"Я не строила журнал. Он сам строился"
"ЗС" #12/1995
С Ниной Сергеевной Филипповой, главным редактором журнала "Знание - сила" (1965-1989 годы), беседует просто редактор И. Прусс.
- С какой программой вы пришли в "Знание - сила" тридцать лет назад?
- Не было у меня никакой программы, даже отчетливого замысла не было. Мне кажется, такой предварительной программы чаще всего и не бывает, ее обычно приписывают задним числом.
Я шла в очень неплохой, во всяком случае, нестандартный журнал с весьма нестандартным оформлением. Оно, бесспорно, привлекало внимание к журналу, но и было потом причиной многих наших неприятностей, даже бед.
Случилось так, что по разным причинам старый коллектив распался. Осталось несколько человек, у которых, к счастью, было общее представление о том, что нам нужно. Они и стали костяком журнала: Григорий Зеленко - ответственным секретарем, Роман Подольный - журналистом "на все руки", от истории, в которой он был профессионалом, до физики и космических исследований.Необходимо было искать людей.
Это трудно - найти журналиста, который стал бы заниматься наукой, или ученого, который стал бы заниматься журналистикой. В научной журналистике все наперечет, все друг друга знают - это особая квалификация, особые люди. Редактор одного научно-популярного журнала в другом мог оказаться "гвоздем от другой стенки". Разные требования. Я убедилась, что журналисты, как ни странно, народ непластичный. Адаптация нового человека занимала у нас один-два года. Но это мы поняли не сразу. Нам хотелось многого, и чтоб науку знал, и чтоб писать умел, и чтоб человек был интересный, и еще, чтоб был свой.
- А что это значит?
- Вряд ли я смогу объяснить.
- Чтобы доносов не писал?
- Это в институте когда-то на меня донос написали, что я поэта Маяковского не люблю, а у нас в редакции никаких доносов не было. Да и ради чего? На мое место никто не претендовал - зарплата небольшая, работы много. Место тихое, карьеры не сделаешь.
- Как же вы все-таки определяли своего? Ну приходит к вам человек, на лице у него ничего не написано..
- Написано. У любого написано. Во всяком случае, быстро начинаешь интуитивно понимать, что за человек. Мы искали людей определенного образа мыслей. Но сначала-то я, конечно, стала вспоминать знакомых.
Еще когда я работала в "Литературной газете", пришли к нам в отдел науки двое: один длинный, другой пониже "Хотите,- говорят,- мы возьмем интервью у Винера?" (Винер тогда в Москву приезжал. Это была сенсация.) "А вы писать-то умеете?" "Умеем. Мы в институтскую стенгазету писали". Я посмеялась - "Литературка" была очень профессиональной газетой, - но поручение дала. На следующий день они принесли интервью, которое пошло прямо в номер. Хорошее было интервью.
Один из этой пары, Карл Левитин, был инженером в НИИ. Я пригласила его в журнал. Еще - из той же "Литературки" Галину Башкирову, из журнала "Вокруг света" - Александра Гангнуса. Очень повезло с физиологом Лялей Розановой, человеком удивительно ярким и хорошим. Она уже выпустила к тому времени книжку и именно тогда решала, уходить из науки в журналистику или нет.Вот и почти вся наша первая "оттепельная" редакция..
- Почему оттепельная?
- Потому что без хрущевской оттепели нашего журнала не было бы. Потому что делали его люди оттепели - молодые, не боявшиеся думать, способные.
- Талантливые люди - штучные. Во-первых, их мало, во-вторых, они, как правило, не умеют работать в команде. Обычно редакция не может себе позволить больше одного-двух гениев, этих кошек, которые гуляют сами по себе. Как же вы управлялись со своей редакцией? Как журнал строили?
- Я его не строила, он сам строился. Как живой организм. Знаете, говорят: есть театр режиссерский и есть театр актерский, режиссер которого делает все. Чтобы актер смог раскрыться, показать лучшее в себе. Наш журнал - театр актерский.
Более того, у нас нельзя работать, если ты не умеешь ходить сам по себе. Каждый занимался своей наукой и был в ней профессионалом, даже если познакомился с нею только в журнале. Мы оценивали только конечный результат: понятно ли для неспециалиста написано и интересно ли это читать.
Приходили в журнал со своими связями и кругом авторов, которые составляли вторую (если первая - редакция) референтную группу редактора. Так что у каждого была своя компания, и делом чести было составить ее из самых лучших специалистов в своей области, умеющих широко и оригинально мыслить. Журнал был не просто редакторский ("актерский"), он в огромной степени был авторским - их голоса, их индивидуальная манера думать делали его личностным.
Но и редакция была для каждого и референтной группой, и своей компанией. Нам хотелось делать хороший журнал, и было общее ощущение уровня, ниже которого статей не должно быть. Постепенно складывалось и интуитивное понимание, что наше, знаниесильское, а что - нет, хотя, быть может, и неплохая статья, но - не наша.
- Вы можете дать определение "знаниесильству"?
- Нет, не могу. Борис Зубков определял так: можно написать про гайку, но это будет не наша статья - можно написать про шайбу, но это будет тоже не наша статья, а вот про гайкошайбу - это в самый раз. А Карл Левитин говорил проще: "знаниесильская" статья - это та, которую ни один другой научно-популярный журнал не напечатает. Что-то в этих определениях есть..
- На самом деле, я думаю, "знаниесильство" состояло из вкладов каждого в нашей команде и слегка менялось с приходом нового человека. К перу Карла Левитина Галина Башкирова добавляла изящества своими "бантиками", которые после ее ухода так никто и не научился делать - Роман Подольный придавал глубину понимания предмета... В общем, журнал делали индивидуальности редакторов и авторов. Особенно остро мы чувствовали себя одной командой во времена больших неприятностей извне. Парадоксально, но наша редакция лучше всего работала в таких экстремальных условиях.
"Вялотекущие" неприятности были всегда: то оформление, то статья не та... Серьезных кризисов, угрожавших существованию журнала, было два. Один из них - как раз в конце шестидесятых.
Журнал тогда был органом Комитета профессионально-технического образования. Каждое министерство и ведомство хочет иметь свой журнал или свою газету: престижно, да и удобно. Наш журнал явно выходил за рамки трудрезервов, он не устраивал начальство. Но стать узковедомственным изданием мы уже не хотели, да и не могли, не потеряв основного читателя, скромно именуемого "подготовленным". Рос тираж.
И тут начались неприятности. Наш редактор Финкельштейн поехал с туристической группой в Англию и там остался. Смешно теперь, но тогда это было серьезно. Началось "углубленное изучение" журнала. Из первого номера 1967 года цензура изъяла целый лист (послав его, разумеется, по начальству). В юбилейном номере к пятидесятилетию революции мы огорчили начальство фотокопией документа, свидетельствующего, что штурма Зимнего дворца с огромными жертвами, горами трупов - не было. Тут же подошли гранки шестого номера, очень заинтересовавшего цензуру подборкой "Полюса разума", в редакции именовавшейся "про дураков". Но чаще всего громы и молнии метались по поводу нашего оформления. Короче говоря, коллегия Комитета освободила меня от обязанностей главного редактора и ходатайствовала перед ЦК КПСС об утверждении этого снятия - редакторов центральных изданий тогда утверждали в ЦК. Длилась эта история около двух лет: я работала, но была как бы снята. Разумеется, редакция сопротивлялась всеми возможными способами - ведь речь шла не о снятии главного редактора, а фактически об уничтожении уже сложившегося к этому времени журнала.
Через два года журнал передали обществу "Знание". А там ждали новые трудности.
- Вы работали в журнале двадцать пять лет. Можете разделить это время на этапы, когда что-то в журнале менялось, что-то очень существенное?
- Конечно. В начале семидесятых для нас - с некоторым опозданием - кончилась оттепель. Начался кризис, какие не минуют ни одну редакцию. Ушла часть былой команды.
Вот тогда появилась настоятельная необходимость самоопределиться, понять свое место среди других журналов. Пришли новые люди: Галина Бельская, Татьяна Чеховская, вы, Александр Леонович, Галина Шевелева. Вам надо было встраиваться в уже созданную систему.
Мы осознали себя как журнал широкого профиля, главная цель которого - показывать интеллектуальный мир науки во всей его сложности, широте, с нерешенными и решаемыми проблемами, словом, не только то, что наука делает и сделала (об этом мы писали тоже), но и как наука думает. Нам хотелось, чтобы люди разных наук узнавали из нашего журнала, что делается у соседей, а просто интересующийся наукой читатель мог представить себе ее широкое полотно. Мы хотели (не знаю, насколько нам это удалось) быть как бы мостом между наукой и обществом.
Мы были и остались верны идеалам оттепели, ее интеллектуальной и нравственной сути. Гуманитарные науки стали не менее - может быть, более - важными для журнала. Естественные науки остались проблемными, остались центром каждого номера. Но появился еще один центр - история, археология, философия, социология. Надо сказать, что и интересы читателей смещались в эту сторону. Во время так называемого застоя шла серьезная интеллектуальная работа, подготовившая перестройку. Заново осмыслялись мир, история, место в ней человека.
- Вы говорили, было два серьезных кризиса в отношениях журнала с внешним миром. Какой был вторым?
- В общество "Знание" пришел новый председатель, академик, главный редактор журнала "Природа". Он решил, что проблемный журнал не нужен, нужнее научно-технический и инженерный. Мы узнали об этом случайно и не скажу, чтобы обрадовались. Во-первых, это бессмысленно: и научно-технические, и инженерные журналы уже были в большом количестве. Во-вторых, непонятно, зачем нужно губить сложившийся журнал, резать по живому? Ведь это опять фактическая ликвидация журнала. История снова длилась около двух лет, опять начались объяснения, письма, хождения по инстанциям. Я с благодарностью вспоминаю Александра Николаевича Яковлева, Ноиля Бариевича Биккенина, Александра Тимофеевича Гаврилова, которые помогали жить и выживать. И всегда в критические моменты нам на помощь приходил академик Иван Людвигович Кнунянц. В ЦК к нам отнеслись с пониманием - там мы находили защиту от ведомственных притязаний.
- И Яковлев, и Биккенин в конце концов, стали известными реформаторами. Можно сказать, что журнал пользовался поддержкой определенной, наиболее прогрессивной части ЦК?
- Не знаю, не думаю. Они просто хорошо и разумно делали свое дело.
- Ну, а следующий этап в нашей истории?
- Перестройка приходила к нам постепенно. Когда главный цензор после дружеской беседы - ведь старые знакомые - говорит: "А не посмотрите ли вы...", понимаешь, что наступают новые времена. Главные редакторы - люди осторожные. Не могу сказать, что было, как у Щедрина: "Мне говорят: смелее! А я не слушаюсь - боюсь". Но... Можно сказать, мы медленно впадали в эйфорию. И впали. Переоценка всего. Дальше - больше. "Московские новости", "Огонек". За ними мы, конечно, не успевали. Редакторы нашей медлительностью были недовольны. Быстрее, острее... Но у нас была своя специфика - анализ и осмысление.
Многое, если не все, смотрелось по-новому. Русская история, новейшая история, экономика, трагические биографии ученых, закрытые прежде науки. На первый план вышли гуманитарные и общественные науки. Изменилась внутренняя организация журнала, появился новый для нас жанр специфической нашей публицистики.
Много ли было эйфорических издержек? По счастью, немного. Но увлечения, конечно, были - одну статью я до сих пор вспоминаю с неловкостью. Это очень трудно - сохранить здравую голову в эйфорические времена. Когда читаешь Витте, Коковцева, Милюкова, это понимаешь. Но потом..
В журнале появились и чисто творческие трудности. То, что было нашей прерогативой - социология, размышления ученых по разным поводам, то, что мы называли "интеллигентским чтивом", экономика, стали достоянием всей печати. Надо было искать свое. И, кажется, в какой-то степени удалось найти. Шла жизнь трудная и интересная. Уходили иллюзии, приходил опыт. Словом, все как у всех.