В один из знойных дней в одесской гавани появилась ослепительно белая яхта. Рядом с торговыми судами она походила на молодую красавицу невесту, облаченную в белоснежную фату парусов. На пристани возле причала собралось несколько мужчин. Судя по багажу, который прислуга и матросы переносили в шлюпку, и дорожному платью, можно было с уверенностью сказать, что компания собирается совершить морское путешествие. Двое из мужчин - одним из них был И.О. Витт, другой И. Собаньский - поспешили к экипажу. Третий, помоложе, тоже направился было вслед за ними, но вовремя остановился, поняв, что его помощь запоздает, да и вряд ли будет уместна. Мужчины, бросившиеся навстречу даме, имели на то свои права: более пожилой из них был мужем дамы, а другой пользовался ее особой благосклонностью. Опираясь на руки сразу двух кавалеров, женщина вышла из экипажа, улыбнулась и произнесла низким чарующим голосом: "Благодарю вас, друзья мои"... Величавой походкой направилась она к причалу, где стояли остальные. Роскошное платье из английского ситца подчеркивало линии великолепной фигуры, улыбка не покидала лица, глаза смотрели ласково, и вся она излучала, казалось, необыкновенную доброту и покой. Трудно было представить, что эта обольстительная женщина обладала сильным характером, отличалась незаурядной волей и умением подчинять себе. 
  Милостиво протянув руку молодому человеку для поцелуя, дама обратилась к нему: "Надеюсь, вы не пожалеете, что я уговорила вас совершить вместе с нами этот вояж?" . Он что-то тихо ответил, но за общим шумом разговора присутствующих, оживленно обменивающихся репликами, слова его трудно было разобрать. Так началась эта поездка по морю, одним из участников которой был польский поэт Адам Мицкевич, отбывавший ссылку в Одессе. Он и был тем самым молодым человеком, к которому обратилась дама на пристани.

 Адам Мицкевич 

   Следует назвать других основных участников этой поездки, состоявшейся в августе - октябре 1825 года. Самым старшим из них был граф Иероним Собаньский, престарелый помещик, успешно торговавший зерном, вложивший в это дело все свои капиталы. В Одессе, куда он перебрался в самом начале двадцатых годов, у него был богатый дом и хлебный магазин, иначе говоря, склад зерна. Незлобливый, можно сказать, даже радушный, он то и дело шутил, впрочем, часто неудачно. Да и что ему оставалось делать в роли отвергнутого мужа. Жена его, Каролина Собаньская, всюду, где приходилось ей жить и бывать, слыла красавицей, ее называли одной из самых блестящих дам светского общества. Среди ее поклонников были люди незаурядные, большинство из литературных кругов, в том числе поэты Пушкин и Мицкевич. В жизни и творчестве обоих она оставила след, вдохновив на создание прекрасных стихов, ей посвященных. 

 Каролина Собаньская  

   Каролина-Розалия-Тэкла (близкие называли ее Лолиной или Лоли) родилась в 1793 году в семидесяти верстах от Бердичева в поместье Погребищенский ключ близ местечка Погребище, на реке Роси, принадлежавшем семье графов Ржевуских. Название поместья происходило от подземных пещер - "погребов", используемых как кладбища. Мрачные легенды рассказывали об этом, как считалось, зачарованном месте. Ходили слухи, что над родом владельцев поместья тяготело проклятие. Говорили, что когда-то давно старая хозяйка замка, замурованная в башне своим сыном, прокляла все его потомство. И с тех пор будто бы по ночам ее призрак, гремя костями и цепями, бродит по комнатам замка, и двери сами бесшумно отворяются перед ним. И еще говорили, что все, кто рождается в поместье, не имеют сердца... 
   В воспитании Лолины немалую роль сыграла ее тетка графиня Розалия Ржевуская, дочь княгини Любомирской, которую казнили на Гревской площади в Париже вместе с королевой Марией-Антуанеттой. Вместе с матерью, будучи еще девочкой, пробыла Розалия несколько месяцев в тюрьме. Впоследствии стала женой знаменитого Вацлава Ржевуского, одержимого страстью к Востоку, прозванного "эмир Тадзь уль-Фехр" и воспетого Мицкевичем и Словацким. Одно время графиня пребывала в дружбе с Александром I, который любил разговаривать с нею на мистические темы, позже Розалию Ржевускую ценил Николай Павлович. Ходили слухи, что она оказывала важные политические услуги русскому правительству. Сохранились легенды, что она была примечательной фигурой и при дворе Габсбургов. Так вот, именно у этой знаменитой тетки и жила некоторое время Лолина. Тогда салон графини Розалии, вспоминал современник, "слыл первым в Европе по уму, любезности и просвещению его посетителей". Здесь девушка многому научилась, играла для гостей на фортепьяно, постигала искусство красноречия, в чем потом не знала себе равных. Впрочем, этот дар она получила скорее в наследство от отца, имя которого вошло в поговорку: "С Радзивиллом пить, с Огиньским - есть, с Ржевуским - беседовать". В блестящем салоне графини Розалии, помимо искусства вести беседу, Каролина овладела умением слушать, «ибо уши, - внушала ей тетка, - служат не только для того, чтобы выслушивать любовные клятвы. Так же, как уста женщины служат не только для поцелуев, а глаза не только, чтобы смотреть в лицо любимому… На свете есть много вещей, достойных того, чтобы их видеть, слышать, говорить о них», - нашептывала "страшная тетка" (так прозвали ее в семье за несносный характер и за мрачные легенды, окружавшие ее имя). Видя красоту племянницы, она продолжала: «иметь красоту без разума - все равно, что родиться без состояния. Красота только тогда имеет цену, когда ее увенчивают две драгоценности: искусство жить и ловкость»... Впоследствии способная ученица часто вспоминала свою родственницу, преподавшую ей первые уроки "искусства жить"…

   Стоит, пожалуй, сказать еще несколько слов о внешности Каролины Собаньской. Она была высокого роста, ее прекрасную фигуру с пышными плечами венчала головка, достойная Дианы, на божественной шее. О ее необыкновенных огненных глазах, которые, раз увидев, невозможно было забыть, вспоминал ее современник Б. М. Маркевич. Очи эти обжигали каким-то затаенным пламенем и, казалось, тайно сулили неземные радости…  С годами она довольно открыто стала поклоняться Приапу - богу сладострастия. И скажем прямо, весьма преуспевала в этом. Искусством обольщения или, иначе говоря, умением распалять страсти в мужчинах она овладела, как никто другой. Разжигая в мужчине желания, доводя его до самоистязания, до потери собственного достоинства, сама Каролина оставалась при этом холодной и расчетливой... 
   Совсем юной девушкой Каролину выдали замуж за Иеронима Собаньского, который был на тридцать с лишним лет старше. Отныне ее стали называть "пани Иеронимова из Баланувки", где в имении мужа она прозябала некоторое время. Но скучная провинциальная жизнь и роль жены предводителя дворянства ее никак не устраивала - она не желала похоронить себя в глуши на Подолии. Не для того получила она прекрасное образование и воспитание в доме отца - Адама Лаврентия Ржевуского, занимавшего пост предводителя дворянства Киевской губернии, впоследствии ставшего сенатором. Да и своего тщеславия у девушки хватало… В 1816 году Каролина, родив мужу дочь, сумела, ссылаясь на нездоровье, добыть от католической консистории разрешение жить от мужа отдельно (в 1825 году она и вовсе получила развод). Неукротимое честолюбие и страсть к интриге сблизили ее с генералом И. О. Виттом (1781-1840г.г.), начальником военных поселений в Новороссийском крае, которому поручено было следить за деятельностью тайных революционных организаций на юге России. Трудно сказать, что именно заставило Каролину Собаньскую стать его помощницей и добровольной тайной осведомительницей. Может быть, помимо своей преданности к монархии, ее увлекала и сама "романтика" тайной сыскной деятельности, требующей артистизма, ума, умения входить в доверие и незаурядной смелости - все это у Собаньской было. Нельзя исключать и любви, потому что Витт, по отзывам современников, был очень красив, пользовался репутацией Дон Жуана и был талантливым и бесчестным интриганом. Кстати, Каролина ни от кого никогда не скрывала, что является любовницей Витта, и иногда даже этим бравировала. Знала она и что из-за этой связи ее называют наложницей генерала, но умела и в этом унизительном положении сохранять достоинство, не замечать осуждающего шепота за своей спиной… 

 И. О. Витт  

    Но вернемся к пассажирам яхты. На борту находился еще один путешественник - не очень приметный внешне, но игравший далеко не последнюю роль. Держался он скромно и чаще хранил молчание, предпочитая слушать других. При этом чуть наклонял голову и, глядя в глаза, как бы поощрял: "Продолжайте, я весь внимание". Человек явно не глупый, начитанный, владевший несколькими языками и умевший, когда надо, быть красноречивым, Александр Карлович Бошняк, появился в одесских гостиных всего несколько месяцев назад. Компания собралась своеобразная. Назовем вещи своими именами: рядом с поэтом находились двое - руководитель сыска и его ближайший помощник, агент номер один. Оба они могли предполагать, что поэт-вольнодумец, еще недавно находившийся под следствием и высланный под надзор полиции, поддерживал связь с теми, кто их особенно тогда интересовал. Получалось, что его хитростью заманили в поездку, а Каролина сыграла роль приманки, на которую он клюнул. Но даже оказавшись на яхте в окружении двух шпионов и догадавшись об их миссии, поэт отвел от нее свои подозрения. Насчет Витта он был предупрежден, к Бошняку же у него возникли справедливые подозрения.  
   Что можно сказать об отношениях Мицкевича и Собаньской? Польские исследователи в один голос заявляют, что поэт был страстно влюблен в Лолину. Точные данные на этот счет, однако, отсутствуют. Но есть прекрасные стихи, большей частью написанные в Одессе и поныне очаровывающие свежестью чувства. Они - лучшее свидетельство: в них и восторг любви, и пылкие признания, и радость встреч, и наслаждение, и благодарность за то, что она "счастьем снизошла в печальный мир певца". Но какие чувства испытывала красавица к молодому человеку, который был на пять лет моложе ее? Ей, конечно, льстило, что модный поэт, желанный гость в одесских гостиных, пленился ею и сходит с ума. Почему бы, в самом деле, не позволить этому симпатичному и пылкому Алкею ухаживать за ней? Тем более, что он так настойчив и так наивно неопытен. Говорят, что он очень талантлив. В таком случае не мешает, чтобы он воспел ее в стихах - ее женское тщеславие жаждало поэтического восхваления, она мечтала быть прославленной, как когда-то Лаура Петраркой. Собаньская жаждала хвалебных гимнов, лелея надежду предстать в роли сладкоголосой Эрато - музы любовной поэзии, вдохновительницы поэтов. Так кому, как не Мицкевичу, восходящей звезде на Парнасе польской поэзии, воспеть ее в стихах и вписать мадригал в ее альбом из зеленого сафьяна? 

 Польский поэт  

  Была ли Каролина когда-нибудь искренна в своих чувствах? Об этом можно только догадываться. И все же не может быть, чтобы "рожденная без сердца" чаровница уступила чувству, поддалась увлечению - сожительница и помощница Витта легко переступала через свои личные привязанности и, когда надо было, не задумываясь, предавала друзей и знакомых. Ее рука не дрогнула, и она спокойно написала донос на своего молодого любовника Антония Яблоновского, когда в начале 1825 года выведала у него важные сведения о переговорах между польскими и русскими конспираторами. И таких, как Яблоновский, на ее счету, можно думать, было немало. Несомненно и другое - опасная как в политике, так и в любви, Каролина Собаньская заставляла поэтов ревновать, то и дело давая повод упрекать ее в притворстве и неверности. "Как от твоих измен мне было больно!" - жаловался Мицкевич. Это длилось до тех пор, пока он окончательно не убедился, что она "в жажде мадригала и сердцем любящим, и совестью играла". Тогда он дал клятву, что стих его отныне будет каменеть при ее имени - кончился тяжелый сон, настало пробуждение. Но это касалось только ревности и любви. Нас же волнует другой щекотливый вопрос: догадывался ли Мицкевич о подлинной роли своей возлюбленной? Знал ли о том, что Каролина Собаньская не первый год работала на Витта, с того самого момента, когда в 1819 году стала любовницей генерала? И что тот был вполне доволен ею: она оказалась великолепной помощницей, первоклассным агентом… Судя по всему, Мицкевич пребывал в полном неведении о том, какую роль играла его пассия при генерале... Он был далек от того, чтобы связывать в одно целое личные отношения Витта с Собаньской и дела службы, а свою ветренницу считал обманутой, как и он сам: она и не подозревает, кто ее окружает, среди каких опасных людей находится - думалось ему… Возможно, именно по этой причине Мицкевич все последующие годы относился к Каролине Собаньской хотя и сдержанно, но вполне уважительно, не однажды встречался с ней и в Риме, и в Париже.
      А затем польский поэт познакомился с Александром Пушкиным, недавно возвратившимся из Михайловского. Но что удивительно, стоило русскому гению объявиться в Петербурге, как вокруг завертелся хоровод осведомителей. В это же время в столице появилась и Каролина Собаньская. Однажды она пригласила к себе на чай обоих поэтов - Мицкевича и Пушкина. В тот вечер Александр Сергеевич был явно неравнодушен к хозяйке, женщине действительно очаровательной. А Мицкевич? Как вел себя он, какие чувства испытывал? Он давно изжил в себе роковую страсть к своей Музе, теперь он пел песни иным кумирам. Что касается Пушкина, то встреча с Собаньской всколыхнула в нем былое... 

   Собаньскую Каролину Адамовну пушкинисты не жалуют, и чаще всего говорить про нее избегают. А ежели упомянут - ничего хорошего не услышишь: следила, доносила, в любви отказала (как посмела, гордячка!). Но как назло, поэт испытывал к ней искреннее и страстное чувство и посвятил ей несколько великолепных стихотворений... 

   В губернском доме на Левашовской улице в Киеве протекала обычная светская жизнь. По вечерам, особенно в дни праздников, здесь собирался весь город. В толпе гостей оказался однажды и Александр Пушкин. Было это в мае 1820 года. По пути на юг к месту ссылки он проездом ненадолго задержался в Киеве. Вновь попал он в этот город в начале следующего года и прожил там несколько недель. В пестром хороводе местных красавиц он сразу же выделил двух элегантных, прелестных полячек, дочерей графа Ржевуского. Обе были замужем, что не мешало им, кокетничая, обольщать многочисленных поклонников. Младшей, Эвелине, исполнилось семнадцать, и была она, по словам знавших ее тогда, красивой, как ангел. Старшая, Каролина, отличалась не меньшей красотой, но это была красота сладострастной Пасифаи. Величавая, словно римская матрона, с волшебным огненным взором валькирии и соблазнительными формами Венеры, она произвела на поэта неотразимое впечатление. И осталась в памяти женщиной упоительной красоты, обещавшей блаженство тому, кого пожелает осчастливить. Поэт мечтал оказаться среди таких счастливцев, но… красавица явно не отвечала ему взаимностью. Там, в Киеве, Лолина вспыхнула кометой на горизонте гения русской литературы и исчезла. Однако не навсегда. Вновь она взошла на его небосклоне, когда поэт неожиданно встретил ее в Одессе. 
  Александр Сергеевич увидел ее на рауте у генерал-губернатора, куда скрепя сердце Собаньскую иногда приглашали из-за Витта. Он сразу заметил ее пунцовую без полей току со страусовыми перьями, которая так шла к ее высокому росту. Радость встречи с Каролиной омрачил Ганский - муж Эвелины. Заметив, с каким нескрываемым обожанием поэт смотрит на Собаньскую, как боязливо робеет перед ней, он счел долгом предупредить юного друга насчет свояченицы. Разумеется, он имел в виду ее коварный нрав, жестокое, холодное кокетство и бесчувственность к тем, кто ей поклонялся, - ничего более. Пушкин не очень был расположен прислушиваться к советам такого рода, тем более что ему казалось, будто он влюблен. Он искал с Каролиной встреч, стремился бывать там, где могла оказаться и она, ждал случая уединиться с ней во время морской прогулки, в театральной ложе, на балу. Иногда ему казалось, что он смеет рассчитывать на взаимность (кокетничая, Каролина давала повод к надежде). Ему даже показалось однажды, что он отмечен ее выбором: в день крещения сына графа Воронцова 11 ноября 1823 года в Кафедральном Преображенском соборе она опустила пальцы в купель, а затем, в шутку коснулась ими его лба, словно обращая в свою веру… Воистину он готов был сменить веру, если бы это помогло завоевать сердце обольстительной польки… Но она того не требовала... Не сумев растопить ее холодность, так ничего тогда в Одессе и не добившись, он отступил, смирившись с неуспехом и неутоленным чувством...

  И вот Пушкин вновь встретился с Лолиной. Старая болезнь пронзила сердце,  как острый рецидив. Поэт признался красавице, что испытал всю ее власть над собой, более того, именно ей он обязан тем, что "познал все содрогания и муки любви". Да и по сей день он испытывает перед ней боязнь, которую не может преодолеть... 

Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальний,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Что в нем? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя; 
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я.  

   Это стихотворение посвящено Пушкиным, а точнее – обращено, к Собаньской и собственноручно записано поэтом ей в альбом 5 января 1830 года. Ему казалось, что все прошедшее время с того дня, когда он впервые увидел ее, он был верен своему былому чувству. Сознавая, что просьба его очень банальна, он, тем не менее, продолжает умолять ее: "Мне необходима ваша близость". В следующем, втором письме, написанном спустя несколько дней, в девятую годовщину их знакомства, он вновь настаивает: "Моя жизнь неотделима от вашей". "Это не скоротечный вывод,   - говорит он, - а плод долгих размышлений"…  

   Между тем, Собаньская в свой петербургский салон привлекала Пушкина и Мицкевича отнюдь не из-за честолюбия и желания прославится в стихах, а преследуя совсем иные цели - политического сыска. Как и в Одессе, ее столичный салон стал своего рода полицейской западней, ловушкой. Поэтому и вела она игру с Пушкиным, как когда-то с Яблоновским и Мицкевичем, распаляя его нетерпение, и тем самым, удерживая подле себя, чтобы облегчить задачу наблюдения за ним. Однако вскоре надобность в услугах Собаньской отпала. Она вернулась в распоряжение Витта, а Пушкину лицемерный Бенкендорф заявил: никогда никакой полиции не давалось распоряжения иметь за ним надзор. 
   А Пушкин? Знал ли он о секретной миссии своей возлюбленной? Скорее всего, как и Мицкевич, - нет... Да если бы и знал, не смог бы разлюбить чаровницу - слишком глубоко в его сердце запала надменная красавица. Так глубоко, что через много лет, почти накануне своей свадьбы, поэт написал Каролине: «Я рожден, чтобы любить Вас и следовать за Вами - всякая другая забота с моей стороны - заблуждение или безрассудство»… И это перед свадьбой!.. Забегая немного вперед, скажу, что Собаньская никогда на протяжении всей своей долгой жизни (она умерла в Париже в 1885 году, на девяносто втором году жизни) не вспоминала о Пушкине, считая это дурной приметой. Ни словом она не обмолвилась об его автографе в своем альбоме, которым наверняка дорожила, ибо не могла не знать цену этой реликвии. Возможно, у нее хранились и письма Александра Сергеевича, но она позаботилась, чтобы они не дошли до нас...

   А тогда, когда до Каролины дошли слухи о том, что Пушкин обвенчался, злая усмешка скривила ее губы. С досадой подумалось, что лишь у нее ничего не меняется. Надежды на то, что Витт наконец овдовеет, мало. Хотя и больная, его жена Юзефина может протянуть еще не один год. Значит, все останется по-прежнему. Поздно сворачивать с наезженной колеи, придется тащиться пристяжной в упряжке Витта. Для него главное - слава Отечества и Государя. Значит, и ей надо быть полезной им. Так рассуждала она и тем усерднее выполняла свои обязанности… 

  В ноябре 1830 года началось восстание в Королевстве Польском, охватившее также некоторые другие прилегавшие районы, в том числе Правобережную Украину. И вот в эти тревожные дни Каролина отважилась навестить мать в Погребите. Всюду на дорогах были сторожевые контрольные посты повстанцев, то и дело раздавалось: "Стой! Кто идет?". Услышав ответ: "Маршалкова ольгополевского повята", ее беспрепятственно пропускали. Тогда-то она убедилась, что фамилия Собаньских - лучший мандат для патриотов… Каролина улыбалась молодым полякам в свитках с барашковыми воротниками, в кунтушах навыпуск, а внутри ее душила ненависть к этим безродным ляхам. Вернувшись, она рассказала Витту о своих приключениях и пережитых чувствах. "Даже называть теперь себя полькой омерзительно", - призналась она. Тем временем уже Витт спешил в только что оставленную повстанцами польскую столицу, где ему предстояло в качестве военного губернатора и председателя уголовного суда вершить расправу над пленными патриотами. Те же, кто сумел перейти границу - около ста тысяч офицеров и солдат, - стали изгнанниками, превратившись в скитальцев. Больше всего их скопилось в Дрездене - город буквально был наводнен ими. Не все мирились с поражением, многие жили надеждой, вынашивали замыслы новых выступлений. В этом смысле Дрезден был, с точки зрения царских властей, опасным гнездом, откуда можно было ожидать в любой момент перелета "журавлей" - эмиссаров эмигрантского центра для организации партизанских действий. Витт располагал на этот счет кое-какими данными, однако явно недостаточными. Настало время посвятить Каролину в его замысел, решил генерал… "Операция будет состоять из двух частей, - заявил он. - Выполнить первую сравнительно легко, для этого потребуется разыграть из себя патриотку, хотя это ей и не по душе. Такую, чтобы ни у кого не осталось сомнения на сей счет. Вторая часть посложнее: проникнуть в среду эмигрантов, выведать их планы, намеченные сроки выступлений и имена исполнителей"… Каролина поняла, что придется ехать в Дрезден. Понимала она и то, как это опасно - участь Бошняка, казненного повстанцами, отнюдь не прельщала ее. Как и судьба тех царских шпионов, над которыми в августе учинила самосуд разъяренная варшавская толпа, ворвавшись в тюрьму и повесив их на фонарях. "Меня там просто-напросто прихлопнут эти ваши патриоты'', - поправляя кружева на платье, с деланным спокойствием произнесла Каролина. "В успехе она может не сомневаться, - успокоил ее Витт, - Лишь бы удалась первая половина спектакля. Чем убедительнее сыграет она в ней, тем легче и безопаснее сможет действовать во второй"... "Ни один человек, - заверил Витт, - не будет посвящен в операцию, кроме него самого и наместника Королевства Польского И.Ф.Паскевича (запомните эту фамилию!)…
 
    Вскоре по Варшаве начали распространяться слухи о том, что за спиной царского сатрапа Витта действует чудо-женщина. Она спешит к каждому, кого генерал собирается покарать. Будто бы посещает казематы, присутствует на допросах. И часто одно ее слово смягчает участь несчастных. По секрету передавали, что она даже помогла кое-кому бежать, причем вывезла в собственной карете за заставу... Склонная к романтическим преувеличениям, Варшава быстро уверовала в слухи и готова была молиться за избавительницу. Нашлись и те, кто подтвердил, что им удалось избежать каторги благодаря вмешательству Каролины Собаньской. Витт освободил их, якобы, по просьбе своей красавицы, а одному из них она помогла "бежать"… Этих разговоров оказалось достаточно, чтобы женщину заочно узнали с хорошей стороны в среде эмигрантов - первая половина спектакля прошла вполне успешно, почва была подготовлена, можно смело отправляться в Дрезден! Тем более, что был и повод для поездки - ее дочь, которую в свое время Каролина выкрала у бывшего мужа (причем так искусно, что даже его восхитила своей ловкостью), находилась в Дрездене и собиралась замуж за молодого князя Сапегу. 
  В Дрездене Каролину встретили чуть ли не как национальную героиню. Одни видели в ней вторую Клаудиу Потоцкую, ангела доброты, ниспосланного для утешения и поддержки изгнанных с родины соотечественников. Другие сравнивали Собаньскую с не менее знаменитой Эмилией Платер - отважной кавалерист-девицей, воспетой Мицкевичем. Всего несколько недель пробыла чаровница в городе. За это время она успела войти в среду эмигрантов, проникнуть на их собрания, где ее принимали за свою и где она многое услышала и запомнила. Наиболее ценным знакомым оказался Исидор Красинский, в прошлом командир уланского гвардейского полка, а затем глава польского комитета в Дрездене, тесно связанный с князем Чарторыйским, одним из лидеров эмиграции. Этот Красинский, по ее словам, хотя и красавец, был ограниченным и честолюбивым. Ей ничего не стоило войти к нему в доверие. "Я узнала заговоры, которые замышлялись, - признавалась она, - тесную связь, поддерживавшуюся с Россией, макиавеллистическую систему, которую хотели проводить"… Собаньская послала Витту несколько сообщений, которые "помогли ему делать важные разоблачения" – генерал докладывал о полученных им ценных агентурных сведениях в Петербург... 
   
  Казалось, услуги, оказанные Собаньской, должны были быть щедро оплачены. Между тем известие о превращении Собаньской в «польские патриотки» произвело весьма неблагоприятное впечатление на Императора Николая I. Мало того, оно пало тенью на Витта, вызвав недовольство в высших сферах. Ведь ни одна душа, кроме двух лиц, не догадывалась о подлинных целях метаморфозы и пребывания в Дрездене Каролины, и о том, что это был их план, направленный на пользу и защиту царя и Отечества… Все видели только то, что лежало на поверхности, неудивительно, что всем тогда казалось, что опала Витта близка. Недруги генерала злорадствовали, подливая масло в огонь: старый ловелас совсем-де подпал под башмак своей содержанки, во вред отечеству исполняет каждую ее прихоть, танцует под дудку этой обольстительницы, возомнившей себя новоявленной Юдифью, спасающей соотечественников… Пока Каролина находилась в Дрездене, следуя, как сама она определила свою миссию, "по извилистым и темным тропинкам, образованным духом зла", между Варшавой и Петербургом шла по поводу нее переписка. Частью ее мы располагаем, она проливает свет на те интриги, которые вели между собой царские клевреты. Началось все с того, что наместник И.Ф. Паскевич (вспомнили?) предложил царю назначить Витта вице-председателем временного правительства в Польше. Николай неожиданно ответил резким отказом. Он писал, что связь Витта с Собаньской поставила его в самое невыгодное положение. Что касается отношения к ней, то Николай сформулировал его так: "Она самая большая и ловкая интриганка и полька, которая под личиной любезности и ловкости всякого уловит в свои сети, а Витта будет за нос водить в смысле видов своей родни". Характеристика, как видим, довольно злая и точная. Кто-то, надо полагать, постарался соответствующим образом настроить царя против его верной служительницы. Получив ответ Николая, Паскевич поспешил успокоить его, уверял, что пресловутая полька вполне предана законному правительству и "дала в сем отношении много залогов". Что касается ее родственных связей с поляками, что они "по сие время были весьма полезны", - писал наместник, далее почти открыто называя вещи своими именами: "Наблюдения ее, известия, которые она доставляет графу Витту, и даже самый пример целого польского семейства, совершенно законному правительству преданного, имеют здесь влияние"...

 Иван Федорович Паскевич, наместник Королевства Польского  

   Может быть, Николай и прислушался бы к словам наместника, но чашу терпения царя переполнило другое сообщение по поводу Собаньской - из Дрездена поступил о ней отзыв посланника Шредера. Не зная истинную причину появления там польки, обманутый ее провокаторским общением с соотечественниками-эмигрантами, он поспешил об этом оповестить Петербург. Разгневанный вконец Николай переслал депешу посла наместнику в Варшаву, сопроводив ее припиской о том, что его мнение насчет Собаньской подтверждается. "Долго ли граф Витт даст себя дурачить этой бабе, которая ищет одних своих польских выгод под личной преданностью, и столь же верна Витту как любовница, как России, была ее подданная"... Это было равносильно приговору. Впрочем, он прозвучал вполне конкретно: графу Витту открыть глаза на Собаньскую, а "ей велел возвратиться в свое поместье на Подолию"… 

Николай I  

   Удар был неожиданный, а главное, несправедливый. Преданная служба Собаньской не прибавила ей любви тех, ради кого, собственно, она старалась, рисковала, подличала, доносила. Для Каролины наступили трудные времена, она оказалась буквально на краю пропасти. Неужели у нее и Витта есть враги на берегах Невы? Поразмыслив, взвесив ситуацию и, конечно, обсудив ее со своим покровителем , она написала своему главному шефу Бенкендорфу письмо, в котором прекрасным французским языком изложила свою обиду… 
  Ее письмо поразительно по своей откровенности - видимо, на это и был расчет. Однако невольно своим посланием Бенкендорфу, она разоблачила себя и представила суду Времени решающую против себя улику. С полным смирением, безропотно Каролина готова была принять уготованную ей участь, но ее ужасала мысль, что ее так жестоко осудили, а ее преданная служба так недостойно искажена. Разве не была она откровенной в своих донесениях, которые поставляла еще задолго до польских событий? «Благоволите окинуть взором прошлое: это уже даст возможность меня оправдать», - намекнула она на свои заслуги по части политического сыска. «Никогда женщине не приходилось проявлять больше преданности, - продолжала она, - больше рвения, больше деятельности в служении своему монарху, чем проявленные ею, часто с риском погубить себя». Ей крайне важно было объясниться по поводу последних событий, а прежде всего о пребывании в Варшаве и Дрездене. Впрочем, о своих достижениях в Варшаве она сказала всего одну фразу: "Витт вам расскажет о всех сделанных нами открытиях". Главным для нее было рассеять заблуждение о целях ее поездки в Дрезден. Не таясь (ей ли опасаться шефа жандармов, которому она на первый год служит), Каролина открыто заявила, что отправилась в Дрезден по заданию Витта, который дал ей указания, какие сведения она должна была привезти оттуда (уже говорилось о том, что удалось Собаньской в Дрездене: раскрыть планы эмигрантов, их тайные связи с родиной, выявить имена патриотов, готовившихся к действиям на территории Польши). Задание было сверхсекретное, поэтому Витт не мог прямо сообщать о нем в своем рекомендательном письме русскому посланнику Шредеру. Единственное, что Витт сделал, намекнул, что он отвечает за убеждения подательницы его письма. К несчастью Каролины, дипломат не уловил смысла этой фразы, иначе он не удивлялся бы тому, что прибывшая из Варшавы полька так активно вращается в эмигрантских кругах… Все эти свои действия Собаньская подтверждала в своем письме, сожалея лишь что стала жертвой недоразумения, а может быть, и навета. В окончании своего послания она просила если не о справедливости, то о снисходительности, умоляя Бенкендорфа содействовать тому, чтобы монарх, преданность которому была ее второй религией, сменил гнев на милость. "Я более чем несправедливо обвинена", - сетовала она… Таков этот документ, продиктованный отчаяньем опальной агентки. Возможно, в другое время Собаньская поостереглась бы так саморазоблачаться, но тогда она была очень уязвлена в своих лучших верноподданнических чувствах. Именно несправедливость и побудила ее высказаться так искренне.
  По всей видимости, Бенкендорф не внял просьбе Собаньской: поздно было хлопотать об отмене решения монарха, да и опасно. Лучше потерять одного агента, чем испытывать самолюбие царя, уже принявшего решение... 

 Осторожный Бенкендорф  

  Однако возникает вот какой вопрос: как мог Глава Государства, Николай I, не знать о секретной работе Каролины?.. Объяснялось все просто: агентурная деятельность Собаньской, в провокационных целях выдававшей себя за противницу самодержавия, велась настолько умело и тонко, была так законспирирована, что даже высшие сановники и сам Император вполне могли подозревать красавицу в политической неблагонадежности. Но возможно также, что Витт просто-напросто не спешил расскрывать источник своих сведений, которым он пользовался в целях собственной карьеры. Известно, что "в секретных сообщениях Витт не указывал имен своих агентов". Существовало положение, согласно которому даже перед высшими сановниками руководитель сыска имел право не называть имена своих агентов во избежание их деконспирации… Как бы то ни было, Каролине пришлось подчиниться распоряжению Его Величества и покинуть Варшаву. Ей надлежало тотчас отправиться в свое имение Ронбаны-мост, заброшенную украинскую деревеньку. По дороге туда Каролина остановилась у сестры в Минске, где надеялась дождаться ответа на свое письмо Бенкендорфу. 
   …Более ста лет это письмо это пролежало в секретной папке царского архива, и только в начале тридцатых годов прошлого столетия было извлечено оттуда на беду репутации Собаньской, которую заклеймили пятном шпионки и агентом царизма… 

   Как сложилась дальше судьба Лолины? В 1836 году граф Витт бросил ту, которая на протяжении 20 лет была его возлюбленной, агентом и секретарем. Единственная дочь Собаньской - Констанция - умерла еще раньше. Самой красавице было уже за сорок и она боялась бедности и одиночества. Все это вынудило Каролину с некоторой поспешностью выйти замуж за С. Х. Чирковича, адъютанта Витта. Супруги жили в Крыму, в доме подруги Каролины - Голицыной, который после ее смерти перешел к дочери знаменитой Юлии Крюденер - баронессе Беркгейм. Но это продолжалось недолго, потому что в 1846 году Чиркович умер. Собаньская уезжает за границу, время от времени гостит в украинском имении своей сестры Эвелины Ганской, затем обосновывается в Париже. Несмотря на все тяготы и разочарования, Каролина все еще умела очаровывать мужчин, и красота ее не угасала. В 1847 году ее племянница Анна Мнишек писала: "Тетя Каролина обедала у Раковских. Она ослепительно прекрасна. Я не думаю, чтобы она была когда-либо красивее, чем сейчас. Быть может, это лебединая песня ее красоты, но существует и такая красота, которая никогда не исчезает"… 
  В 1850 году Каролина Собаньская вновь вышла замуж за французского писателя Жюля Лакруа (1809-1887г.г.), который был почти на четырнадцать лет ее младше. По-видимому, она была с ним счастлива. В 1872 году Жюль Лакруа выпустил книгу стихов и в одном из сонетов воспел свою жену. К старости он ослеп, и Собаньская ухаживала за ним целые 13 лет. Незадолго до смерти она написала ему письмо, которое велела прочесть после ее кончины. В нем есть такие слова: "О да, с тобой я была самая счастливая из женщин. Ты был моей любовью, моим счастьем, моей совестью, моей жизнью. Но смерть нас не разлучит. ... Я умру, обожая тебя, тебя благословляя. Заботься о себе ради любви ко мне"… Это письмо было написано девяностодвухлетней женщиной. Через несколько месяцев, 16 июля 1885 года, Каролина Собаньская умерла. Муж выполнил ее волю и последовал за ней только два года спустя… 

  Удивительно, но все портреты (если они, разумеется, существовали) одной из самых скандальных особ XIX века считаются утерянными. Увидеть Собаньскую на данный момент мы можем только благодаря схематичным наброскам, сделанных Пушкиным…

    Ну, и как же без моих «пяти копеек»… Так вот, возможно, кто-то осудит действия польской красавицы, предавшей свой народ, но посмею напомнить, что Каролина всегда гордилась своим происхождением и любила напоминать, что она правнучка королевы Франции Марии Лещинской. Мать ее, Юстина, происходила из старинного рода Рдултовских, а по отцу она являлась родственницей княгини Любомирской, которую казнили на Гревской площади в Париже вместе с королевой Марией-Антуанеттой. Ветви генеалогического древа Лолины восходили и по отцовской, и по материнской линиям к известным в истории гетманам, воеводам и фельдмаршалам, и вели чуть ли не к королю Яну Собесскому. Уже одно это должно было насторожить революционеров того времени – все ее воспитание было построено на преданности монархии, на службе царю. Верой и правдой служили Государю далекие предки Каролины, также жили ее деды, отец и братья. Так Адам Ржевуский, служа в русской армии, отличился при подавлении польского (!) восстания 1831 года. Хенрих Ржевуский был на своей родине официальным царским публицистом и активно выступал против (!) идеи независимости Польши. "Когда прусский король Фридрих Вильгельм IV, - писал Л. Гроссман, - усомнился в искренности и благонадежности этого публициста, Николай I поторопился успокоить его: "Не бойтесь, il est plus russe que moi et plus royaliste que vous (фр.: он в большей мере русский, чем я, и в большей мере роялист, чем вы")... Каков же можно было ожидать ответ от их сестры, когда ей предложили внести свою лепту в пользу Отечества? Могла ли она отказаться, искренне веря, что делает благо Отчизне в очень смутное время? Конечно, НЕТ!  А уж многолетняя связь Каролины с Виттом должна была и вовсе закрыть для красавицы все двери в тайные общества. Но влюбленным мужчинам, как известно, очень хочется представить свою избранницу жертвой. Они закрывают глаза на очень явные совпадения, недооценивая женский пол, его коварство и его умение манипулировать влюбленными. Что ж, в очередной раз оправдала себя фраза: «Женщины творят историю, хотя история запоминает лишь имена мужчин»...

   Что же касается поэтов... Смею напомнить, что в тот "золотой век литературы" писали стихи если не все, то очень и очень многие. Кто-то лучше, кто-то хуже... Но и Каролина не ясновидящая - она не могла знать, чьи имена останутся в истории на века, чьими  произведениями будут зачитываться на протяжении столетий... Для нее  Пушкин не был гением. Так... Писака!  Один из многих... Достаточно вспомнить то, что жена Александра Сергеевича - Наталья Гончарова - когда он разбудил ее ночью, чтобы прочесть свое очередное творение, недовольно заметила: "Ночь создана для того, чтобы спать... Идите лягте, дружочек!".  Обиженный "дружочек", сопя, удалился... И это жена! Которая должна верить в гениальность своего супруга! А тут Каролина... Никогда не относившаяся к лирику всерьез... 

    И еще по поводу Каролины и Пушкина… Собаньскую обычно старались обойти стороной: личина этой женщины снижала величие национального поэта. Никак она не укладывалась в благостные списки, так называемых, "адресатов лирики Пушкина". А ведь Собаньская была самой яркой среди них, никуда не деться! Вообще-то, нельзя не заметить, что роль разных женщин, близость их к поэту на протяжении его жизни определялась, естественно, самим Пушкиным. Однако, после его смерти, право это присвоили себе исследователи творчества Александра Сергеевича. С тех пор именно они решают, с кем поэту можно было спать и с кем нельзя. Скажем, Анна Керн при том, что роман с ней был случаен и короток (одно "чудное мгновенье" и одно стихотворение об этом мгновеньи), возведена на пьедестал едва ли не главной любовницы добрачной его жизни: к могиле Керн в Путне постоянно приезжают новобрачные из Твери, чтобы поклясться в вечной верности друг другу. И наверняка молодожены, клянясь перед памятником Керн, не знают, что сам поэт позднее назвал Анну "Вавилонской блудницей", и не без оснований, между прочим… Сам Пушкин тоже вкусил объятий любвеобильной Музы, но к тому времени к адресату прекрасных строк лирик уже подостыл… И, если раньше он в любовной горячке писал: «Камень, о который она споткнулась, лежит у меня на столе...», то теперь «чудное мгновение» с «гением чистой красоты» он описывал своему другу С. А. Соболевскому так: «Безалаберный! Ты ничего не пишешь мне о 2100 р., мною тебе одолженных, а пишешь о M-me Керн, которую с помощью Божией я на днях в*б»… (Увы, и это тоже наш гений русской литературы, любивший называть вещи своими именами!, но малоизвестный и не преподаваемый в школе…).

  "Гений чистой красоты" и "Вавилонская блудница" А.Керн   

   Каролина Собаньская же долгие годы была вовсе устранена из биографии поэта, будучи отрицательным персонажем, не вписывающимся в отфильтрованную биографию нашего классика. Полагалось игнорировать или замалчивать, что Пушкин, до свадьбы с Натальей Гончаровой да и потом, страстно желал другую женщину. Ну недоставало юной красотке Наталье ни огня, ни страсти, и темпераментный Пушкин искал такие качества у поразившей его демонице!..

   Интересно, и то, что Пушкин, большой любитель делиться своими похождениями, держал имя Каролины в тайне. К тому же, Александр Сергеевич имел нехорошую склонность оскорблять возлюбленных, когда с ними расставался. Так вот, ничего подобного о Собаньской поэтом не сказано. Нигде! Не упомянута она и в его Донжуанском списке, который составлялся в альбоме сестер Ушаковых осенью 1829 года.

Донжуанский список Пушкина  

   Каролина, женщина с "ближнего Запада", осталась для Александра Сергеевича (впрочем, не для него одного) даже не жрицей, а подлинной богиней любви. Существом мистическим, завораживающим, роковым… Волшебной посланницей небес…

Использованные материалы:

"Сто великих авантюристов", Игорь Муромов

"Александр и Каролина, Пушкин и Собаньская", Роман Белоусов

Серия сообщений "авантюристы, шпионы, преступники":
Часть 1 - Сонька - легенда преступного мира
Часть 2 - Бонни, подруга Клайда
...
Часть 4 - Американские гангстеры начала 20 века
Часть 5 - Романтик, умеющий стрелять... (Беня Крик)
Часть 6 - На страже Империи... (Каролина Собаньская)
Часть 7 - Любовные сумасбродства Джакомо Казановы /Эдвард Радзинский.
Часть 8 - Раб красоты (Стефан Брайтвайзер)
...
Часть 11 - Воры Одессы
Часть 12 - Пять мифов о пиратах, в которые все верят
Часть 13 - Агент Н.21 (Мата Хари)