Я пью чай, сидя в офисе. Напечатанные мною буквы теряют смысл. Этот смысл прибивает волна - одна сплошная, нескончаемо-пенная волна – к камням на пляже этого города. Вчера я была там, но этот смысл тогда еще не был напечатан. Так всегда. Ускользает нечто…

Прошлым летом в этот город приехал Боб. У него было имя. У него многое было. Теперь смысл этого теряется и вместе с иными частицами с шорохом рассекает волну.

Кода ему было двадцать с чем-то лет, он сгорел с девушкой. Вернее, она сгорела. Бобу удалось выбраться.

Ровно (ну, плюс-минус месяц) год назад мы ходили в горы.

В сентябре я рассматривала его кольцо, сделанное из серебряной ложки. Оно напоминало украшения ранних кельтов, еще языческих и необтесанных трилистниками Патрика.

У меня до сих пор стоит фотография его рамки с его же собственной фотографией. Из сглаженных морем деревяшек, перевязанных бечевкой, получается, как оказалось, отличная рамка под фото. Сижу, пью чай с сахаром и лимоном, и мне кажется, что отличная рамка могла получиться только у него. На фотографии мост через реку в Подмосковье.

Стоял жаркий ранний июльский полдень. В том смысле, что солнце палило в 11 уже почти, как в полдень. Боб связал это веревочками, я сфотографировала на свой Зенит. Получилось фото в другом фото. Зенит, собственно говоря, и не мой вовсе. Мне его дала на временное пользование подруга Лена. Фотоаппарат ее брата, но так как теперь у него уже цифровой, пока что зенит у меня.

- Надо будет пойти и сделать фотографию с негатива, - подумала я. Ту фотку я отдала Бобу. А пленка лежит дома. Не здесь в приморском городе, где все – люди, чувства, память, время – ускользают с шорохом в камни побережья. Не здесь, а дома. В городе Р, где всему этому нет возможности выйти и исчезнуть, так как со всех сторон ясные, четкие горы.

На диске D моего компьютера в папке Fotosintez лежат фотографии с того похода. Там Боб курит, смеется, смотрит в кадр, показывает на скалы, сидит на фоне тумана.

На самом деле, Боб не отсюда. Он из Подмосковья. Когда он умер, его родители отдали большие деньги и забальзамировали тело. Как оказалось, для этого надо вынимать органы из человека. Я это знала раньше. Читала книги про то, как в древности подготавливали тела фараонов. Но Боб… Он ведь смотрит в кадр, курит, ловит туман и ветер…

Его тело в морге пришли забирать девушка и друг. Из глаз Боба почему-то шла кровь. Я не отмахнусь в этом случае термином «физиология».

За дней десять до своей смерти Боб сказал, что хотел бы, чтобы на его могиле не было бы ничего. Только камень, на котором было бы высечено : «Боб» и яблоня. Яблоня уже подрастает у моей знакомой на подоконнике. Мы посадим это дерево здесь, куда он приехал умереть.

Девушка Боба, Ольга, занимается изготовлением надгробных плит.

Пройдет два дня, и уже месяц, как фотографии Боба лежат на диске D в моем компьютере, а он лежит в земле Подмосковья.

Но в моем мозгу не складываются куски картины, где смерть является частью жизни. Поэтому Боб для меня всегда останется курящим на горе Хиндукуш, смотрящим в кадр и мастерящим рамку для фото.

Я же допиваю чай, и заканчиваю печатать эту строку (нужную ли?) после того, как ответила на звонок. Сегодня за окном идет дождь, он падает с шумом сосновых иголок в море. Я не вижу его ни из окон офиса, ни из окон квартиры. Но оно – данность. Его шум стирает во мне время, память и чувства. Еще некоторое время и я уеду с этого побережья. Но вот в чем вопрос. Если мы на 90 с лишним процентов состоим из воды, то, может, мы никогда и не выбирались из этого Мирового океана?

Иногда я рыбой

плещусь в потоке твоего сознания,

Случается –наоборот,

Своеобразная тайна мирозданья,

Духовное, рот в рот

Дыхание. Круговорот.





Игры простые, игры детские

Я хочу рассказать вам теперь про одну игру из детства. Может, вы её и знаете, но мне она всегда безумно нравилась. Я не умела играть с куклами. Ну никак не могла разглядеть за пластиком кожу, за стеклом зрачки, за жестким волокном локоны принцессы. Иногда я бегала по улицам с ребятами со двора и были среди нас казаки, а ещё были разбойники, и, ясное дело, всё ловили одни других. Но это не то. Как-то путается то, что хотела рассказать вам. Может, оно всё какое-то мелкое и не стоит даже об этом; так, забава детская. Но нет, нет, непременно надо вам объяснить. Мне когда совсем тяжело становится, кажется, что и нет ничего прекрасного и святого в мире, тогда я, как вспомню об игре той, так сразу что-то светлеет внутри и видишь, что есть вокруг те, кому гораздо хуже, и что ерунда это все и гордость, эгоизм обыкновенный.

А игра простая, как апельсин. Берешь веточку или так просто, выроешь ямку небольшую, впадинку и возьмешь цветочек или листочек какой, красивое что-нибудь, кладешь внутрь, а сверху стеклышком бутылочным накроешь, а сверху еще землей черной присыплешь. И так несколько штук вокруг. А потом раскапываешь, а оттуда, из земли - плотной, сумрачной - окошко прозрачное и за ним что-то необыкновенное светит. И как будто забываешь уже, что там было, вроде ты так, шел мимо, и увидел вдруг, и удивился простой красоте.

Вот мне моя жизнь иногда такой и мнится, что сижу я, и вокруг меня земли, куда ни кинь взгляд и всё копаешь, и вдруг, когда уже совсем отчаялся, глянь, и оконце, а за ним что-то виднеется. А что это такое и не поймешь сразу. Бывает, приглядишься, а там - цветок мертвый, искусственный или змей ядовитый или проволока колючая, хотя казалось, что фиалка нежная или змей воздушный, или нить шелковая; стекло-то толстое, обманчивое.

И руки опускаются, уже ногти все обломались об землю, а глаза натыкаются на такое, что чернозем и глина и то радостней и уютней. Но в кровь, сбивая руки, я счищаю землю со стекол, а ну как мелькнет улыбка, дунет ветер дождем весенним или феникс отряхнет с крыльев пепел. Ведь в детстве-то оконца сплошь были светлы настолько, что и идти домой не хотелось, и красота их спасала душу.

И знаете, честно говорю, мелькают улыбки, дрожат капли на листьях, трель в небе вывивают птицы, люди дают руку. Просто когда кажется, что земля поглотила все вокруг, и прах мы все и в прах возвратимся и смысл тогда жить, я часто вспоминаю ту игру из детства, вспоминаю, что есть окна, а за ними – свет.



Xana's mail is concrete-n-honey@mail.ru