Дорога мигала и молниеносно менялась – то вытягиваясь струной, выпячивая блестящую серую грудь, то словно узлами наспех размотанного асфальтового клубка ложилась под самые ноги. Ветреный вечер предвещал не кончаться никогда, наэлектризованный воздух лил влажными струями, чуть касаясь бледных щек и, отпрыгивая к фонарю, дергал за приглушенные лучи, разжигая локальную зарю.

           Резким движением руки она отошла от столба к ртутному такси сплошь из холодных оттенков. Сказала адрес, таксист улыбнулся, хлопнула дверь, шаркнул протектор… Заброшенный светом проспект завернулся в трубку и со световой скоростью унесся назад, фона вдавились в дворняг, звезды упали в тёмные форточки, а бордюры согнулись в полозья и теперь несли внепространственные сани навстречу черной известности в конце нескончаемой разметки. Она устала. Голова клонилась в сон на будто отмершей шее, грудь то сжималась как перед воплем, то начинала критически растягивать сердцебиение под стать редким вдохам. Она ловила воздух ртом и снова выплевывала – вонь. Адище города, адище одинокого страха и просто собственное адище. Кажется, гарь въелась в стенки гортани, а зола застряла между зубов – кажется, холодная кровать преследует и на ходу, и стоя, и сидя, и в отключке, и в секунды забывчивой радости. Или нет – вроде бы там лежит, не спит, что-то живое, теплое и непривычное. Оно говорит, сильными руками водит перед собою, хочет, обожает, не может остановиться, оно всё больше он... Поэтому пусть. А что еще?

           Резкий поворот хвостом сбивает луну вправо. Мрачные облака семенят за нею и, догнав, хватаются за ветряной поручень и начинают трястись в унисон. Она расстегивает пальто, обнажая черную дыру на самом солнечном сплетении; в ней ясно видны  обходящие стороной темные работницы-вены… Никто не видел и не знает, но там, в глубине, живет и питается предательство, паразитируя на пищеводе, спинном мозге и неугасающей Её внутренней теплоте. Корча страшную гримасу из своей вечно уродливой рожи, оно царапается и кричит, не переставая, оно практически не спит, выпивая всю энергию околицы, слизывая раздвоенным языком краски улиц и витрин, с аппетитом заглатывая звуки и мелодии, оставляя лишь человеческий шум – путь к скорейшему скончанию времен в безумии. И оно, как и всякий паразит, готово умереть в любую секунду. Всегда только и твердит об этом. А она… Она кладет на дыру руки и начинает гладить... Она с недавних пор приучила себя только к собственным касаниям и искренней реакции лишь на них. И она снова в тревоге, осознавая это…  

           Но ведь чем больше людей вокруг, тем больше их потеряешь. И себя следом.

           На сверхскорости далеко за несколько тысяч километров в час лошади за окном играют мускулами, как атлеты, толкая сладко пахнущий салон по ночному коридору. Каждая прозрачная дымная морда скрытой мощности разбивается о заднее стекло, придавая всё большее ускорение, секунды возводятся в квадрат и выхлопной трубой вылетают в дорожную пыль. В её голове от неудачного скопа слишком недобрых мыслей всё неудержимо вверх дном, так, что спасительная веревочка к здравому рассудку обрывается при первой же возможности. Высасывая воду тела, рекою слезятся глаза, а колокольный звон в ушах по насущным, кажется, слишком грандиозным проблемам перерастает в гул сжигающего личность ракетного двигателя. Сама ракета с силой взлетает, но под самым куполом неба разрывается в мельчайшую крошку о потолок неподъемных для хрупких плеч обязательств, связывающих и бросающих на марафонскую дорожку. Мир вокруг комкается и готовиться выброситься в утиль во имя подвешенного за все восемь членистых ног паучьего честного одиночества без права на ликвидацию самого ценного – себя. И заставляет её то и дело бегать на привязи вокруг красной кнопки, на тонких стенках которой не написано ни одной хорошей концовки, и помнить, что в любой момент можно прыгнуть сверху, согласившись вместо жизни на наблюдение за автоматикой тела со стороны…

           Стороны! Кругом появились лишние стороны, даже во взгляде в небо углы и прямые грани с очередными вариантами безысходностей – теми, что, шатаясь, очень прозрачно намекают на…

 

           «Приехали.» - шофер обернулся и сразу же понял, что никого не довез. В том числе и себя. Чёрная дыра заднего сидения от падения единственной настоящей женщины расширялась и поедала всё, что только попадалось её сумрачной глубине. Через пару секунд ставшее на ручник посреди спального района время превратилось в пустую белую скатерть на глазах невидимого наблюдателя…

---

           Alt.

           Испуганный до визга водитель еще раз проверил Её дыхание и пульс, убедился, что всё кончено, на секунду взял себя в руки, пошарил в её кармане в поисках телефона, достал, дрожа, набрал последний исходящий и…

           …попал ко мне.