Я смотрю на город, как на часовой механизм. Может показаться, что он живой, но это не так. Может показаться, внутри глаза моего отразиться -- лицо ребёнка, прильнувшего к соску матери, лицо пьяницы, плачущего на плече товарища, приготовившегося бить -- прекрасное тенистое лицо, -- на какое-то мгновение может показаться, что эти люди живы, что их существование не привязано к исполнению функций, насильно определяемых обществом. Мы сделаем так, и ты вместе с нами, что ты забудешь и забудешь навсегда, уже забыл, вот так, вот так, как осенний лист опускается сброшенное лицо на землю.

Я смотрю на город, как на поле битвы, где каждый сам за себя, кто победил, кто проиграл -- но уж точно без тех, за кого они сражались, их попросту не осталось. Город ветров, город шёпотов. Вруби музыку погромче, чтобы не слышать, ударь, выбивая поцелуи. Сами стены, следы и формы насилия, священные и святые...


...Сквозь день я чувствую центр тяжести, тяжёлый трамвай, гремящий как цепи, на последнем издыхании ползущий от вокзала по бродвею и по теплосерной к тюрьме, тяжёлый, как камень в реке у меня на шее, тянущий на дно мутной, быстрой и незаметной реки, сизифов валун, раскатывающий нежные жилые постройки, которым и названий ещё не успели придумать. Ноги отрываются от планеты земля, пятки смотрят в небо, и я качусь не знаю куда, словно слеза по морщине.