фанзу, но китайцы привели меня и адъютанта на левую половину и убедительно просят, чтобы эту часть фанзы оставили им. На кане лежит больная старуха; указывая на нее, они говорят: «Бабушка ломайло, китайса сыпи, сыпи». Вокруг масса детишек; конечно, жаль их стало, и мы все, то есть штаб бригады и наш штаб, поместились в одной половине. Михаил принес мне гаоляну, положили его на кан, сверху бурку, под голову плащ и папаху — вот и постель. Стемнело, Вестовые вскипятили походный «элексир», чай, и мы буквально ожили. Я вышел на двор. Деревья в огне, будто пожар: так много костров; небо еще чернее, звезды еще ярче. Однако нужно ужинать и вместе обедать. Достали холодные котлеты, сало, колбасу и праздничную роскошь — двух жареных фазанов и, как подобает добрым людям в такой праздник, наконец потрапезовали. Поздно вечером приехал генерал Самсонов, и в нашей фанзе состоялся военный совет. Слабо мерцала свеча, дым от канов наполнял фанзу и ел глаза. Склонившись над столом, сидели и стояли генералы, командиры полков, офицеры; пред ними карты местности, по которой идем; они совещаются. На другом столе офицеры спешно чертят карты. Я сижу на своем гаоляне и наблюдаю эту оригинальную и в своем роде прекрасную картину. Улеглись в 12 часов. Долго не мог я сомкнуть глаз. Если только на мгновение поставить себя на наше место, то, конечно, будет понятна причина бессонницы; к тому же ночь морозная, и солдаты у костров всю ночь шумели. Забылся часа на три. Слава Богу, первый день похода прошел благополучно.

о. Митрофан Сребрянский. "Дневник полкового священника"