Последнее письмо Надежды Мандельштам своему мужу Осипу Мандельштаму
Ося, родной, далекий друг! Милый мой, нет слов для этого письма,
которое ты, может, никогда не прочтешь.
Я пишу его в пространство.
Может, ты вернешься, а меня уже не будет.
Тогда это будет последняя память.
Осюша - наша детская с тобой жизнь - какое это было счастье.
Наши ссоры, наши перебранки, наши игры и наша любовь.
Теперь я даже на небо не смотрю. Кому показать, если увижу тучу?
Ты помнишь, как мы притаскивали в наши бедные бродячие дома-кибитки наши нищенские пиры? Помнишь, как хорош хлеб, когда он достался чудом и его едят вдвоем?
И последняя зима в Воронеже.
Наша счастливая нищета и стихи.
Я помню, мы шли из бани, купив не то яйца, не то сосиски.
Ехал воз с сеном. Было еще холодно, и я мерзла в своей куртке (так ли нам предстоит мерзнуть: я знаю, как тебе холодно).
И я запомнила этот день: я ясно до боли поняла, что эта зима, эти дни, эти беды
- это лучшее и последнее счастье, которое выпало на нашу долю.
Каждая мысль о тебе.
Каждая слеза и каждая улыбка - тебе.
Я благословляю каждый день и каждый час нашей горькой жизни,
мой друг, мой спутник, мой милый слепой поводырь…
Мы как слепые щенята тыкались друг в друга, и нам было хорошо.
И твоя бедная горячешная голова и все безумие, с которым мы прожигали наши дни.
Какое это было счастье - и как мы всегда знали, что именно это счастье.
Жизнь долга.
Как долго и трудно погибать одному - одной.
Для нас ли неразлучных - эта участь?
Мы ли - щенята, дети, - ты ли - ангел - ее заслужил?
И дальше идет все. Я не знаю ничего.
Но я знаю все, и каждый день твой и час, как в бреду, - мне очевиден и ясен.
Ты приходил ко мне каждую ночь во сне, и я все спрашивала, что случилось, и ты не отвечал.
Последний сон: я покупаю в грязном буфете грязной гостиницы какую-то еду.
Со мной были какие-то совсем чужие люди, и, купив, я поняла,
что не знаю, куда нести все это добро, потому что не знаю, где ты.
Проснувшись, сказала Шуре: Ося умер.
Не знаю, жив ли ты, но с того дня я потеряла твой след.
Не знаю, где ты. Услышишь ли ты меня?
Знаешь ли, как люблю?
Я не успела тебе сказать, как я тебя люблю.
Я не умею сказать и сейчас. Я только говорю: тебе, тебе…
Ты всегда со мной, и я - дикая и злая, которая никогда не умела просто заплакать,
- я плачу, я плачу, я плачу.
Это я - Надя.
Где ты?
Прощай.
Надя. 22 октября, 1938 г.
Последнее письмо Надежда Мандельштам написала своему мужу в октябре 1938 г., но не отправила. В декабря этого же года Мандельштам был расстрелян во Владивостоке.
Точное место его захоронения до сих пор не установлено.
Судьба поэта и его жены, а в последствие вдовы, повторила судьбы миллионов человек.
************************
И о сильнейшем стихотворении Осипа Мандельштама
В декабре тридцатого очередная встреча с Петербургом, где он больше не жил,
куда он только наезжал, выразилась не так, как в двадцать пятом,
когда было написано прелестное стихотворение:
Вы, с квадратными окошками невысокие дома —
Здравствуй, здравствуй, петербургская несуровая зима.
Теперь возникли совсем другие стихи, быть может неспроста надписанные “Ленинград”,
трагические стихи, одни из трагичнейших в русской поэзии.
Думаю, что в них и одна из вершин этой поэзии, а по тому,
хоть они и знамениты, приведу их еще раз здесь:
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухших желез.
Ты вернулся сюда — так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей.
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Петербург! я еще не хочу умирать.
У тебя телефонов моих номера.
Петербург! у меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
Я на лестнице черной Живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок.
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.