С детства был окружен людьми, которые будто все знали, которым мало какие процессы в этом мире были интересны и потому скептицизм и даже доля нигилизма – это то, чему я привык подвергать что-то/кого-то при первом знакомстве…да и вообще. Но внутри ширилось и росло, светясь, чувство, неизведанное доселе ни мной, ни друзьями-родственниками-случайными собеседниками. Временами оно выходило на поверхность – я не знал объяснения, а вокруг строились догадки и звучали голоса: любовь? сухарь? дурак? плохое/хорошее настроение? Или вечное, чтоб долго не думать и вообще не тратить на тебя время – накуренный?

Потом, точечно проявляясь, оно быстро пряталось обратно, зрачки сужались и руки не такими уже напряженными опускались по швам – снова «всемизвестная» жизнь во «всезнающем» окружении. Никаких новостей и проблем. Вроде бы…

О чем и хотел бы узнать. Мне кажется, это состояние – борьба с собственными привычками, разрезатель воздуха вокруг и минутная приятная дрожь в ногах – это пытающийся вернуться интерес к жизни. Тот, который я похоронил было вместе с доверием и некоторыми глубокими, заполненными мозговой гнилью ямами/страхами. И который возвращается, сообщая небывалую (но и недолгую) сверхактивность. Потому что в такие минуты не думаешь ни об оценке действий, ни о внешнем виде, ни о реакции и будущем. Перед тобой только многослойная плата с множеством отрезков АВ, которые надо пройти. Все чертовски упрощается… А потом – ррраз – и проходит.

Я не пытаюсь сказать, что я уникум или какой еще человек-индиго, мне интересно – было ли у вас такое? Было ли чувство, когда циничными отмашками не обойдешься? Я прошу заглянуть в прошлое и припомнить то время, когда Это включалось.

Хотя бы потому, что это чувство мне нравится. Хотя бы потому, что нравится интересоватьcя жизнью :)

...Когда подходишь к нему, а он - весь почти черный, как алмаз, с легким красноватым отливом окислившегося алюминия и совсем без отвлекающих вкраплений, плотный и твердый, как совсем недавно твоя собственная уверенность в своих словах и железных внутричерепных выводах - их прочном фундаменте... Ты стоишь, почти касаясь губами земной плоти; она не пахнет - только свитер слегка отдает дезодорантом, нагло атакующим активизировавшиеся ноздри.
Ты стоишь... Космические и подземные лодки разом выдают одни и те же сигналы, из труб заводов синхронно и направленно валит один и тот же дым, косяки рыб одновременно разворачиваются на 90, а машины сереют и сливаются в длинную текущую между бордюров змею, с кровью-плазмой и теплыми ясными глазами из-под стальных решетковек.
...вдыхаешь... Проломленный череп тормозит падение об угловатую стену, золотой зуб ухмылки блестит кипящей лавой, очки падают под каблук и затаптывабтся...
Кроваво-красным цветом отражаясь на соседних сплетениях-нервах, сверхсветовой импульс раскрывает рот и челюсть входит в бордовый пирог... Не оставляя ни единого шанса на свое спасение, остервенело двигаются челюсти. Счесываясь, ломаясь, кривясь, крошась, освобождая голые нервы, лезвием разрезая десны, дырявя щеки, обрывая кожу губ, несутся, сумасшедшие, в плотные внутренности, без остановки, пока ты парализованный стоишь и можешь только выть... Через мгновение с накатившим жаром, чуть скрипнув подшефной костью, лопается работающая мышца нижней целюсти, продолжая неистово метаться, выходит наружу вместе с оторванной свисающей кожей щеки. ..ЦЕПЛЯЕШЬСЯ.. В моменты, когда ты шлифуешь передние зубы, вдавливаешь нос и рвешь остатки рта, с жадностью выхватывая каменные микроосколки из воздуха, с ревом лопается мост, облака истекают кровью и из-под самого неба падают с грохотом в горящую реку, разбиваясь насмерть, а небо, как из чашки, заливается трещинами. Обволоченный свинцовым туманом, не переставая вгрызаться, ты все отчетливай и интимней ощущаешь приближающиеся клацающие звуки.. Залитыми слезами и кровью воспаленными глазами сквозь разрастающиеся трещины век дажина челюстей из кривого зеркала спереди наступают на твое тело, то вгрызаясь, то просто щелкая для устрашения.
И удивленно замечаешь, как ломаются стальные зубы и керамические протезы о мягкость твоей кожи.. ТЫ - отражение камня (вгрызаясь сам в себя). Старание, свист, скорость, дым, шипение, брызги, горло наполняется каменной пылью...
..искры.. Blind!

...Падая на на руины неприступной развалившейся зеркальной скалы, ты собираешь в ладонь остатки лица и боль, теперь уже неразлучную насовсем. Разорванными дьявольскими усмешками из осколков смотрят искаженные стальные зубцы, кровь поигрывает на солнце в собственном отражении. Потом шок, вспышка, паралич...

И витающий сверху издевающимся грифом вопрос: "Женя, твою мать! Почему ты до сих пор жив?"

P.s.(самому себе) сходящиеся линии могут быть параллельны. если их скривить.

Построили новую красивую белую высотку: выбросили в никуда 112 ядер, каждое - маленький шарик с окнами, своим запахом, своим сором, скелетом и одиночеством. Странно со стороны смотрится - форма дома есть, а содержание болтается по всему миру и за пределами, только бы не в ней... Залез в конуру - там своя планета, свои (абсолютно разные!) боги, свои чистилища и - самое заметное - свой ад. Вылез - исчез, растворился и слился с асфальтом, намотался на первое же колесо проезжающего автомобиля.

Слишком одушевленные, мы заражаем собой четырехстенье настолько, что подчиняем их, вселяемся... (Ха! Раньше я совсем по-другому понимал это слово). Только тут рушатся все внешние страхи и все наружные связи. Тут эгоизм в чистом виде. Те-ррррр-итория! То, о чем не расскажешь "за пределами". ...Даже Высшим разумом не просматриваются эти законсервированные паутины реализаций наших с вами темных сторон. "Быт" поедаем нами, мы едим сами себя, выбрасывая на собственные рабочие и отдыхающие места личные фантомы, эрзацы, "галочки" в бланке присутствия, вне зависимости от выполняемых ими действий. Сами же мы навсегда вселены в место, в которое так не хочется возвращаться, но которое циклопом-маяком светит пьяному или уставшему, выжатому сознанию.. Прощаясь со старыми стенами, оседая на новый пол, бросаясь кошкой на каждый неизведанный угол, мы отдаем или забираем себя, заполняем дом, нагреваем его неповторимым теплом или остужаем собственной разновидностью внутреннего фреона..

Раз - и больше мы не отведенное нам время, не переработанный воздух и еда. Мы - место. Клетки, стены, решетки, перегородки, арки, пролеты.. Знакомо?

Ты домашний очаг зажигаешь, тебе в нем и гореть.

Очистить голову. Дотронуться ластиком до виска, а потом ходить, как слюнявый пятнадцатилетний мальчик-даун, цепляясь неумелыми пальцами за мамино платье, зло улыбаться, хихикать, смотреть прямо выпученными глазами, натирая до крови волосы, лицо, переносицу, шею, веки, губы, ноздри, затылок, темя и все-все-все, что в воздухе вокруг насквозь ненастоящей пудрой, ластиково-перхотной смесью... Конечно же, наружное, как всегда не поможет.

Перепады, перепады, как я вас ненавижу, покоряясь и любя без памяти.

Хрен его знает, почему так, а не иначе. Недопонимание всего кругом. Почему болеть можно максимум один день? Почему три моих смены стабильны, как три гребаных скалы среди бурлящего "плавающего" графика, и так из недели в неделю? Почему наша природа такая сволочь, и большинство рождаются с искривленной перегородкой в носу? Почему в выходные я бодр и на ногах с 8 утра, а в будни мне не выковырять жопу из кровати и в 10-11? И почему при этом я считаю, что сейчас мне очень хорошо??

Мало, мало, мало! Как всегда - больше просто не может быть... :)

Наверное, я слишком расклеился и уже не могу ощущать твоего присутствия. Так, что даже когда ты вонзилась в меня, я сразу не заметил... Но вот над колено колотая дыра распухает, расширяясь и превращаясь в кровавую воронку, кожа растягивается, покорно пропуская тебя внутрь, руки неумело пытаются отбиваться от новой заразы, трясущийся веер моей растрепанной ткани осыпает ноги, стены и пол красной росой...тщетно. Я взвываю и делаю шаг вперед к спасительному столу.. Ты пробираешься выше и всё лучше чувствуются кости и мышцы. Они еще живут, сопротивляются и отвечают скрипучим вязким стоном на внезапное вторжение. Ты заражаешь пах. Протискиваясь головой сквозь узкую тазовую кость, разрывая кишечник, все увереннее пробираешься к самому верху. Со всех сторон пояса на коже ядовитой сыпью появляются выпирающие бугорки, а кое-где и маленькие дырочки, через которые начинает сочится кровь, смешанная с лимфой и другими неизвестными жидкостями, наверное, из кишек и растерзанных почек. Я падаю на уцелевшую ногу, но все еще ползу заветные два метра. //За окном, оставляя белый тоннель из дыма, мчится по голубой стене неба самолет, похожий на ампулу с ртутью. Бог - алхимик. Все обращает в вечность// Ты просачиваешься в правую руку, но, видимо, ничего там не находя, вновь устремляешься к шее, ломая ключицу и раздваивая грудную клетку. Я чувствую, как плоть и кости  внутри в мясное месиво-салат. Кожа ежемгновенно белеет и наливается синью. Не в силах стонать, я кричу навзрыд остатками легких. Сознание мутнеет - твоя рука внутри черепа сжимает мозг в могучем кулаке. Я хватаю со стола нож и что есть силы бью в грудь. В тот самый момент, когда ты, тараня шлагбаумы ребер, вырываешь из груди мое еще не остановившееся сердце. Оно принимает лезвие на себя, фонтанируя кровью, как конфетти. Алые шары глаз закатываются, кожа твердеет, остатки рассудка теряются внутри мгновенной окаменелости...

Ворвавшиеся через разбитое окно спасатели, вызванные взволнованными соседями, увидят странную картину: В длинной луже свежей крови - кровоточащая статуя обесформленного мужчины с откровенно-неприкрытым раздирающим ужасом на лице, из груди которого на вытянутой руке торчит сердце, которое он протыкает кухонным ножом, напрягая все оставшиеся мускулы...

P.s. Вот за что я люблю тебя, так это за детища собственного страдания..

..Под музыку трущейся стали мимо прогрохотал трамвай, где под музыку голоса, шуршания и хлопанья век контролер, наверное, раздает билеты. Уже слезшее с пьедестала Солнце продолжает лить густую желто-оранжевую краску на листья под музыку крыльев и вокал мимо летящей вороны, передающей привет. Духовой оркестр улицы просто кишит музыкантами-профессионалами, мелодично рассекающими воздух. Соединяя, казалось бы, неуправляемое время и мгновения, здесь создаются шедевры длинною в год, десятилетие и вечность со знаком "плюс", очень легкие для восприятия. Под ненавязчивый городской романс падающего листа груженый "Зил" насмерть сбивает тысячи дорожных мыслей и сверхвысокочастотных волн, под струнное соло трущихся шин девушка приказывает 20 людям, присоединяясь к ним, чтобы вскоре самой стать рабыней кого-нибудь. Под саксофон гнущихся от ветра хлипких билбордов из-за лавочки появляется небритое лицо Иисуса Христа этого проспекта, озаряя внутренностями глаз и заставляя щуриться от ощущения собственного слабосилия... Чечеткой кедов, шепотом развевающейся плотной ткани, режущим криком "молнии", басом резины, колокольчиковым оркестром одного-единственного молотка в загорелой руке плиточника, фортепианными форточками и многоголосием падающих на всё, заражающих невидимых капель растворяющего под небом звукоряда большого города....помечен.

Туфли, вздыхая, задают дорожный ритм под музыку отзывающегося асфальта, а в голове под "Сатурнус" строятся звуковые картины, которых не было, нет и не будет (были, есть и останутся) в природе.Изворачиваясь в гитарно-клавишных переходах, тысячи музыкальных инструментов мечутся по прямой линии к повороту, даже не замечая, как звучат сами, не соображая, что повороты еще более музыкальны.

Что ж, может, там, где звуков нет, где тишина, покой, сухость и незаметным опахалом обдувает персональная смерть, лучше?

...Но вот только я пришел в пустую квартиру, закрылся в темной ванной и сел на кафель, по возможности, не шурша - и только в стуке сердца уловил инструментов двенадцать...

Ангельское пойло - эти четыре вибрирующих стены. И страшно, и забавно здесь находиться как бы в нескольких обличьях сразу: то открывая рот и глаза, пытаясь заменить переходы, стараясь ощущать и анализировать, а еще... - смеяться над тем, до чего сам же и дошел. *смешно дураку, что (..)*

Под странноватые потусторонние звуки из слишком оживших колонок засыпать и вырываться, потом снова трезветь и залазить в несуществующий аквариум снов и материализующихся желаний с крохотным прицелом-надеждой, что найду там..Тебя. Что оторву от глупого приветствия, придушу зарождающийся разговор ни о чем, резким движением разверну на сто восемьдесят и поведу по длинной минутной стрелке к пиковой, почти наставшей дюжине. Слова не нужны...нет! Без слов никак - попытаюсь рассказать о том, что на самом деле крутится лезвием в пищеводе, которое когда-то по ошибке проглотил, вызову наверх полную луну и, вурдалачась, исполню на собственный бис пару известных волчьих серенад... А затем стены, расшатавшись, пустятся в неуправляемый синхронный пляс под струнный оркестр нервов и затаенных в толще мозга картин. Разливаясь и нивелируя ошибки природы, воспитания и собственного мнения, сила Жизни и сила Радости покажут, что на самом-то деле всё возможно и этот гребаный квадратик в центре микромирка на планете - не практическая часть дипломной работы неформального студента-психолога-извращенца, а действительно достойная альтернатива всем мирам, что ты видела до этого.

В этой географической точке всё можно сделать и без денег, а за некоторое тебе даже заплатят. Главное не забыть, что настоящее удовольствие не вызывает привыкания (поэтому его не хочется повторять), а потому засекречено и хранится в искусственно-ртутно-светлых подвалах лабораторий секретных спецслужб в маленких клетках-ампулах исключительно для архива. Как и доброта. Как и рафинированное одиночество. Как и вечная любовь.

В сером дыме под потолком верхнего этажа, впервые за свою историю прогнувшегося так низко, что можно лизнуть побелку, мой поток закончится. Останутся грязь, душный возду и оседающая пыль, очищающая память. Окурок сгоревшей дирижерской палочки больно обожжет пальцы; и всё это укажет только на одно - я, блядь, всего лишь человек. Человек-мечтатель. Даже несмотря на свою потерянную голову и этот муляж, что уже пять месяцев висит на шее мертвым говорящим "грузом-200", а ты...

Ты еще здесь?

Эх...

Мне этот фон не очень нравится - скажу сразу. Просто старый меня задрал, а на поиски нового нет времени. *и еще мне вспомнились кадры студенческого общежития, где стены обклеены советскими газетами:)*

Черно-бело - потому что черно-бело, без всяких причин. У меня действительно пока не хватает мозгов на дизайн. Мне очень стыдно за то, что такой я бездарный компоновщик... *

Ночная смена - бурный день. Сейчас только и делаю, что ищу, куда бы это время деть(и не заснуть до 8 утра), а завтра, спросонья опаздывая на маршрутку в институт, матом буду спрашивать у неба, отражения, раковины и проходящих взглядов, где бы его взять...

Спиной, опираясь на красно-белую ограду. Сидя и зажмурившись. В толпе, орущей, поющей, ревущей, снующей, пьющей, но не пьянеющей. Блядь. Похоже, только здесь можно почувствовать себя своим собственным богом, да?

Да?

А знаете, что в нашем общественном транспорте проще простого...умереть? Вот так вот проехать очередную остановку по требованию, какую-нибудь "В конце дома!", покраснеть, закатить глаза и свалиться на пол автобуса... Под удивленные и недоуменные взгляды тех, кто еще крепче сжал ручки своих сумок. Мы не знаем, что такое инсульт - только слышали, но это не объясняет нашей вины за то, что мы ничего не умеем в этих редких ситуациях, когда должны именно делать (кто сказал "работа"?  Повторишь?)

Нет

Толпа одинакова, хоть одевай пенопластовые, хоть бумажные крылья и лети, высматривая кого-то, кто не похож на что-то... Пока не свалишься от бессилия, не найдешь, уверяю. А свалившись и умирая, еще и поймешь, насколько ты все-таки глуп. Насколько действительно глупо верить в массу, придающую форму мешку из кожи.

И насколько ты сам такой же.

Неприятно это, наверное, - утонуть в зеркале. Когда наклоняешься вперед и между твоим и его лицом менее четырех сантиметров. И не за что схватиться, потому что капли, поры, прыщи, волосы...

Да, это точно не лучшее место для моего, чуть подкрашенного синим, лица...

Течет очень вяло...

День города прошел, Иванов уехал(как мы с Реверсом вчера не орали в небо, Graveworm'a на разогреве так и не было :)), пиво во мне перегнило и вышло, осталось одно наступившее завтра, в небе которого уже который час серость перетекает из одного оцинкованного ведра в другое.

Здравствуйте, я ваше "после".

…Когда я его нашел, он лежал ссохшийся и посеревший, почти полностью укутанный в пыльную скатерть. Многие годы прошли, а тело не утратило своей формы – червям он, наверное, тоже был неинтересен, поэтому и остался нетленным.

Обидно, когда тебя не хотят. Даже примитивным нервным центром. Даже рефлекторно. Даже после смерти... Обидно и знакомо.

Я отлепил кресты прохудившегося пластыря от его глаз, вставил в полные слез глазницы соломинку и высосал всё до последней капли. Значит, Рукопожатие состоялось.

Он меня тоже поблагодарил молчанием и – показалось – еле заметно кивнул…