Он поклялся, что последует за ней на край света, но только

попозже, когда уладит свои дела; с тех пор она все ждала его и

уже потеряла надежду на встречу, хотя карты то и дело

сулили ей мужчин, самых разных мужчин: высоких и низких,

белокурых и темноволосых, которые должы были прибыть к

ней — кто сушей, кто морем, кто через три дня, кто через три

месяца, кто через три года.

Странный вы народ, мужчины, — сказала она. — Всю жизнь

боретесь против священников, а дарите молитвенники.

…Он утратил своё восхитительное чувство нереального и

дошёл до того, что посоветовал друзьям уехать из Макондо,

забыть всё, чему он их учил о мире и человеческом сердце,

плюнуть на Горация и в любом месте, куда бы они ни попали,

всегда помнить, что прошлое – ложь, что для памяти нет

дорог обратно, что каждая миновавшая весна невозвратима и

что самая безумная и стойкая любовь всего лишь

скоропреходящее чувство.

Не бойтесь, - сказал он, понизив голос. - Не в первый раз

женщина сходит с ума из-за мужчины.

Жизнь - это всего лишь нескончаемый ряд счастливых

возможностей выжить.

Любовь, как ничто другое, - природный талант. Или умеешь

это от рождения, или не сумеешь никогда.

Горько умереть, если смерть эта будет не от любви.

Человек знает, когда начинает стареть, ибо именно тогда он

начинает походить на своего отца.

Легко добытое счастье не может длиться долго.

Время в старости - не горизонтальный поток, а бездонный

колодец, в который утекает память.

Кто ждет долго, может подождать еще немного.

Тихие сумасшедшие приближают будущее.

Слава — это толстая сеньора, которая не спит с тобой, но

когда просыпаешься, она стоит у постели и смотрит.

Никто на свете не может cравниться с поэтами в

здравомыслии, как не сравнятся с ними в упорстве самые

упорные каменотесы, а в практичности и коварстве - самые

ловкие управляющие.

Людям, которых любят, следовало бы умирать вместе со всеми

их вещами.

Они только что отпраздновали свою золотую свадьбу и уже не

умели жить друг без друга ни минуты и ни минуты не думать

друг о друге; это неумение становилось тем больше, чем

больше наваливалась на них старость. Ни тот, ни другой не

могли бы сказать, основывались ли эта взаимная помощь и

прислуживание на любви или на жизненном удобстве, но ни

тот, ни другой не задавали себе столь откровенного вопроса,

поскольку оба предпочитали не знать ответа.

Надо прислушаться к голосу ребенка, которым ты был

когда-то и который существует еще где-то внутри тебя.

Если мы прислушаемся к ребенку внутри нас, глаза наши вновь

обретут блеск. Если мы не утеряем связи с этим ребенком, не

порвется и наша связь с жизнью.

Но, еще не дойдя до последнего стиха, понял, что ему уже не

выйти из этой комнаты, ибо, согласно пророчеству

пергаментов, прозрачный (или призрачный) город будет

сметен с лица земли ураганом и стерт из памяти людей в то

самое мгновение, когда Аурелиано Бабилонья кончит

расшифровывать пергаменты, и что все в них записанное

никогда и ни за что больше не повторится, ибо тем родам

человеческим, которые обречены на сто лет одиночества, не

суждено появиться на земле дважды.