Из дневника Александра Судоплатова (продолжение)



3-ье августа. Отдан приказ в 6 час. утра перейти в наступление.

..... Прошли уже верст 15, видна ст. Ново-Джералиевка. Уже перевалило за полдень. Раздались выстрелы. 1-й батальон рассыпан у железной дороги, 2-й пошел далеко в обход. Подъехал с ординарцами командир полка. Он влез на скамью дрезины, чтобы лучше наблюдать. На вокзале станицы показался дымок и начал приближаться к нам.

- Очевидно, бронепоезд, - с некоторой тревогой произнес командир полка, - а наших орудий все еще нет, все еще выгружаются. Дайте Ахтари! - обратился он ко мне.

Грянуло орудие. Снаряды начали ложиться около цепей. Нам приходится туговато. С винтовками нам с бронепоездом не потягаться. Бронепоезд уже виден, он выходит из станицы. Цепи наши, то, было ретиво двинувшиеся вперед, залегли и не поднимаются. Около нас страшным грохотом разорвался снаряд. 1-й батальон не выдержал и стал отходить.

Вдруг командир полка встрепенулся.

- У вас, кажется, есть ключ для гаек? - спросил он нас. Мы ответили утвердительно.

- Садитесь на дрезину и езжайте вперед, пока возможно, и постарайтесь развинтить рельсы!

Дьяков вскочил на дрезину, я вскочил за ним. Мы нажали на передачу и быстро помчались под уклон, навстречу бронепоезду. Красные сосредоточили по нас огонь, пули визжат. Жду - вот сейчас стукнет в лоб! Мы уже обгоняем наши цепи. Они уже далеко позади.

Мы уже вблизи станицы. Дьяков соскочил с дрезины.

- Тормози! И где ключ? - кричит он, догоняя дрезину.

Принялись отвинчивать гайку. Но это оказалось не так просто: гайка вертится вместе с болтом. Одним ключем ничего не сделаешь, а второго у нас нет. В это время два снаряда разорвались с визгом около нас. У меня самого развинтилась "гайка". А Дьяков кричит:

- Надо что-то сделать!

- Давай перевернем дрезину, - кричу я ему. Может, это все-таки немного задержит бронепоезд!

Мы сняли дрезину с рельс, поставили ее поперек путей и, пригнувшись, быстро побежали обратно. Командир полка поблагодарил нас за находчивость.

... Наши цепи отошли шагов на сто и залегли. Бронепоезд стрелял, но не двигался дальше. Может, предполагали, что мы подложили под рельсы шашки.

Уже солнце садилось, когда по дороге поднялось облако пыли, которое быстро приближалось.

- Батарея! Алексеевская батарея! - раздались радостные крики. Батарея неслась карьером. Быстро снялись с передков. Уже наводят орудие.

- Ай да молодцы! - раздаются похвалы.

Первый снаряд разорвался около самого бронепоезда. Наверное, задел его. Ура, бронепоезд удирает. Наша батарея начала бить по вокзалу. Цепи наши начали делать перебежки. Правый фланг уже вошел в станицу. Мы опять поставили дрезину на рельсы и двинулись вперед.

Влево от нас по дороге движется конница. Она несется рысью с черными знаменами, с красно-черными значками и волчьими хвостами. Это конница Бабиева, которая только сегодня полностью выгрузилась. Конница превосходная. Ну, теперь красные уже не страшны нам!



4-ое августа. Часов в 7 утра двинулись по жел. дороге. При выходе из станицы, гляжу, наши бегут на курган. Я понесся туда тоже. Оказывается, на кургане зарыты наши взятые в плен гренадеры, которых, рассказывают местные жители, здесь ночью красные рубили. Жители говорят, что они видели, как командира батальона и одну сестру милосердия красные погнали дальше, на станицу Роговскую.

... Идем уже около часу. Солнце отчаянно печет, пить хочется. Вправо маячит хуторок. Несколько человек помчалось туда напиться воды. Я тоже понесся туда. Подбегаю к крайней хате. Здесь несколько человек наших окружило какую-то бабу.

- Да ты говори толком! - кричал ей один офицер. - Белый он или красный?

- А Господь его знает! - говорила перепуганная баба.

- Да где он? Веди нас к нему!

Баба повела нас за собой в амбар, указала на закром.

- Братцы, товарищи! - раздалось из закрома. - Я ранен...

- А ну-ка, вылазь! - крикнул тот же офицер, заглядывая в закром. - Да это же наш! - воскликнул он. - Это же капитан Соловьев.

- А вы... наши... свои... - залепетало в закроме. - Господи, благодарю, благодарю Тебя!

Из закрома, едва не падая от слабости, вылез капитан Соловьев, 3-го Гренадерского батальона. Лицо у него было все в крови, он был почти голый.

- Свои, свои! - крестился он и плакал.

Он кратко рассказал, как красные взяли в плен их батальон, раздели всех и начали рубить. Ему разрубили ухо и часть черепа, он все-таки был жив и притворился мертвым. Ночью его подобрали крестьяне и спрятали в закром.

Ну и пережил же он! Я забыл про воду и понесся к своим сообщить эту новость.

... Уже вечерело, когда мы подошли к ст. Роговской. Красные оказывают сильное сопротивление, их бронепоезд отчаянно бьет по цепям.

... В конце концов ворвались в станицу. Красные бежали.



5-ое августа. Подходим к Тимашевке. Красные открыли огонь, они сосредоточили огонь по нашим обозам, которые не выдержали и убегают. С вокзала бьет их бронепоезд тяжелыми снарядами. Орудия наши бегло бьют по вокзалу. Наши батальоны наступают на станцию. Красные вышли из станицы и наступают на нашем правом фланге. Они пытаются нас обойти. Наш 2-й батальон отходит. Наши орудия перенесли огонь на правый фланг.

Командир полка наблюдает за боем. Он стоит на дрезине и смотрит в бинокль. С тылу откуда-то летит аэроплан и бьет из пулемета по нас. Бронепоезд начал бить тяжелыми снарядами по нашей дрезине. Вот, вот угодит. У меня душа ушла в пятки. Но командир полка не шелохнется, твердо держит в руках бинокль и медленно диктует адьютанту донесение для ген. Шифнер-Маркевича.

Бой затягивается. Уже закрадывается сомнение, возьмем ли мы Тимашевку.

Вдруг в тылу поднялись облака пыли. Приближается какая-то колонна. Не то конница, не то пехота. Что такое? Откуда?

- Не может быть, чтобы это были красные! - говорит немного взволнованно командир полка своему адъютанту, направляя туда бинокль. - Не могут они так быстро и незаметно нас обойти! - Все-таки он приказывает немедленно снять с передовой линии два пулемета и направить против приближающейся колонны.

"Вот будет сейчас жара!" - подумал я. - Ведь у нас только 2 батальона и одна батарея, да и люди все устали страшно.

Вдруг видим - по железнодорожной насыпи бежит к нам какой-то солдат. Запыленный, потный, весь черный. Это юнкер-Константиновец.

- Где командир Алексеевского полка? - кричит он.

- Здесь! Здесь!

- Г-н полковник! - прикладывая руку к козырьку и запыхавшись, докладывает он. - Константиновское Военное училище прибыло к вам на подкрепление. Начальник училища просит у вас инструкций.

Слава Богу! Наши просияли, вздохнули спокойней.

- Пожалуйста, передайте начальнику, - говорит успокоившийся полковник Бузун, - рассыпать училище правее нас и охватить станицу с правого фланга!

Через 20 минут повсему полю правее нас шли юнкера. Они рассыпались стройными рядами. Идут, как на ученье. Молодцы!

... Наши уже врываются в станицу... Мы уже на вокзале... вбегаем в контору. Перепуганная барышня выглядывает из-за шкапа.

- Вы кто такая? - кричит на барышню Дьяков.

- Я... Я... телеграфистка.

- Здесь есть красные?

- Не знаю... они бежали... я ничего не знаю... - лепечет она, плача.

- Успокойтесь! Успокойтесь! - говорит ей Дьяков, усаживая на стул. - Мы не звери... мы не красные!

В контору входит прибывший сюда начальник дивизии, ген. Казанович.

- Аппараты целы? - спрашивает генерал.

- Целы! Целы! - говорит успокоившаяся барышня.

- Дайте мне Екатеринодар!

Барышня стучит.

- Передайте, - говорит генерал барышне, - "Белые обошли нас. Что делать с бронепоездом?"

Телеграфистка стучит, потом слышен стук ответа:

- Приказываю отойти!

- Прошу приготовить мне хорошую квартиру в Екатеринодаре! - диктует дальше ген. Казанович.

- Кто говорит? - читает барышня.

- Говорит генерал Казанович, - диктует начальник дивизии.

- Готова хорошая квартира, - медленно читает ленту барышня, - между двумя столбами с перекладиной.

Аппарат дает какие-то перебои.

- Что такое? - нетерпеливо спрашивает генерал.

- Ваше превосходительство... Ваше превосходительство... Я полковник Скакун. У меня тысяча шашек. Сейчас вышел из камышей, включился в провод и слыхал случайно ваш разговор. Куда прикажете идти? - читает барышня.

- Идите в Тимашевку! - диктует генерал.

Аппарат перестал работать.

- Линия обрезана! - говорит барышня.

.... В станицу входили обозы, батареи, команды, скорым шагом входило Алексеевское военное училище, оно опоздало к бою. Настроение у всех повышенное.

В группе обозов две клячи везут испорченный автомобиль. В нем, откинувшись на спинку сидения, развалился толстый господин во френче и без погон, но по всему видно, что он бывший офицер. Рядом с ним молодая красивая сестра милосердия в белой косынке. Оказывается, это захваченный Бабиевцами командир красной дивизии с женой. Оба они сидели с закрытыми глазами, может быть, боясь взглянуть, ожидая, что вот, вот их убьют или зарубят. "Этот господин, - говорил какой-то офицер-Алексеевец, идя рядом с автомобилем, - говорят люди, приказал порубить наших гренадер". - "Ничего я не приказывал!" - процедил тот сквозь зубы и не открывая глаз. (После я слыхал, что его в конце концов не расстреляли).



6-ое августа. Сегодня большой праздник - Преображение Господне. Вся станица празднует. У нас должен быть хороший обед, баба двух уток понесла из сарая. День солнечный, хороший. Нашему полку объявлен отдых. Слава Богу, хоть один день отдохнем. С утра я лежал под амбаром, написал все до настоящих слов, начиная с Ахтарей.

... По улице степенно гуляют старые бородатые казаки в черкесках с кинжалами. В станице мужчин средних лет нет: или молодые парни, или бородачи. И это во всех станицах на Кубани. Говорят, призывного возраста все мобилизованы и посланы на Польский фронт.

  Иду на вокзал. Большую добычу захватили наши в Тимашевке. Много нагруженных составов. Целый состав - мастерские с полным оборудованием. Сегодня пригнали сюда тысяч пять пленных. Всё уральцы Особой Уральской бригады - Пермские, Уфимские. Они страшно боялись: когда их построили на площади, думали, что их будут расстреливать. В наш полк зачислено тысячи полторы, в нашу команду попало человек 50. Им по станице собрали пищу, и пока охраняют.