- А как же язычники думают спасаться? - за последнее время несколько раз приходилось слышать подобный вопрос от людей, которые в той или иной мере следуют христианской идее.
В некоторых случаях этот вопрос подкрепляется необходимыми библейскими цитатами, в некоторых - этот вопрос слышится косвенно. Быть может это через интонация беспокойства,быть может - размышление о том, что христианстве есть некоторые пути, вроде бы понятные техники делания - описанные принципы молитвы, календарь постов, таинства и прочие сатурианские конструкции, которые нарабатывались веками эгрегоральной жизни.
И люди действительно не видят, как именно осуществляется духовное делание в Традиции, исходящей из глубин дохристианского бытования.
И дело тут не в том, что сохранились многие обряды, праздники несмотря на тысячу лет выдавливания прошлого опыта. Можно, конечно, обращаться именно к этому пласту - сказки, былины, песни, годовые праздники и т.д.
Но при всей значимости этого наследия - оно скорее может стать вратами, введением в смысл Традиции, прикосновением к некоторым важным принципам.
Наверное важнейшим различием христианского и языческого взгляда на мир, можно принятие или отвержение тезиса изначальной испорченности человеческого существа.
Тезис о твари.
Этот ветхозаветный постулат о том, что человек сотворён богом, слеплен из глины и прочих подручных материалов и оживлён некоторым магическим образом. А значит - в самом начале - человек не равен богу, человек - просто поделка, говорящая глупая кукла.
Вот тот краеугольный камень различия из под которого и вырастает страх о том, что мы не спасёмся иначе как в церкви - эксклюзивность оказываемых эгрегором услуг по спасению не подвергается сомнению верующими, ибо они усвоили - изначально мы все твари.
Надо заметить, что этого концепта не было до иудаизма, по крайней мере в столь явной форме. Человек полагался полноправным участником мира, наряду с богами, демонами, полубогами и прочими существами различных миров. Все являлись частью единого дыхания Всевышнего, все исходили из него и возвращались к нему со временем.
И вообще-то именно это понимание единства, сыновства заключается в тезисе Христа - "я сын божий". Это возмущает разве что иудейских жрецов, Иисус ведь прямо утверждает то, что известно, пожалуй, всем, кроме народа израилева - все люди дети бога, единые с ним по рождению, а не твари, изначально другой природы.
Это очень важно, поэтому, собственно Иисус и говорит о том, что он "послан только к погибшим овцам дома Израилева" -
к тем, кто утратил понимание единородства с Богом.
Именно потому в язычестве утверждение бога Рода в качестве одного из важнейших - принципиальный момент. Ведь тут идёт именно о сохранении знания о своём безусловном единстве с Отцом, со всех линией предков, прямо восходящей к Богу.
Надо сказать, что в Европе христианство фактически сразу оказалось подмятым иудейской традицией, то, что говорил учитель Иисус интегрировали в ветхозаветную схему, фактически исказив его учение до обратного.
И через именно такое извращённое христианство в мир пришла философия ветхого завета.
Важно заметить, что русское православие времени двоеверия долго сопротивлялось интеграции именно ветхого завета. Борьба с ересью жидовствующих, обострившаяся во второй половине пятнадцатого века наглядно показывает, что фактически первые пять -шесть столетий христианства на Руси были в общем-то иными - фигура Христа была во многом освобождена от ветхозаветных мифов,ветхий завет впервые переводится на понятный русским язык лишь в библии изданной Иваном Фёдоровым - а это 1570 годы !
Поэтому тем, кто утверждает тысячу лет христианской традиции в России не плохо бы понимать, что
почти шесть веков она формировалась отличным от Европы образом.
Принцип человека, без вины виноватого, проклятого и отверженного уже при рождении, раба, который лишь может молить о даре сыновства - это искажение, в котором мы и живём-то лет 400 - не так уж и много по меркам истории.
И не трудно заметить, что эти 400 лет довольно пагубно сказались на всех основополагающих принципах бытия.
Так постепенно мы становились приживалками в изначально погибшем доме.
Понимание того, что человек изначально не нуждается в спасении именно в силу принципиального единства с богом - важнейшая, так скажем, медитация языческого сознания. Это вернейший путь к внутреннему покою, к уверенности, к открытию потока.
Все остальные практики пути выстраиваются на базе этого понимания тотальности бытия.
В этом смысле мы можем говорить о том, что исчезают все посреднические ступени, в которых нуждается погибающая тварь, но совершенно не нуждается бог, дети божьи.
Речь идёт о том понимании искусства, которое порождает именно христианская модель - искусства в нет в архаичной модели мира - поскольку любое действие тотально, магично, мгновенно изменяем сам мир, то нет никакой пустой красивости, всё имеет творящую божественную силу, всё свидетельствует о неразрывности человека и мира.
Искусство в понимании последних веков - прежде всего свидетельство деградации, поскольку вместо творческой преобразующий мир силы, оно понимается, как с вторичная структура, красивая, но чаще всего - бестолковая. Так вместо принципа проявления божественного в каждом моменте, возникает сама идея какой-то вырванной из жизни искусственной практики, вторичной модели, в которой тварь может только уподобится богу, но не стать им.
Языческое делание сегодня среди прочего ориентировано на восстановление этой парадигмы целостности, тотальности творческого акта под названием жизнь.
В этом смысле меняется и само понимание смысла ритуала, обряда, к
примеру того праздника Купалы, который состоится уже через неделю.
Основная задача таких моментов - не в восстановлении какой-то схемы, каких-то определённых песен или последовательности действа, а в восстановлении природы чувству участков ритуала, в возвращении иных в целокупное бытие с миром.