Название: Настоящая жизнь
Автор: Chandani Shinigami
Бета: Okami
Пейринг: Саске/Итачи
Персонажи: Пейринг + много всяких
Рейтинг: R
Жанры: AU, angst, dark, мистика
Дисклеймер: «Наруто» придумал Кисимото-сан
Саммари: четырнадцать дней из жизни братьев
Состояние: закончен
Предупреждения: яой, OOC всех и вся. AU. Саске - семе!
Размещение: только с моего божественного дозволения. Смайл.

Отредактированный вариант.

День 1. Суббота
***
Саске кричит, исступленно царапая ногтями паркет. Одеяло обвилось вокруг щиколоток, футболка задралась, открывая бледную кожу живота, взлохмаченные волосы зацепились за гвоздь, торчащий из половицы. Комната погружена во тьму, свет от лампы под темным абажуром жидкой лужицей растекается по столу. За окном то и дело проносятся машины, рисуя фарами яркие линии на стенах и освещая зажмуренные глаза, напряженно сжатые губы, судорожно вздымающуюся грудь Саске.
Дверь открывается, резко ударившись о стену. Юноша, все еще тяжело дыша, вскакивает и испуганно оглядывается. Лампа исправно светит только на раскрытую тетрадь, оставляя стены грязно-коричневыми, чернильная тень под столом и в дальнем углу колышется, будто в ней спряталось что-то неведомо-страшное. Саске, с трудом поднявшись на ноги, садится на кровать, с которой упал во сне, и ловит брошенный братом ком одеяла.
- Кошмар? – голос у Итачи чуть недовольный и сонный, будто он и в самом деле спал.
- Вроде как. Играешь роль хорошего старшего брата?
- Не груби, - Итачи чуть толкает брата, вынуждая лечь, и укрывает. – Немудрено, что тебе приснился плохой сон. Нечего спать на полу.
- Я не сплю на полу!
- Значит, хватит падать с кровати. Я ушел.
Саске недовольно трет щеку, к которой прикоснулся брат. Глаза блестят в тусклом свете, осматривая комнату. Взгляд выхватывает тонкую прядку, лежащую на полу, руки сами тянутся к затылку: проверить, нет ли крови. Прикосновение неприятно, но Саске терпеливо ищет маленькую ранку, оставленную вырванными волосами. Крови почти нет, и скоро боль сменяет тянущее ощущение, будто кожу под волосами дергают, снимая скальп. Передернувшись, Саске делает над собой усилие и отнимает пальцы, разминающие пострадавшее место.
***
Возле дома когда-то был газон, теперь заросший травой и изгаженный соседскими собаками. Итачи брезгливо морщится, взглянув на очередного уродливого пса, и быстрым шагом идет к изрисованной граффити арке. Около здания бывшего детского сада сидят на скамеечках бабушки, выгуливающие кошек на коротких поводках. Итачи привычно проходит мимо них, кивнув соседке со второго этажа. Старушка лучезарно улыбается ему в спину и начинает рассказывать подружкам, какие у нее хорошие соседи. Она бы наверняка не стала так расхваливать Учих, если бы знала, что Итачи ощущает во рту привкус выпитой недавно таблетки, а черный напульсник на запястье скрывает шрамы от метко брошенного Саске ножа.
Солнце нехотя освещает заплеванный асфальт и горку окурков у стен домов, бродячая собака обнюхивает кость с островками мяса. Пять поворотов, три послушно моргнувших зеленым светофора – и конец пути. Около двери университета красуется отвратительная лужа блевотины, которую уборщица, громко ругаясь, пытается смахнуть на клумбу с петуниями. С разбегу перепрыгнув через мутные потеки, Итачи вбегает в холл Университета, в пахнущий пылью и бетоном полумрак, в привычный мир, которому когда-то настанет конец.
***
Саске небрежно бросает портфель на стол, садится на расшатанный стул и опускает голову на заляпанную грязью ткань. Старичок, продающий лекарства, неодобрительно косится на наглого мальчишку, но молчит. Сморщенные руки мнут рецепт, поднося его к лицу, ловко подхватывают из ящиков разноцветные бутылочки, постукивают по крышечкам, проверяя, плотно ли они пригнаны. Саске восхищенным взглядом следит за ловкими движениями аптекаря, с возрастом не потерявшими былой быстроты.
- Держи, - пакетик с таблетками шуршаще приземляется в подставленную ладонь Саске. – Учти, отдаю тебе лекарства только потому, что Итачи позвонил и предупредил. Ты кем ему приходишься?
- Родственником, - чиркает «молния» замка, скрипят по кафелю железные ножки стула. – Я к вам еще две недели ходить буду, потом уеду.
- Хорошо, не придется значит ночью положенные ему дозировки собирать. Будешь же ждать, как сегодня?
- Да, буду. А почему весь пузырек отдать нельзя? Сразу? Ходить далековато…
- Раз так делаем, нельзя значит. Иди уже, мне скоро аптеку открывать. Завтра пораньше приходи. Поговорим.
- Зачем говорить? Я не знаю, о чем. До завтра.
Саске мигом перестает нравиться этот неулыбчивый старичок, говорящий рублеными фразами, использующий приказной тон. На улице моросит дождь, тротуары ощетиниваются черными зонтиками, купленными у высыпавших из тепла торговцев. Совсем маленькие дети пытаются ловить капли руками и возмущенно верещат, когда их затаскивают в укрытие. Саске размеренно шагает по улице, осматриваясь по сторонам, разглядывая выражения лиц идущих навстречу ему людей, и незаметно для самого себя улыбается.
***
В Университете темно: кто-то снял все лампы дневного света, оставив лишь тусклые лампочки на лестничных площадках. В компьютерном классе побили мониторы, так что студенты пишут программы в тетрадях, натужно скрипя ручками. Итачи бегло проглядывает код однокурсника, тыкая пальцем в неопределенную переменную. Однокурсник хлопает себя по лбу, косится на преподавателя, углубившегося в чтение книги без названия на обложке, кивает и принимается скрипеть дальше.
Итачи первым сдает листок с ровно выписанными строками и отправляется в коридор, прикручивать на место заляпанные известкой лампы. Мимо него проходит выпившая толпа, оставляющая в спертом воздухе спиртовое зловоние. Электрик витиевато ругается, прячет бутылку мимоходом сунутого ему дешевого саке под куртку и в очередной раз забирается на стремянку. Говорит, что Итачи – хороший парень, в отличие от некоторых оболтусов, и может оценить значимость Университета в жизни человека. Вспоминает Микото Учиху, маленького мальчика по имени Итачи и его отца, сурового декана факультета Информационных Технологий. «При нем такого не было», - электрик достает заветную бутылку, открывает и делает большой глоток. Итачи отказывается от протянутой склянки и уходит курить на улицу, оставляя в коридоре нахлынувшие воспоминания.
***
Саске отбирает у брата сигарету и затягивается, с улыбкой выдыхая дым. Глаза Итачи выражают бессильный упрек, пальцы ловят хрупкое запястье и выворачивают, заставляя безвольо расслабиться ладонь. Младший брат хныкает, зачищая пятно от упавшей на ковер сигареты, неловко прижимает к груди обиженную руку. Итачи поудобнее устраивает голову у него на коленях, протягивая треснувший стакан с янтарной жидкостью. Последний коньяк, оставшийся от родителей, они выпивают быстро, всю бутылку, не оставляя на завтра.
- Знаешь, у каких-то народов принято поздравлять с годовщиной смерти родственников, - Саске играет с волосами старшего брата, заплетая тонкие прядки в косички.
- Что ты делаешь? – Итачи, выпивший большую часть бутылки, не вполне владеет языком. Взгляд у него отсутствующий, задумчивый и нежный. – Нет, не знаю. И знать не хочу.
- А мы напиваемся. И плачем. Иногда.
- Что еще делать? Радоваться? Танцевать?
- Наверное. Я не знаю.
- Не знаешь – молчи, - Итачи садится, снимает помятую рубашку и растягивается на диване. Саске наклоняется над ним, смотрит на устало прикрытые веки и стрелочки ресниц, кружевной тенью раскрашивающие щеки, садится на свободный край. – Ну?
Поцелуй – словно ритуал, необходимый, отрезвляющий, возвращающий к реальности. Влажные губы, отдающие горечью коньяка, широко раскрытые глаза, подернутые мутью опьянения, дрожащие руки, стремящиеся обнять и притянуть родного человека к горячему телу. Пьянящее больше, чем алкоголь, осознание преступности непреодолимых желаний. Меняющий температуру воздух, не желающий остаться безучастным, страстное стремление стать ближе, слиться, пусть только в странной пародии на единение прижавшись друг к другу.
Итачи приходит в себя, лишь когда Саске начинает кусаться, и обнимает брата, прижимая его к себе. Медленно приходя в себя, успокаивая бухающее в груди сердце, они лежат на узком диване. Еще один поцелуй, долгий, ленивый, спокойный – и Саске встает на холодный пол босыми ступнями, достает из шкафа одеяло, укрывает Итачи.
В темной комнате по-прежнему горит лампа, освещающая открытую тетрадь. На чистой раньше странице красным карандашом нарисована черта, перечеркивающая первую строку.

День 2. Воскресенье
***
Утро в городке выдается на редкость солнечным, тяжелые тучи наконец расходятся, открывая приторно-голубое небо. Свет лампы растворяется в лучах солнца, становясь ненужным, но Саске не выключает ее, когда идет на кухню. На полу в коридоре смятым комом лежит одежда, отложенная для стирки, в раковине на кухне стоит под струей воды сковородка. Пахнет чем-то горелым, сигаретным дымом и отцовским одеколоном. За столом сидит Итачи, задумчиво наблюдающий за вялыми потугами покалеченной мухи взлететь. Маленькие крылышки аккуратно уложены на край стола, и, кажется, муха ползет именно к ним, надеясь на чудесное исцеление. Саске сметает насекомое на пол.
- Что ты делаешь, идиот? – голос у Итачи спокойный, но в глазах появляются знакомые сумасшедшие искорки, а пальцы, держащие сигарету, нервно дрожат.
- Ты выпил таблетки?
- Нет, черт тебя побери! И не буду! – стол возмущенно трещит под ударом, Саске отскакивает в сторону, открывает шкаф и бросает брату флакончик.
- Выпей. Пожалуйста. И иди спать.
Итачи подчиняется, как это бывает всегда. Обнимает младшего брата за талию, прижимает к себе и несколько минут сидит так, всхлипывая. Он лучше, чем Саске, помнит изувеченные трупы и собственные окровавленные руки. Он помнит, как полицейские, обнаружившие в зловонной квартире полумертвого от отравления мальчишку, не заподозрили его ни в чем. Он помнит, как пожилой психолог мягко расспрашивала его об убийце, а он упорно молчал, чтобы после слов утешения сорваться. Помнит слащавые речи психиатра, уверявшего, что все хорошо, что он нормален. Помнит, как год спустя в психбольницу явился Саске, растрепанный, похудевший, весь в синяках. И то, как долго и нудно разговаривал с ними адвокат. Саске же помнит только неприятный запах, от которого слезились глаза, и темнеющие на глазах лица родителей. Итачи оттаскивал его от трупов, закрывал дверь в гостиную, в которой лежали на ковре безжизненные тела, и обнимал, не позволяя вырваться. Тогда они и научились целоваться, прижимаясь друг к другу, засыпать и просыпаться вместе.
Итачи устраивается на диване и притягивает к себе младшего брата. Привычный поцелуй приносит знакомое ощущение расслабленности и единения. Саске чувствует горький лекарственный привкус во рту, соленость крови, выступившей из потревоженной ранки, интимное касание горячего тела под ним. Ему кажется, что нет сейчас разделения на него и Итачи, что оторваться от поцелуя нет никакой возможности, что стоит только отодвинуться – и брат исчезнет, оставив после себя только неуютные складки на одеяле. Страх на мгновение парализует, но силы отстраниться, прерывая поцелуй, находятся, и Итачи отворачивается, прикрывая глаза сложенной лодочкой ладонью.
***
Итачи просыпается только ближе к вечеру, когда Саске заканчивает стирать и готовить ужин. Будит его звон разбившейся тарелки, выскользнувшей из намыленных рук, и короткий вскрик. Вынимая из поврежденной ступни брата осколок, Итачи благодушно ругается, улыбаясь, с улыбкой же забинтовывает глубокую царапину. Саске морщится от боли, но смеется тому, как заботливо касаются кожи ловкие нежные руки. Самые страшные раны заживают у него после нескольких часов сна, но чужое беспокойство преступно приятно.
- Не дергайся ты, криво забинтую – сам виноват будешь.
- Неа, ты ни в жизнь не сделаешь что-то плохо. Тем более то, что умеешь.
- А вот возьму – и сделаю. Назло, - Итачи насмешливо щурится, наблюдая за тем, как брат ковыряет облупившийся лак на дощатом полу. – Жаль, что мы только две недели можем жить с тобой… так.
- Как – так? – Саске отдирает от доски щепочку и вертит ее в руках, будто размышляя, как у него это получилось.
- Как братья. Как живые люди. Вдвоем…
- Не мели чушь. У нас остались сигареты, правда? – последний виток бинта Итачи закрепляет булавкой, проводит кончиками пальцев по ткани.
- Бросай эту грязь, пошли в гостиную. Зачем пол портишь?
***
Сквозь мягкие перекаты музыки прорывается преступно громкий перезвон часов, отбивая восемь. Саске лежит поперек разложенного дивана, используя живот брата как подушку. Итачи рассеянно смотрит на мерцающий экран телевизора и перебирает жесткие черные волосы, зарывается в них ладонями. В комнате темно, телевизор бросает слабый синеватый свет на братьев, делая их кожу мертвенно бледной, за легкой шторой смутно светят уличные фонари. Гостиная съеживается до размеров постели, повисает в пустоте окно и пол перед ним. Саске это забавляет, он пытается найти в темноте очертания знакомой мебели, но выступают вместо нее силуэты людей из иного мира, одетых в причудливые костюмы.
Итачи проводит ладонью по шее брата, расстегивая первую пуговицу ворота, смотрит на него, скупо освещенного призрачным светом, и улыбается. Рука скользит по коже дальше, минуя пуговицу за пуговицей, достигая пупка и несмело поглаживая нежную кожу живота над поясом джинсов. Саске целует подставленное плечо, поднимаясь на локтях, и кладет ладонь на теплые пальцы.
- Что ты делаешь? – голос низкий, дразнящий, на губах играет хитрая усмешка. Итачи улыбается в ответ, когда брат нависает над ним, быстро целуя нос, щеки, подбородок, и прижимает к себе.
Вкус поцелуя – сигареты, губительное удовольствие, пагубная привычка. Только наедине – маски сброшены, чувства выпущены на волю, глаза закрыты. Вдвоем, вместе – ощущают прикосновения, стонут, требуют большего. Именно сейчас – свет погашен, музыка медленна, мысли исчерпаны. Язык скользит по шее, сильные пальцы зарываются в длинные волосы, громкий стон вливается в мелодию, заполнившую комнату. Звуки скользят по коже, не отставая от смелых губ, помогают расстегнуть пояс, пробегают по напряженным телам неощутимыми искорками.
Саске выгибается, проталкиваясь глубже в безропотный рот. Закушенная губа, глаза, широко раскрытые, жадно следящие за каждым движением брата. Смятое покрывало неприятно липнет к коже, обволакивает теплота губ, так, словно два человека – одно целое, соединившееся на время существо. Обжигающая мысль о единстве – и дрожь, стремление быть в нем всегда, жалкие попытки контролировать свое тело. Музыка вторит долгому стону, единение исчезает, изгнанное удовольствием – и наступает тишина, наполненная звоном отзвучавшей ноты.
- Люблю, - выдыхает Итачи, прижимаясь лицом к животу брата. Саске смеется в ответ, кивает, кладет потеплевшие пальцы ему на затылок.
- Ты признался. Теперь будешь делать все, как я захочу, да?
- Эй, Саске…
***
В сонной тишине звонит телефон, светящийся экран освещает тумбочку возле двери и островок обоев. Саске что-то бормочет, просыпаясь и толкая Итачи в подвернувшийся под кулак живот. Старший брат возмущенно вопит, придавливает младшего подушкой и пытается выпутаться из покрывала. Мелодия вызова все звучит, наполняя комнату противным дребезжанием, длинный ворс ковра гасит вибрацию, делая ее почти не слышной. Нашарив на полу трубку, Итачи грозит Саске кулаком и отвечает на звонок.
- Итачи, извини, что поздно звоню, но тут такое дело… - голос в трубке дрожащий, униженный, но Итачи может поклясться, что глаза у Кисаме в этот момент жадно-веселые.
- Сейчас очень поздно, - сухой тон заставляет однокурсника хмыкнуть и немного подумать. – Говори, зачем звонишь, и дай мне поспать.
- Выручи, а? Мне завтра курсовую показывать, а еще ничего не готово. Можно, приду к тебе?
- Нет. У меня дела.
- Какие могут быть дела ночью? – Итачи смеется в трубку, показывая Кисаме, что его не воспринимают всерьез, и подмигивает Саске.
- И правда, какие, Кисаме? Если ты занимаешься в это время только учебой, то у меня есть заботы поважнее. Я, конечно, помог тебе вчера исправить одну строку, но это не значит, что я не буду спать всю ночь, делая за тебя программу. До завтра.
Саске обнимает вернувшегося на диван брата и включает тот же музыкальный канал, что и несколько часов назад. На экране появляется блондинка в ярко-оранжевом платье, и комната расцвечивается желтым, наполняясь чуть визгливым голосом.
- Ты сегодня… мягкий. Общительный.
- Это ты – особенный, - Саске тяжело вздыхает, улыбается и кивает, подтверждая, что он все понял.
- Так какие там у тебя дела?
- Сон, Саске. А ты пойдешь в свою комнату и посмотришь, зачеркнута уже строка, или нет. Спокойной ночи.