Я; ипподром; ставки. Разорванные напополам билетики устилают бетонный пол на трибунах. На одном из таких билетиков вполне спокойно могла бы разместиться жизнь игрока, – разорванная напополам, перемешанная и затерянная в половинках чужих билетиков. Хотела бы я стать лошадкой и скакать беззаботно по кругу, по кругу, сбросить уставшего жокея и перескочить ограду, сломать ногу в поле: сквозь дырку в лошадином черепе видно шоссе и проезжающий мимо таксомотор, двое на заднем сиденье, её тонкие пальчики лезут под белую рубашку в полотняные штаны и обхватывают то, что должны были обхватить – первый сексуальный опыт, поставленный на настоящем мужчине. Мир немножко замедлятся. Деревьев за окном рогатые стада… Сползает по стеблю к обочине дороги улитка (пересохшая глотка, пустой панцирь)… Её первый сексуальный опыт можно сравнить с лошадкой, пришедшей к финишу первой. Это победа, моя ничтожная ставка выиграла, и, прежде чем такси достигнет пункта назначения (скользкий взгляд водителя из зазеркальца заднего вида), я успею послать за пивом очкарика в клетчатой шерстяной рубахе – он носит её, не снимая, круглый год. Ужасная жара. Но ему никогда не бывает жарко. И он не пьёт пиво. Вообще не употребляет алкоголя – когда в бутылке остаётся совсем немного, я выливаю остатки на него, я хочу, чтобы от него хоть чем-нибудь пахло. Такси останавливается у входа в её подъезд, спасибо, говорит она водителю, спасибо, не надо, говорит она своему спутнику, собирающемуся проводить её – а сердце её стучит как каблучки, поднимающиеся бегом по лестнице, и хлопает, закрывая пустоту, дверь, падает к ногам одежда. Почему ещё день, почему ночь не наступает – ведь она уже ослепла, не чувствуя под собою ног, опираясь на стену, идёт в ванную комнату; не зажигая свет, набирает воду. Я не человек, говорит она, всматриваясь в зеркало, я могу быть кем угодно. С той стороны зеркала – яркое освещение, с той стороны зеркала – она смотрит на своё отражение и думает, что видит себя – умываясь, чистя зубы, причёсываясь тысячу раз, вытирая волосы, разглядывая своё тело, вся жизнь – в ярко освещённом овале. Теперь же она вылезла из холодной ванны, смотрит на ту себя из темноты. Кукла, шипит она, долго же ты управляла мной! Но теперь – кончено, теперь будешь делать то, что Я скажу. Яркие отражения плещутся в пустоте, бессчётное количество их пляшет на волнах пустоты, как лунный свет на поверхности озера...