Очередной пророк, предсказывавший конец света в мае месяце, ничуть не смущаясь не случившимся предсказанием просто переносит его на осень. И десятки тысяч адептов ожидания «окончания всего» вновь и вновь соглашаются с тем, что «конец света слегка переносится». Они так привыкли к этой картине мира, что с лёгкостью пропускают обещанные даты, быстро переключаясь на новые сроки.

Это действительно – чрезвычайно удобная картина бытия – даже если очередная назначенная дата «не срабатывает» можно просто перенести внимание на новый срок.
Чем движимы эти люди? Чем вдохновляются эти пророки?



Конечно, можно сказать, что обещая людям скорый конец света, манипулятор просто использует один из множества способов относительно легального обогащения из арсенала Великого Комбинатора. И, вероятно, не без этого – деньги, конечно, сильный аргумент, но всё же не главный, не объясняющий самого основания этого мифа.

Жизнь в режиме ожидания её окончания, причём тотального, предельно драматического – уже давно стала привычной для большого числа людей. И этот процесс расширяется, проникая во все социальные слои, затрагивая молодых и старых, бедных и богатых.

И не то чтобы все эти люди хотели поскорее умереть, но порой начинает казаться, что есть во всём этом ожидании некая глубинная природа, гораздо более значимая, чем бредни псевдопророков, ищущих адептов или же кинопродюсеров, взыскующих богатых кассовых сборов.

Разумеется, что сама идея окончания человеческой цивилизации в процессе исторического развития находила множество обоснований – стихии разрушали города, гибли целые народы, погружались под воду огромные острова, невиданным ранее холодом сковывало континенты – одним словом, у людей было достаточно оснований для того, чтобы сложить разнообразные мифы о времени, когда всё закончится.

И хоть нам нынешним и непросто принять ту мысль, что весь мир вокруг – живой, хоть нам со школьной скамьи и твердили, что природа есть «живая и неживая», для человека минувших эпох такое разделение было бы абсурдным, просто невозможным.

Ведь как, к примеру, крестьянин мог бы назвать землю или реку «неживой природой», когда даже ребёнку понятно, что неживое не может родить живое ?

Как можно питаться от неживого, как можно вступать с ним в общение? А, ведь обращение к реченьке, к Солнцу, к земле, огню – есть едва ли не в половине сказок, былин, народных песен.

Понимание того, что весь мир – живой, обладающий своим особенным дыханием – ритмами, своим восприятием, своей формой сознания предполагает, что разговор о конце света есть ни что иное, как сбой во взаимопонимании живой природы и человека.

Сбой в понимании смысла ритмов – дыханий планеты, её океанов, ветров, рек. Когда всё вокруг живое, речь может идти о возможной смерти, о перерождении, но не о конце света.

Ведь это не слепая, безликая ситуация, а форма общения, взаимодействия миров. Конец света возможен в изначально мёртвом, безумном мире собранным из какой-то неживой природы, лишённой сознания, будто созданной кем-то в безумии и забытой без пригляда.

Такой мир начинает походить бестолково работающие часы на ржавой неживой бомбе. В таком мире действительно нет ни диалога с другими сознаниями, ни смысла этого бытия вообще. Всё – случайность, фатум, дурной анекдот.


Но если человек сохраняет другую точку отсчёта, если помнит, что всё вокруг – живое, что всё - игра сознания в удивительном многообразии форм жизни, то тогда открыто ему многое.
Причины наводнения и мороза, засухи и землетрясения, ведь просто вступив в общение с нужными формами сознания – духами стихий, земель, рек человек находит своё место, не исключительное, но соразмерное своей благой судьбе.

Порой человек может договориться с этими силами, порой – принудить их к повиновению, порой – отступить перед их мощью.

Результат таких взаимодействий понимается как действие судьбы – силы, которая даётся чистым и ведающим и которой лишены невежественные. Доля и Недоля предопределяют бытие человека в зависимости от того, как живёт он сам, к какому роду принадлежит, что делал в прошлых воплощениях, а главное – тем, куда направлены его устремления в данный момент.

Мы там, где наше внимание, где наши желания, на чём сконцентрированы наши помыслы, там и будет будущее наше.

Ведь живой мир неизбежно откликнется, подобное начнёт притягиваться к подобному и человек попадёт в те миры, в те планы бытия, которые наиболее точно соответствуют его сознанию.

Такой ход размышлений приводит нас к тому, что сама идея конца света - довольно невежественное переложение утраченного знания о ритмах жизни живой планеты.

Для того, чтобы такая концепция устоялась в сознании людей, потребовались тысячи лет становления мифа о людях-тварях, не имеющих родства с Отцом небесным, а лишь договор с неким Демиургом об условиях проживания в чуждом мире.

Этот договор, по- сути, регламентировал право потребления этого мира.

“И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле” (Быт.1:28)

На сегодня эта идеология обладания и владычествования приводит к тотальному разграблению мира, к его уничтожению, к надругательству над стихиями, и, собственно, к самой идее скорого конца света.
Что не удивительно – ведь тут просто скоро станет совсем невозможно жить.

Таким образом, Откровение Иоанна Богослова о неминуемой расправе над человечеством – вполне понятное прозрение для существ тварных, не рождённых богами.

Как только человеческая цивилизация провозгласила торжество идей потребления в мире с новой остротой запахло идеей Конца Света.

Это не удивительно, поскольку более массовой манипуляции смыслами бытия, человеческая история, кажется, до этого не знала.

Речь, конечно, идёт прежде всего о цивилизации белой расы, поскольку остальные оказались поражёнными этой заразой уже через механизмы взаимодействия с белыми.

И, конечно, может показаться, что эта болезнь общества развилась именно в двадцатом веке, взялась будто бы ниоткуда, накрыла всех потоком новых идей, но если вдуматься, то случилось это гораздо раньше, когда была начались процессы разложения архаического общества, ценности которого даже не стремились вырваться за границы действительно необходимого для проживания здесь.