Похороните меня заживо! Я хочу почувствовать запах и вкус ваших детей, родителей, друзей и соседей, хочу побыть вами хоть на один последний короткий час; у меня полно похороненных товарищей, погребенных родственников, засыпанных двумя метрами лиц из экрана, так может пора бы и мне?

           Похороните меня заживо! Я мечтаю влиться в коллектив, суметь, наконец, понравиться всем, а тех, кому нет, добиться измором вечно сытого и гладко выбритого лица, чтоб мои шутки в кои-то веки звучали и всегда были уместны, чтоб, не задумываясь о конкретике цели, я шел в четко обозначенном направлении, протаривая и одновременно подмигивая девушке в соседнем таком же тоннеле, из блеска фальшзолота под эхо каблуков, и она отвечала улыбкой. И чтоб, обрастая на пути этом почестями и пожитками, как годовыми кольцами, я повторял веселую, болтливую, по-деревенски открытую матушку-судьбу, одну большую на целый выводок отпрысков…

           Похороните меня живьём! Чтоб я, черт возьми, понял, для чего нужна политика и реклама, чтоб смог отличить дешевый от очень дешевого, а оттуда знатоком прыгнуть на недешевый и остаться там на нем, чем-то важным себя мотивируя, убеждая и становясь лидером мнения… Чтоб, проходя мимо алкаша, думал «алкаш» и проходил мимо, чтоб научился ходить с друзьями на футбол, с детьми в парк аттракционов, с девушками в кино и просто мечтал это сделать, такое предначертанное Это.

           Похороните живым! Ведь только представьте: лучший друг, лучший сотрудник, лучший любовник, лучший муж, отец, строитель, бухгалтер, собутыльник, сын, покупатель, пассажир, продавец, самый быстрый телезритель, надежнейший должник, пунктуальнейший клиент, разумнейший советчик, порядочнейший человек, бетоннейшее плечо с самой теплой и мягкой жилеткой... Товарищ на все случаи жизни! Я способен на это всё, без преувеличений способен, я умею верить в деньги, помнить имена минутных знакомых, восторгаться популярной философии заменяемости и актуальности, радоваться носкам и сладкой вате и смотреть новости ежедневно в восемь часов вечера. Я легко могу быть лидером, работающим в слаженной команде, только

           Похороните меня заживо! Потому что не готов я на это без вашем помощи, я не способен на достижения в одиночку, сам я могу лишь проживать жизнь, глядя на себя с потолка, жечь вещи и людей, из которых вырос и жаловаться. Вам, ему, тебе, стакану, ночи, расстоянию, календарю, Интернету…

           Похороните…и уйдите. Засыпьте землей заколоченный красный гроб с сонным мной внутри и вместо положенного кресте сразу нагромоздите памятник, соорудите оградку с калиткой из чутких арматурных прутьев нежно-голубого цвета свежей краски – и отойдите. Чтоб не испугаться. Чтоб не оплевать округу, не очерчивать кругов мелом по земле, не орать, не потерять лицо… Дайте, я посмеюсь вдоволь, остатками воздуха посмеюсь, как потом остатками легких, а когда они слипнутся в углекислых спазмах, кровью, желудком, самим горлом смеяться буду, чтоб выбросить наружу всё, что всю вертикальную жизнь считал бессмысленным, ненужным, неестественным, напрасным, но что так со стороны похоже на правдивое успешное полновесное существование… Ограда затрясется, роняя капли и распугивая ворон по соседним деревьям, покойники-соседи недовольно закряхтят костями и сразу же умолкнут за скрежетом стальных листов, затрясется земля, завибрирует поджаренный воздух, тучи испуганно разойдутся, открыв солнцу и бледной луне просторы поглазеть – и всё также скоро стихнет…

           Что? Я наебал? Но ведь вам еще родятся дети, сплошь такие же, как вы – миллионы в день производит человеческая фабрика... Родятся – вы и забудете, что что-то такое было, что-то неприятное и непреднамеренное. Зато одна маленькая гниль будет вам благодарна, что похоронили бесплатно.

«Иди есть уже», - отозвалась кухня, сдувая с газет на комоде пыль, затуманивая коридор. – «Остынет».

За стеной что-то кипело и, шипя, вытекало на электроплиту. За спиной открывалась дверца, выдвигался ящик, откручивалась крышка. Оттуда тянулся аппетитный запах еды, но на входе в ноздри его обрубало чувство гари. Понятно, что нужно было встать и завернуть за угол, где тарелка, но… Отчего-то сегодня, в единственный выходной, хотелось на работу. Кто поймет? Доехать кое-как по дырявому полотну, посигналить охраннику на въезде – и «включиться» до глубокого вечера. Наверное, по-другому он просто не умел, вернее, за…

Когда это было? Что-то вроде полужизни с тех пор прошло. Хах, да, ездить было интересно, спорить до середины ночи с нетрезвым купе о…хоккее? Хм, действительно, о хоккее… Интересно было ходить на концерт, чтоб послушать, а не за компанию, и почитать «Золотого теленка», падая в ковер со смеху под обидевшиеся всхлипывания от «Поющих в терновнике». И купаться в море, ныряя, чтоб только ноги торчали под самый заход евпаторийского солнца, и в момент, когда его крал горизонт, вдыхать… Лететь, ехать, а потом бежать из далекой командировки домой…просто бежать, переходить из строевого шага в наплевательский, здороваться с бабушками-верификаторами и исчезать в подъезде… Время вспять, чтоб не очутиться здесь?

Он встал и отдернул прилипшую к алоэ штору. Внизу беременная кошка перевалилась через бетонный забор и уселась ждать зеленого цвета на светофоре, полизывая переднюю лапу…

«Быстрее, а то не успеем к Таньке». – кухонный вокал под стук ложкой. Или вилкой.

Как же хочется, чтоб пришел кто-то! И не просто пришел, как обычно, на две недели парализовав настроение, сон, желание жить здесь, говорить или молчать, не разрубая головы, а действительно явился. И чтоб сесть с ним и пивом да продырявить ночь задушевными терками… Но к Нам уже давным-давно никто не ходит. Так, чтоб не опасаться плоских натянутых улыбок и зычного «гагага», вечных кислых солений в банках да пары лишних рюмок…

Он провел пальцами по столу и внимательно изучил кончики, привычно отодвинув руку подальше. Зачем вытирать пыль, да?  «Выносить сор из избы»…Уже нет смысла.

Он знал, что отправится на кухню, а потом поведет машину к той самой Таньке. Нет смысла задумываться о чувствах и даже нужности, когда тебе под пятьдесят, и вот он – повод благоустраивать то, чего тебе так не хватало тогда, когда ничего не было, а сейчас есть, но не хватает главного; и это – не  желание.

…Еще бы успеть на вечерние новости…

--------------------------------------------------

В тарелке была гречневая каша и отбивная из филе, под потолком висели часы, но еще ведь совсем «не время». Вытяжка охотно втягивала густой от копоти спертый воздух, а раковина ломилась от гильз грязной посуды... Она и сегодня была в просаленном зеленом халате из ужасной на ощупь ткани, она засовывала использованный пакетик зеленого чая в морозильник: короткая очередь коричневых капель от которого застыла на линолеуме, рядом с засохшими крошками белого хлеба и какой-то фиолетовой химией, не оттирающейся уже полтора года…

«Сколько можно жрать?» - бросила она из-под покрытых глянцевым жиром жующих щек. – «На вас всех не напасешься».

…Раньше он бы обиделся и ушел в соседнюю комнату, еще ранее – бросил звучно вилку и, одевшись, пошел развеяться по округе, до этого – убег бы из квартиры в чем был, и все равно, какой месяц на улице, а в ранней молодости – нафиг бросил… А сейчас – просто начал есть. Прежде всего мир. Мир и терпение. Мир, терпение и (относительный) покой…