МАЛЬЧИК В ЛИФТЕ, МАЛЬЧИК ИЗ ЛИФТА

Прикрыв цветок любви руками,
Она читала Мураками. А. Коган

Было сразу понятно, что передо мной человек решительный - или то, что от такого человека осталось. Теперь осталась только одна надежда для тебя, быть может, опустится на колени и просить прощения - было бы в данном случае наилучшим выходом. По дороге из дома на работу, опускаться на первый этаж и дальше - в подвал, падать на колени рядом с тем местом, где, по твоим расчётам, должна была быть шахта лифта, и молиться - за упокой души, или во что ты там веришь, не важно, - сделать это неотъемлемой частью своей повседневной жизни.

Вместо этого он предпочёл забыть своего мальчика, сделать вид, что ничего не произошло - и тут пришлось вмешаться мне, ведь весь подъезд одним и тем же лифтом пользуется, все мы, пусть и не знавшие, и не желающие знать о существовании друг друга, связаны между собой тем не менее.

Для меня самого эта история началась около двух недель тому назад. Возможно, моя первая реакция и не говорила в мою пользу, как человека, спокойного и терпимого к недостаткам окружающих. Мальчик был слишком красив (а я в собственных глазах - слишком уродлив), чтобы простить ему такое вольное со мной обращение. Мгновение спустя рука, вкрадчиво коснувшаяся моего плеча, была заломлена за спину, губы разбиты в кровь, я схватил его за волосы, отгибая назад, навстречу электрическому свету лампочки под потолком кабинки... Меня просто поразила та лёгкость, с которой годы одиночества, бывшие сначала бичом, а потом и утешением, были в единый момент стёрты этим вкрадчивым прикосновением; со всей очевидностью жизнь предстала передо мной как всего лишь череда притворств в ожидании нового утешения, новой пытки - пытки утешением.

Я уже ищу губы, разбитые мною в кровь, для того, чтобы поцеловать их. Руки, ищущие тело тела сквозь одежду, они как рыбы, преодолевающие течение на пути к гибели. Назначенный встречей час расставания. Ты притворялся человеком так долго, но вот невидимая кнопка была нажата, и одежда сбрасывается как упаковка, разрываясь под нетерпеливыми руками, ищущими соединения.

Потом когда я встречал этого мальчика, он не подавал виду, что мы знакомы (и, в определённом смысле, он был прав, конечно), если бы не грубые стежки ярких ниток, изукрасившие его одежду в тех местах, где, я помнил, я порвал её, я бы решил, что между нами, и правда, ничего не было.

Между нами ничего не было. Всё, что могло было быть, островками скинутой одежды, полузатонувшими в паркете пола, вело от незапертой прихожей в моей квартире к стеклянной двери душевой.

Зависшие в воздухе капли, похожие друг на друга как капли воды на стеклянных стенках и наших телах, покрытых гусиной кожей - вода холодная. Змеи-стрелы, прозрачный яд, две маленькие чёрные точки у тебя на коже, ты несёшься по широкой дуге по воздуху, поражая цель, сердце загорается невыносимым белым светом, как гроздь солнечного винограда, и вспыхивает.

Мы выбрались из душа на ощупь, во всём доме выключили свет. Мальчик нашёл свою одежду, расположился в широком кожаном кресле у окна, а я лёг на полу рядом в изножье кресла. Принц и его ручной зверь, ожившая чёрно-синяя фотография. Я положил голову на пол - наполовину пустой, наполовину заполненный водой череп, утлое судёнышко посреди океана, протянутая между материками нить.

- Где-то ребёнок кричит...
- Это новые соседи, семейная пара: он, она и их шестимесячный ребёнок.
- В детстве родители часто оставляли меня с младшей сестрой, я привык вставать посреди ночи, чтобы укачать её, сменить пелёнки. Я и сейчас чувствую, когда ей плохо, и спешу на помощь.
- Сколько лет твоей сестре? - тихий плеск волн, нить скользит сквозь руку. Глаза закрываются сами собой, и не хочется думать, что где-то в океане нить обрывается.

Он не помнил меня, и не смог бы вспомнить, даже если бы захотел. Последним, что он помнил, было прощание с сестрой, нежный поцелуй на пороге, распахиваются двери лифта, и он летит в пустоту. Он лишь недоумённо улыбается, когда я, нарушая, как мне кажется, гнетущую тишину, повисшую в кабинке лифта, не выдерживаю и заговариваю с ним, оборачиваюсь к нему. Нет, мы не знакомы, он не думает, что мы когда-то могли встречаться. Он не гомосексуалист.

Он просто хотел помочь сестре, он почувствовал, попавшей в безвыходное положение, он пробудился ото сна, вышел незамеченным на улицу, переполненную народом (сейчас он не может вспомнить, как выглядела улица и люди на ней - солнечный свет, сигналят, оставшись без управления, машины, поддельные украшения в витринах; и он как будто слышит мысли людей, каждый из них тихо и настойчиво читает вслух книгу, никак к реальности не относящуюся), ему необходимо проснуться до того, как он дойдёт до дома сестры, он несколько раз встряхивает головой, пытаясь прогнать наваждение, но тщетно - голоса испаряются и накатывают каждый раз новые. Быть может, это сон? Он смотрит на свои руки - нет, он не спит.

На вид сестре было около пятнадцати. К моему утреннему визиту она оказалась не готова: короткие чёрные волосы всклокочены, слипшиеся со сна глаза. Зевая, она открыла дверь, прислонилась к косяку в дверном проёме.

- Да, я слушаю, - она предпочла не открывать глаз, не было никакой разницы, как я выгляжу. Может быть, она узнаёт людей по запаху и по тому, как они целуются. Как домашнее животное - или дикий человек, смирившийся с жизнью в четырёх стенах.
- Можно увидеть твоего брата?
- Проходите, - я не верил в собственную удачу. Мы прошли в спальню. Расположение комнат - точно такое же, как и у меня в квартире. Она толкнула спящего под одеялом. "К тебе пришли", - сказала она и, не дожидаясь, пока тот проснётся, повалилась на постель рядом.
- Да, - сказал мальчик сквозь сон, - да?
- Здравствуй, - сказал я.

Он не стал одеваться. "Пошли на кухню", - сказал он. Кофе, потом минет, потом он повернулся ко мне спиной и лёг на кухонный стол, снова кофе, бутерброды с мёдом.

- Так ты хотел меня видеть? Зачем я тебе? - жуя, он одновременно поджёг себе сигарету. Отравленный воздух, вся квартира была заполнена им. Почему ты врал, почему ты избегал встречи со мной?
- Встречи? Ты имеешь ввиду секс? Но это же очевидно: я занимаюсь сексом только тогда, когда мне хочется, и с тем, с кем хочется мне... У тебя разве не так?
- Я шёл сюда сказать твоей сестре, что ты умер.
- Кто умер? - сестра вошла в кухню, поцеловала брата, улыбнулась мне. Она налила себе кофе, села к столу, на один с братом стул. Оба худые и голые, они напоминали корни дерева, с которых содрали кору.
- Ваш брат. Однажды, уходя от тебя, он шагнул в двери лифта, а лифта самого на месте не оказалось. Его тело до сих пор лежит там, на дне шахты. Туда можно пройти через подвал, я был там, я видел его...
- Скажите... Вам никогда не приходило в голову сменить ориентацию? - она задала вопрос с совершенно серьёзным видом, но потому, как её брат отвёл взгляд, я понял, что меня разыгрывают.
- Почему же, притворяться перед собой и перед окружающими - и в то же время чувствовать своё превосходство над простаками вроде вас двоих, - если уж играть, то играть до конца, - да, несколько раз я задумывался над этим, ощущение абсолютной защищённости и превосходства должно быть просто великолепно... Однако, я подозреваю, что при этом ты как бы умираешь изнутри, и жизнь, которую ты ведёшь, становится ненастоящей. Наверное, ты становишься похож на пустую квартиру, только и ожидающую, что въезда новых жильцов. Разве что меня заставят сделать это...

Я поднялся из-за стола. "Спасибо, что разрешил сделать это сегодня с тобой. Я просто умирал от одиночества". Я взял руку мальчика и поцеловал её. Он и его сестра встали, сестра проводила меня до прихожей.

- Пожалуйста, заходите ещё, и просто так, когда брата дома не будет. Мне понравилось говорить с вами.
- Я постараюсь, - дверь закрылась.

Конечно, это было глупо, однако, проходя мимо лифтовых дверей, я всё же не удержался и решил проверить. В каждой лифтовой двери есть небольшое отверстие, обычно у самого пола, эти скважина нужна для того, чтобы распахнуть двери, не вызывая лифт, она используется в случаях, когда он застревает между этажами, и открывается специальным ключом. Такой ключ у меня был. Надавив на створки двери, я раскрыл её.

Это не был несчастный случай. Это было убийство, заранее и хладнокровно спланированное. Те же самые панели, что и в лифте, и лампочка, укреплённая у дальней стенки, даёт ровно столько же света, что лифтовая, на своё место были привинчены даже кнопки с номерами этажей. Только одно "но": ни потолка, ни пола у импровизированной кабинки не было.

Нажав кнопку вызова, я подождал, пока лифт подъедет и, после минутного ожидания, захлопнет двери, скрыв кошмар внутри. После увиденного я не мог спуститься на свой этаж иначе, как по лестнице. Кто мог быть способен на подобное? Кроме меня, - в моём мозгу есть кошмары и пострашней этого; то, что я догадался о ловушке, ещё не значит, что я её устроил. Ну да, успокаивай себя. Я просто физически не смог бы это сделать! Ночью остановить лифт этажом ниже. Втащить на крышу лифта панели, укрепить их, провести электричество - и это притом, что в любой момент кто угодно мог этот лифт вызвать. Я бы отключил электричество, я бы знал, как это сделать. Нет ничего невозможного, осталось только выяснить, кто ещё оказался способен на это.

Сестра моего мальчика - сестра ли она ему на самом деле? И даже если это правда - что это меняет? На память приходит "Лолита", - не роман Набокова, а фильм Стенли Кубрика, поставленный в тесном с тогда ещё живым Набоковым сотрудничестве, как продолжение, инвариант книги с несколько изменёнными акцентами: зритель видит больше, чем Гумберт, видит, что тот с его несчастной любовью - не более, чем марионетка в руках (в это сложно, в это невозможно поверить!) людей более разращённых, чем он сам. Наблюдая отстранённо, зритель как бы становится соучастником обмана. Так, невольно, и я стал соучастником преступления.

Кто угодно. "За исключением меня", - не забывай повторять себе... Продолжать это "расследование" не имело смысла, я и так узнал всё, что мне надо было знать. Для этого мальчика я был всего лишь случайным попутчиком по пути вниз, он никогда не принадлежал мне и (теперь уже - точно) принадлежать не будет.

На допросе сестра рассказала, как я ворвался в её квартиру рано утром, как, застав их с братом в постели, пришёл в ярость. Я угрожал. Я сказал ему, что он умер, и рассказал в точности, как это произошло. Это было похоже на жалкий розыгрыш, это не могло быть правдой, они только посмеялись надо мной. Но после, когда брат и в самом деле исчез, она испугалась.

Она пришла среди ночи в мою квартиру. Глупо было бы рассчитывать на то, чтобы я и в правду заглянул к ней сам, правда? Во всяком случае, на правду очень похоже.

- Вот, значит, где вы живёте. Чем вы занимаетесь? Хотите выпить?
- Я не пью, спасибо. Чем занимаюсь? Сижу, жду телефонного звонка - или простого желания выйти на улицу. Вот на эту стену я обычно смотрю, сижу и смотрю, пока не захочется спать...
- Интересно. Могу я посмотреть?
- Конечно - садитесь в кресло. Как там ваш брат? Всё ещё навещает вас?
- Сейчас нет. Странно, что вы спросили об этом. Вы ещё думаете, что он умер?
- Ещё хуже, теперь я считаю, что его убили.
- О, я уверена, вы нашли бы много общего с ним, будь у вас шанс познакомиться поближе. Вы во многом похожи, живостью фантазий, например.
- Как мне кажется, в данном случае слово "живость" не совсем уместно, - по её описанию меня с лёгкостью нашли, опознать меня тоже не составило для неё никакого труда. Однако - никаких следов в шахте лифта, никакого тела на дне. Видя, что меня отпускают, она в бессилии кусает губы.
- Например, он выдумал меня. В детстве вам никогда не хотелось иметь сестру? Делить с нею первые, ещё только начавшие проявляться, тайны? - я увидел одно утро из своего детства, и маму и папу, собирающихся на работу, одевающих меня, чтобы отвести в детский сад. Утренний туман, и город за окном такой маленький, сложной системы замок, заперший моё сердце. И я начинаю плакать - хотя бы потому просто, что слишком большое количество деталей в этом крошечном мире, моему взгляду не на чем сосредоточиться.

Обычно я провожаю семью по каштановой аллее (деревья - как трепещущие зелёные зеркала) до детского сада, или даже дальше, своих молодых родителей - до остановки автобуса или такси, где они попытаются поймать транспорт и уехать на работу, попытаются - потому что куда, чёрт возьми, ты сможешь уехать из воспоминания?!

Сейчас же я остаюсь в запертой и пустой квартире. И я вижу девочку, появляющуюся там - для того чтобы пробыть целый день одной взаперти; сидящую на скамейке в парке; этот ребёнок не похож на остальных; подставляющую лицо солнечным лучам, как старые люди делают это. За ней сложно уследить: в полдень она дразнит детей из-за ограды детского сада, вечером спит на заднем сиденье автомобиля местного педофила под вой преследующих их милицейских сирен, ночью ступает сквозь застывший в почтении лес под руку со зверем. Красная точка её курточки вспыхивает там и здесь на карте маленького городка и окрестностей, подобно светлячку, случайно залетевшему к фотографу в проявочную, - это лишь кадры, и воссоздать по ним всю картину в целом не удастся. Лишь одно можно сказать с уверенностью: те кадры, что ты не видишь, они-то и представляют собой наибольшую ценность.

- Не быть, но казаться; не видеть, а быть видимой. Про меня можно сказать, что я почти слепа: то, что я вижу, для меня не имеет значения. Гораздо важней тепло, голос, прикосновение.
- Дикие подростковые ночи вовсе не были такими уж дикими. Мой брат, мой будущий любовник входил в мой мир, с каждым днём...
- С каждой ночью...
- ...Он становился всё ближе. Я ждала его, я уже видела как всё будет. Дождливый день. Он садится на скамейку рядом. Запрокидывает лицо кверху, чтобы смыть кровь. Сила уставшая, оставшаяся без сил. Медленно опуститься ему на лицо - как паучок на ниточке, я спускалась так долго, что если у нас с ним и были какие-нибудь имена, то я успела забыть их, - паучку опуститься с неба сложнее, чем ракете рассчитать время собственного выхода на орбиту. Ты раскачиваешься между падающими каплями в пустоте, а земли под тобой может и не быть - расчёты все не верны, в своих расчётах ты опираешься на чудо.

- И что, чуда не произошло? - выдуманная сестра, выдуманный брат, выдуманное убийство. Ожившие фантазии - только и остаётся, что убить их. Другая сидела на скамейке в парке рядом с ним, другие губы опустились на его, и я лишь остановилась на секунду рядом с незнакомой парочкой, целовавшейся на скамейке, стук каблучков запнулся, выдох в оглушающей тишине, и потом шум дождя смыл звук моих шагов и дыхания, пока я углублялась по аллее бесконечного парка, сбрасывая постепенно одежду, снимая волосы, стирая косметику и потёкшую молоком плоть, растворяясь в воздухе между деревьями.

- Он забыл обо мне, забыл о моём существовании. Чуда не произошло: я не умерла от тоски по нему, он не умер, когда та, другая девушка бросила его. И потом мы стали встречаться, в смысле - трахаться, - когда я рассказала ему всё, когда уже было слишком поздно. Мы могли бы быть вместе, однако нас объединял только секс, он - да ещё и мечты (воспоминания) о том, что могло было быть.