181 слушали 2 копий [+ в свой плеер]

Клубочек Клубочек брошен в пыль - закрыта дверь. По колее, как по воде... С мечтой о чуде с верой в белый день, Да по своей земле. А я иду куда глаза глядят - Не инок, не пророк... И только песни стаей в след летят, В молитву иль в упрек. Возникни тенью в зеркалах, слегка коснись плеча, Я не могу уже не слышать твоих крыльев свист, Я буду плакать или петь, но только не молчать, Я не могу в тебя не верить или не любить. Мне не хватает на костер огня, Проносятся в дали И вроде рядом, да не про меня, Сигнальные огни. А я опять бегу, кричу: "постой", Как морок, за тобой, И ты бросаешь в придорожный зной Моей душой. Я разбиваюсь о твой взгляд как будто о гранит, Я прорасту седой березой, как водилось встарь, Так повелось, что петь не может то что не болит, А если ты принять не можешь, то тогда ударь. А по стеклу опять стекает дождь И растворяется в стихах, Под ноги тех, кто просто не поймет - Так исчезает страх О том, что жить придется за двоих, О том, что надо петь... Так был написан самый первый стих, Тот, что сумел взлететь. Я все равно рождена тебе верить, Правят горбатых уже на погосте: Снятся ночами жемчужные перья, Иней ложится - кончается осень... 23.10.2003г. (C) Александра Павлова

Вот и тень моя… (Пикник)
-----------------------------
Вот и тень моя тихой змеей покидает меня
И на синем асфальте босая танцует,
Как бы мне незаметно, легко и шутя,
Отравить на прощанье ее поцелуем.

Это я научил тебя верить движеньям чужим
И к другим уходя оставаться немою
Так и быть, я сотру с тебя пепельный грим,
Только тихо замри и останься со мною.
В колонках играет - Пикник - Этот мир не ждёт гостей

самой песни я тоже не, но ещё надеюсь на. Она будет хорошо ораться пьяными глотками под луну и гитару.
Стас Валишин, Тикки Шельен
Песнь о псах и о трусах

Шотландские воины носят юбки,
под которыми нет трусов.
Они храбрее всех на свете,
они прогонят английских псов.

Английские воины ходят в брюках
под которыми есть трусы,
они храбрее всех на свете,
им не страшны шотландские псы.

Как нас вставило,
как нас вставило,
как нас вставило, боже!..
Как нас вставило,
как нас вставило —
чтоб вас так вставило тоже...

Ирландские воины тоже не слабы,
не слабей, чем английские псы.
Ирландские воины ходят в пабы —
пропивать свои трусы.

Французские воины жрут лягушек
и загнивают на корню,
заслышавши звуки английских пушек,
трусы меняют пять раз на дню.

Тевтонские воины ходят строем
в медных латах поверх трусов,
они страдают геморроем
но держатся лучше французских псов.

Как нас вставило,
как нас вставило,
как нас вставило, боже!..
Как нас вставило,
как нас вставило —
чтоб вас так вставило тоже...

Отважные воины племени мбвага
не подозревают о трусах,
они вообще до хуя отваги
а хуй теряется в небесах.

Индейские воины курят трубки,
в них забивая трусы англичан,
у них луженые желудки
а яйца тугие, как барабан.

Как нас вставило,
как нас вставило,
как нас вставило, боже!..
Как нас вставило,
как нас вставило —
чтоб вас так вставило тоже...

Исландские воины щеголяют
в трусах из рыбьей чешуи,
при виде противника оголяют
пропахшие рыбой мечи свои.

Еврейские воины носят пейсы,
заслоняющие трусы,
еврейские воины строят пабы,
куда заходят ирландские псы.

Как нас вставило,
как нас вставило,
как нас вставило, боже!..
Как нас вставило,
как нас вставило —
чтоб вас так вставило тоже...

Татарские воины жрут конину,
сверкая трусами по всем степям.
Татарский воин — такая скотина,
все, кроме конины, ему по хуям.

Славянские воины всех отымеют,
невзирая на трусы,
они вообще ни на что не взирают,
кроме водки и колбасы.

P.S.

Отважный воитель Толик Жестов
напрочь забыл о факте трусов.
Он совершает похабных жестов
при разговоре о парусов.

Лето 2000

Когда наскучит биться лбом
В дверь нарисованную на стене,
Слушай, наверное я плюну на все,
Пусть другие грызут железный орех.

Я считаю до трех:
Пусть его унесут, я о нем никогда не мечтал!
Мама, где я, куда я попал?!
Мама, где я?

А рядом какие-то люди
Идут по свету на ощупь,
Трогают лица руками,
Лезут с ботинками в душу,
И вместо сладкой конфетки
Суют нам железный орех.

Я считаю до трех:
Пусть его унесут, я о нем никогда не мечтал!
Мама, где я, куда я попал?!
Мама, где я?

Они будут звонить по ночам,
И тогда нелегко промахнуться,
И тем кто оглох, и тем кто не хочет смотреть
Как хрустит на зубах железный орех.

Я считаю до трех:
Пусть его унесут, я о нем никогда не мечтал!
Мама, где я, куда я попал?!
Мама, где я?

Настроение сейчас - я считаю до трёх

В колонках играет - Пикник - Железный орех

песню выкладывать не буду, ибо так себе. Но сам текст...

История монаха Теодоруса из Гаммельна

Послушайте, братья и сестры, историю древних времен
Ее сочинитель бесхитростен и грамоте не умудрен,

Внемлите правдивой песне. Начну я без лишних слов:
влюбился в дельфийскую пифию гаммельнский богослов

Был он почтенным мужем, прозванием Теодор.
Порастерял он в скрипториях юношеский задор.

Думал, что в сети дьявола не попадет никогда,
И тут на него негаданно свалилась такая беда.

Не помогают исповедь, молитвы и строгий пост.
Повсюду ему мерещатся копыта, рога и хвост.

Чует бесовское что-то, не в силах обосновать,
И пишет римскому папе: «гибну, пора спасать!»

Из Фландрии, из Гишпании, из всех христианских стран
В Гаммельн прислал визитаторов встревоженный Ватикан

Седые мужи ученые явились, презрев лета,
И с ними – послушник Хорхе, маленький сирота.

В большой монастырской трапезной объявлен был общий сбор,
И вот что сказал визитаторам измученный Теодор:

«В одном гримуаре старинном нашел я, братья, рассказ,
И как я его увидел, мой разум смутился тотчас.

Рассказ об эллинской деве, что пифией наречена.
Сидеть нагишом на треножнике бедняжка обречена.

И я понимаю, представив прелести девы той,
Что чувствовал прародитель пред Евиной наготой.

Пальцы сбиваются с четок, не варит совсем голова!»
Хмуро слушали братья такие его слова.

И строгий монах Савелий на дверь ему указал:
«Шел бы ты на хуй, братец, как Петр Иуде сказал!»

И старый добрый Кондратий такие сказал слова:
«Иди-ка ты на хуй, брате, но помолись сперва ».

А мудрый монах Иоганнес сердито захлопнул псалтырь
«В общем, иди-ка ты на хуй!» — хором решил монастырь.

А юный послушник Хорхе старцев ученых прервал.
«Слышу шум на дороге, — мальчик убогий сказал.--

Это, наверное, нунций папскую буллу везет!»
На хуй послали нунция от городских ворот.

Папа стерпел обиду, как истый служитель Христа,
Но отлучил весь Гамельн примерно в те же места.

О, христианская школа, суровейшая из школ!
Послали монаха на хуй, собрался он – и пошел.

На хуй дорога долгая. Идет он уже давно
И ест из любимой миски гречневое зерно.

Стоптал по дороге к Греции четырнадцать пар сапог,
Пришел он к желанной цели – и ничего не смог.

И в Дельфах, на каменных плитах, где древле треножник стоял,
«Иди-ка ты, пифия, на хуй!» — в отчаяньи он написал.

А все население Гамельна третии сутки ржет,
Веселыми криками «на хуй!» встречает монахов народ.

Брачующихся венчая и малых крестя ребят,
«На хуй, воистину, на хуй!» — монахи теперь говорят.

Пейзанин сказал пейзанке: «Родная, будет война!
Монахи совсем рехнулись. Свирепствует сатана!

От города отвернулись святые на небесах.
Крики «пошел ты на хуй» навязли у них в ушах».

Vita, известно, brevis – проходит за годом год.
Преставились те монахи, столпились у райских ворот.

И Петр, суровый привратник, дверь закрыл и сказал:
«Идите на хуй, ребята, никто вас сюда не звал».

Юный послушник Хорхе давно уже не юнец,
Он заведует библиотекой, вот какой молодец.

Теперь он почтенный и дряхлый седовласый старик,
Книги весьма уважает, он их беречь привык.

Но чтобы не повторился богопротивный кошмар,
Хорхе измазал в кураре мерзостный гримуар.

Изредка горькая память овладевает им,
И тогда он, тревогой и тайной тоской томим,

Бродит по пыльным залам, плачет о горькой судьбе.
«На хуй такие книжки!» — бормочет под нос себе.