О долге.

Рома-барабанщик очень любит девушек, но добраться до них Роме удаётся крайне редко потому, что ещё сильнее любит он всякие замечательные напитки и ароматные корешки.
Как-то на гулянке Угла одна очень милая, но сильно утомлённая весельем девушка, притулилась на диванчике, где уже свернулся калачиком бесповоротно уставший Рома-барабанщик. Рома, не открывая глаз, обратился к соседке:
- Ты же видишь. В каком. Я. Состоянии. Может быть, ты сама…

.

Как-то Леныч-басист за обедом сказал Роме:
- Вот ты, Рома-барабанщик, всё ешь и ешь, а всё такой же «крепыш из Бухенвальда».
- Двигаюсь я. Много, - с суровой мужской улыбкой ответил Рома.
С тех пор стали его называть «подвижником».


О мыслях.

Как-то Рому-барабанщика, изменившего своё сознание до состояния «в дым», товарищи попросили озвучить очередную бессмертную мысль.
– Мысль. Бессмысленна, - сказал Рома. И был прав.


О красноречии.

Как-то Угол отмечал любимый праздник – День Железнодорожника. Рома-барабанщик, изменивший своё сознание до состояния «в хлам», высунулся из окна второго этажа родного Дворца Культуры и кричал вниз стройненькой, кого-то поджидавшей среди кучковавшейся молодёжи, девчонке:
- Девушка! Идите. К нам. У нас есть. Пиво!
- Девушка! Поднимайтесь. У нас есть. Водка!
- Девушка! Давайте. К нам. Знакомиться. Будем.
Исчерпав всё своё красноречие, оскорблённый невниманием Рома выкрикнул:
- Девушка! Без штанов. Ну. В смысле. В юбке. Нельзя же так! Я же! К вам! Обращаюсь!
После этих замечательных слов девушка стала судорожно оглядывать свой «низ», но к Роме всё равно не пошла. А зря….


О пользе СМИ.

Как-то Рома-барабанщик проснулся дома в состоянии страшнейшего «бодуна» весь покрытый здоровенными синяками и ссадинами. Пытаться что-либо вспомнить было просто-напросто бесполезно. Включив, почему-то, забытый давно «ящик», Рома постепенно возвращался в реальность, вслушиваясь в сводку новостей какого-то местного Казанского телеканала.
– Вчера произошёл наезд на пешехода на улице Урицкого, - сообщила сладким голосом журналистка, - пострадавший Валиуллин Роман двадцати семи лет, находившийся в состоянии алкогольного опьянения, от госпитализации отказался. У «Жигулей» шестой модели повреждён бампер и радиатор.
– Вот ведь, жизнь: - вяло отметил Рома, - тёзка, однофамилец, да ещё и возраст тот же.
Вслед за этим он увидел на телеэкране свою физиономию.
- Ни фига себе! - сказал Рома-барабанщик.


О долге, и не только.

Как-то наладился Угол в славный город Нижний Новгород концерт поиграть. Сидят парни на «базе»: инструменты упаковали, пожитки свои нехитрые рассовали по сумкам – все на поезд готовы. Только Ромы-барабанщика нет. Всё нет и нет. Занервничали парни. Тут, шаги в коридоре - все к двери бросились, а за ней, вместо Ромы, мужик какой-то незнакомый стоит:
– Вы, - говорит - группа «Медвежий Угол»? Пойдём. Я вам барабанщика привёз…
Спустились вниз, в машину глянули, а там, на заднем сиденье сладко спит Рома-барабанщик, изменивший своё сознание до состояния «в говно». Взяли его «медведи» за руки – за ноги и утащили к себе в комнатёнку. Стали реанимационные мероприятия проводить: ваткой с нашатырём перед носом размахивать, раствором того же нашатыря отпаивать (3-5 капель на стакан воды - кто не знает), в барабан бить над ухом. Кое-как открыл Рома мутный глаз, и, не дожидаясь комментариев, с «наездом» вопросил:
- Кто козёл?
Объяснение решили отложить на потом. Поставили барабанщика на ноги, повесили на него, как на ёлку праздничную, сумки всякие-разные. Успели таки. В поезд Рому грузили всем миром.
На утро стали парни из Угла интересоваться:
- Кто ж тебя, Рома, в «мотор» - то засунул?
- Сам, - как всегда лаконично ответил Рома-барабанщик.


О скромности.

Тусовались как-то парни из Угла на Грушинском фестивале. Других смотрели-слушали, себя показывали - здорово, в общем, время проводили. И вот, ознаменовалась одна из весёлых грушинских ночей тем, что пришло к «медведям» в гости светило русской гитарной музыки Иван Смирнов. То ли позвал кто, то ли само оно из темноты на костерок забрело - сейчас уже и не упомнишь. В общем, село светило на лавку и принялось мясо есть, да водкой его запивать, сохраняя при этом гробовое молчание. «Медведи» и все их друзья-товарищи поутихли и ждут - когда же Смирнов хоть полслова вымолвит. Смиряются – светило всё ж таки. И дело то, конечно же, не в мясе с водкой – не жалко этого добра (тем более для светила).
Время будто замерло. И тут, Рома-барабанщик, негромко так, но убедительно, во всеобщей тишине и говорит, обращаясь к светилу:
- Ва-ань! - тот ноль внимания. Знай себе, мясо ест да водкой запивает. А Рома не отстаёт:
- Ва-ань, а Вань! - и щёлк-щёлк пальцами у светила перед носом, - Вань! Давай. Ляжем.
Здесь я должен сделать небольшое отступление и пояснить, что Рома-барабанщик изъясняется на своём собственном наречии, главным отличием которого является, как ты уже заметил, максимум информации при минимуме слов. Фраза «Вань, давай ляжем!» в переводе на русский звучит примерно так: - Вань! Давай устроим «джем» у костерка, да такой, чтобы все просто-напросто полегли.
Переводить, почему-то, никто не взялся. Смирнов тут же взгляд сфокусировал на Роме и, настороженно так, говорит:
- Зачем же лежать? Давай лучше постоим.
А Рома-барабанщик ему в ответ, широко улыбаясь:
- Не, Вань! Стоять – «попса». Давай! Ляжем!
После этих слов светило вдруг стало со всеми скомканно и достаточно многословно прощаться, поспешно поднялось с лавки и зашло в наполненную музыкой и всякими другими звуками ночь.
Пока все смеялись, Рома успел благополучно «отъехать» в уютной палатке, где и был разбужен беспощадными поклонниками.


О верности заповедям.

Собрался как-то Рома-барабанщик на «Дни еврейской культуры» послушать всяких замечательных музыкантов. В зале устроился он рядышком со звукооператором у микшерского пульта (кто не знает, там звук самый клёвый), и, давай еврейской музыкой наслаждаться.
Инструменты, оживая в руках гениальных сынов Авраама, звучали так, что возможности остаться равнодушным просто не было, и Рома сам не заметил, как случился перерыв между отделениями, наполнивший зал негромким характерным гулом. Тем самым божественным концертно-театральным шумом, в котором сплетаются шарканье многочисленных ног, мягкий стук и скрип складывающихся сидений кресел, и обрывки восторженных приглушённых фраз. Сидит Рома-барабанщик, дышит полной грудью, и с упоением ощущает, как грязь наших скорбных дней серыми лохмотьями сползает с его тонко организованной души.
И тут, подходит к нему мужчина какой-то, по виду, что ни есть, правоверный иудей, и говорит, видимо, принимая Рому за помощника звукооператора:
- Молодой человек, у вас есть «Семь сорок»?
Рома, сопя, порылся в кармане, подкинул на ладони горсть «мелочи» и посмотрел на подошедшего с улыбкой Каина.
– Сожалею. Только. Шесть, - сказал Рома-барабанщик.


О джазе и его производных.

Как-то Рома-барабанщик надел свой новый костюм -тройку, галстук красивый повязал, и, вместе с Ленычем-басистом, отправился на фестиваль «Джазовый перекрёсток» вкусить современного джазу. Музыка прикольная, а если ещё из слова «джаз» последнюю букву убрать, так совсем весело получается. В общем, по дороге на концерт Рома виртуозно изменил своё сознание, не щадя при этом собственных сил, «Беломору», и ароматных корешков. До какого состояния? Сложно сказать…
Пришли они на фестиваль и встретили там много-много знакомых музыкантов. Стали они тут разговоры музыкантские разговаривать, и, как водится, всякие замечательные напитки употреблять. Короче, Рома к началу программы был, мягко говоря, «в шоке».
Ну, идёт, значит, концерт полным ходом: парни на сцене такое творят, что «пиджак заворачивается». Чудеса, одним словом. И тут, услышал Рома, как какой-то неизвестный барабанщик мастерски исполнил тройной парадидл. Затрепетала Ромина душа, встал он и полез на сцену, дабы обнять коллегу по-братски и сказать ему: «Чувак. Ты. Клёвый барабанщик. И вообще…».
Пока охрана сцены что-то сообразила, Рома уже на середине сцены был. Ну, сдвинули брови суровые мужи и направились решительно в сторону незваного гостя по фамилии Валиуллин. Неизвестно, чем бы это всё закончилось, но тут с Ромы, как с одного известного персонажа из сказки «Бременские музыканты», вдруг упали штаны… Хвоста под ними, правда, не обнаружилось, но худые волосатые ноги Ромы-барабанщика и парус семейных трусов были на месте. Охранники сцены замерли:
- Может это шоу такое? Джаз-то как-никак авангардный, - потекли неторопливые мысли этих сильных людей.
В то же самое время Рома, изо всех сил пытавшийся вернуть брюки от костюма-тройки на исходное место, всё больше и больше в них запутывался. Со стороны это действо напоминало какой-то дикий, ужасно модерновый танец. Положение спас Леныч-басист: прыгнув на сцену, он ловко втряхнул Рому обратно в штаны, сгрёб его в охапку и уволок в темноту. Зал аплодировал.
Объяснение с Ромой, состоявшееся уже на улице, было суровым.
– Ну, чё уж… Чё уж, - сказал Рома-барабанщик, смущённо разводя руками.


О женщинах.

Как-то Рома барабанщик и Леныч-басист коротали тёплый августовский вечер в обществе трёх очаровательных «бабушек»… Ну, конечно же, то были не бабушки в общечеловеческом понимании этого слова, а очень милые молодые дамы лет так двадцати восьми – тридцати. Просто, как у человека, глубоко презирающего всякого рода каноны, у Ромы есть своя классификация женщин по возрастному признаку, которую я и привожу ниже:

Возраст женщин Термин, употребляемый Ромой
15 – 18 лет
"детишки"

18 – 23 года
"девочки"

23 – 27 лет
"тётеньки"

27 и выше лет
"бабушки"


А до того, что сам он автоматически попадает в категорию «дедушек», Роме, как «настоящему индейцу», было глубоко пофиг.

Интересные знакомства при обоюдном стремлении заводятся шустро… Итак, ритм-секция Угла восседала со своими новыми подругами в крохотной беседке у одного из домиков базы отдыха «Яльчик». Рома сидел напротив темноволосой бледнолицей дамы с пронзительными глазами и, едва заметно, опущенными вниз уголками красивого рта. Рому одолевало известное томление. В общем, ты знаешь, как это бывает…

Когда встречаются взгляды, высекая искру в душном воздухе серого дня - смотришь в глаза совершенно незнакомому человеку, и знаешь до единого слова всё, что скажет он тебе в ответ. Не то, чтобы вещи говорятся какие-то банальные, или ты такой проницательный. Нет. Просто знаешь, и всё. Когда, вдруг, где-то на задворках твоего сознания зарождается, и крепнет с каждой секундой, ни чем, казалось бы, не обоснованная, сумасшедшая уверенность, что именно к этому человеку, именно до этого времени и вела в буреломе людских судеб твоя тропка, извилистая и, подчас, незавидная. Иногда на несколько часов, иногда на несколько лет… Прошлое перестаёт быть. Будущее? Какое там, на фиг, будущее! Есть только упоительное СЕЙЧАС. СЕЙЧАС, которое трепыхается в груди, скачет чертенятами в голове и сплетает заблудившиеся слова в стройные, и, зачастую, красивые фразы. Когда читают двое в глазах друг друга древнюю допотопную правду. Правду, которая не знает не имён, не стыда и не страха.

События, тем временем, развивались по классическому сценарию: всякие замечательные напитки на столе закончились - принесли ещё. Голоса зазвучали громче и веселее. Откуда-то появилась гитара, но тут, не дав Ленычу усесться на своего «конька», созревший для поступка Рома-барабанщик обогнул стол и деликатно тронул за локоток темноволосую… Я подозреваю, что Рома хотел сказать примерно следующее: «Милая дама, я уверен, что прогулка по берегу этого изумительно красивого озера в моём обществе, это как раз то самое, что Вам на данный момент жизненно необходимо». Дальше было так: Рома с неподдельной нежностью глянул на объект своих мимолётных терзаний и сказал:
- Тётенька…

Выдерживая, по своему обыкновению, километровую паузу, Рома не сводил глаз с темноволосой. Даже в полумгле поздних сумерек стало заметно, как бледное лицо её стало сначала розовым, а потом и, вообще, красным. Что-то бессвязно пробормотав, она вскинулась и, извинившись, покинула весёлое общество. Вслед за ней пропал и наш велеречивый драм-мастер.

Уж и не знаю, о чём они там говорили всю ночь напролёт, а, только, прощаясь, сказала Роме темноволосая дама с пронзительными глазами:
- Рома-барабанщик! А ведь ты, подлец, мне польстил…
И сладко-сладко его поцеловала. Мне кажется, любой другой на его месте тут же превратился бы в сказочного принца на белом «мерине». Но, только не Рома. Светлая улыбка, и извечное «Ну, чё уж… Чё уж…» было последним, что бросил Рома-барабанщик к ногам темноволосой на берегах озера со странным, детским каким-то названием «Яльчик».


О гордости.

Однажды, пригласили МЕДВЕЖИЙ УГОЛ в город Чистополь концерт поиграть. Ну, парни долго собираться не стали: развернули медвежьеугольное знамя, прыгнули в быструю «девятку» и помчались стремительно, презрев гололёд, дорожные знаки, и серых хищников на бело-голубых машинах, поджидающих свою добычу в разных укромных местах. Благо, ехать всего ничего – каких-то 150 километров.

Всё прошло славно, но самым приятным, по всеобщему утверждению, было угощение после концерта. Чистопольцы, по старой рокенрольной традиции, уставили стол всякими замечательными напитками, совершенно позабыв о закуске. В общем, к моменту отъезда на родину, все «медведи», за исключением рулевого, были здорово пьяны, а Рома-барабанщик, как всегда не в меру увлекшийся процессом, мог только стоять и улыбаться. Впрочем, эти две вещи выходили у него очень даже неплохо.

Ну, проехали они как-то вёрст примерно 20. И тут, всякие замечательные напитки, сослужив свою извечную службу, сказали парням:
- Ой вы, парни, удружили мы вам, потешили: в головах пошумели, душу вашу взвеселили, силы порастраченные взбодрили – пора и честь знать. Отпустите вы нас на волю. Посовещались «медведи», и решили отпустить, а заодно и расписаться жёлтым на придорожном декабрьском снегу: мол, день прожит не зря. Кого-то даже на дату хватило.

Рулевой самым первым в машину влез, подгоняемый навязчивой мыслью о 4-6 бутылках холодного и, пока недосягаемого, пивка. Потом и «медведи» гурьбой ввалились. Рулевой только слышит – дверцами хлопнули – и, не оглядываясь «по газам». С мечтою-то о пиве.

Только чует, что-то неладное творится: парни смеяться вдруг стали как ненормальные. Ржут, а сами, сквозь смех сказать чего-то силятся. Ну, ясное дело, ничего у них не выходит. Одно только слово получается: «Рому…», а дальше опять «гы-гы-гы». Наконец, Леныч-басист с силами собрался и сумел выговорить:
- Рому… забыли…
Рулевой скорость сбавляет, оборачивается: и точно, Ромы средь сидящих нет.

Поехали задним ходом по обочине. Стёкла опустили и смотрят: уж не прилёг ли усталый барабанщик на снежок отдохнуть?

Нашли где-то через километр: Рома сидел в позе роденовского «Мыслителя», и на подошедших не обратил никакого внимания. На предложение поехать домой, он осуждающе посмотрел на товарищей и отрицательно помотал головой. Кое-как уговорили Рому влезть в машину. Бутылка кем-то заначенного пива целебным бальзамом пролилась на Ромину кровоточащую душу, и он уснул.

Вот такой он, Рома-барабанщик. Гордый.


***

Как-то Рома-барабанщик, заночевав в состоянии крайнего утомления в отделении милиции, сказал соратникам:
- Вот. Решил. Материалу нового. Набрать. Для ваших рассказиков.
- Ну и как, успешно? - спросили соратники.
– Нет. В этот раз. Всё было. Весьма банально, - ответил печально Рома, почёсывая отбитые бока.

Как-то зашёл к «медведям» на «репу» знакомый бандит. Вскипятили они чаю, достали всякие там пряники и уселись за стол. Стали, как водится, музыкантско-бандитские разговоры разговаривать. А чего ж не поговорить, ежели человек неглупый, да к музыке пристрастие имеет и семь-восемь в ней разбирается?
Сидят, значит, общаются… Вдруг, Рома-барабанщик стал загадочно жмуриться и поглядывать ласково так в сторону знакомого бандита. Тот и спрашивает:
- Ты чего это, Рома-барабанщик, так на меня смотришь?
А Рома ему и говорит в ответ самым, что ни есть, задушевным голосом:
- Солнце… - и делает полуторокилометровую паузу в лучших своих традициях.
Знакомый бандит весь подобрался, посерьёзнел и переспрашивает каким-то совсем другим тоном:
- Солнце?
- Солнце! - отвечает Рома широко улыбаясь, и указывает за спину знакомого бандита, в проём окна, где, вывалившись наконец из-за постылой тучки, куражился в небе рыжекудрый весенний Ярила.
- А-а, Солнце… - облегчённо выдохнул знакомый бандит - Я думал, это ты меня «солнцем» назвал…
- Нет. Солнце!!! - сказал Рома-барабанщик.
- Ну, солнце… Солнце… - примиряющее подытожил тутошний гангстер. И потекли музыкантско-бандитские разговоры с былой непринуждённостью.


О помощи.

Как-то, хмурым апрельским утром, Рома-барабанщик в компании соратников вывалился из вагона «Татарстана» на скользкий от харкотины московский перрон. Дедушка-бодун ласково поглаживал непутёвую Ромину голову, вызывая массу крайне неприятных ощущений в висках и темени. Небо над Москвой было зелёным.
Неожиданно в Ромино сознание, откуда-то извне, ворвались слова, произнесённые с характерным московским выговором:
-Слющи, памочь нада, да?
Рома опустил задранную кверху голову и навёл резкость: перед ним стоял чернявый носильщик с тележкой, всем своим существом излучая страстное желание «памочь».
-Если. Только. Материально. - прохрипел Рома-барабанщик, мусоля в кармане неприкосновенные тринадцать рублей. После неудачной попытки плюнуть под ноги, Рома засеменил, поспевая за соратниками, к спасительному метро.