ор: Дмитрий Соколов sokol@infonet.nnov.ru Не верь в разлуку, старина, их круг - лишь сон, ей богу. Придут другие времена, мой друг, ты верь в дорогу. Нет дороге окончанья, есть зато ее итог. Дороги трудны, но хуже без дорог. Ю.Визбор Наступил тот осенний день и ранний его час, когда Петрович понял: сегодня настало время Большой Рыбы. Есть, есть, что ни говорите, предчувствие крупной удачи у каждого охотника, когда почти наверняка он знает: сегодня должно повезти. И, несмотря на это знание, все равно боится спугнуть, от того и суеверия. Когда-то давно Петрович считал, что первую пойманную рыбу надо обязательно отпустить, чтобы она «позвала» остальных. А затем стал вдруг считать наоборот: первую надо обязательно взять, чтобы она не рассказала об обмане рыбам другим. Одно время старался он петь (про себя, конечно) разные песни про море и рыбу, но период этот прошел и он стал даже «внутри» молчать, чтобы рыба не узнала его, Петровича, мыслей. Один раз попал ему в сапог каким-то образом железный червонец. И все время рыбалки жал на ногу, тревожил, но снять сапог до поры было некогда – отменно в этот день клевал мерный судак, и по результату было поймано ровно десять отличных рыбин. Глупо было не воспользоваться этой «подсказкой судьбы» и навалять в следующий раз в обувку пятаков и червонцев. И что же? Было поймано лишь два заморенных берша! Были и другие суеверия, со временем исключавшие одно другое, а потому заменявшиеся одно другим. На момент описываемых событий Петрович свято верил в Большой Мешок. Несколько раз было так, что, взяв в лодку эту видавшую виды тару с большой пеньковой завязкой, Петрович привозил богатые уловы. Иногда же нарочно «забывал», проверяя действие приметы, и убеждался, в том, что примета работает. (more) В этот день забыть мешок было никак нельзя. День выдался тихий-тихий, что поздней осенью бывает не часто, и какой-то особенно, по-осеннему теплый. Вот если летом после тридцатиградусной жары упадет температура до 10 градусов, кажется – зимой теплее. А если, наоборот, после осенних дождливых бурь вдруг все стихнет и потеплеет до тех же 10 градусов, кажется, что летом не бывает так хорошо и уютно на улице. «Как поздней о-осени порою быва-а-ает день, быва-а-ает час, - тихонько запел вдохновленный Петрович, - когда пове-ет вдру-у-уг весною, и что-о-ото встре-пе-нется в нас!» Привыкнув к обманам родной природы, Петрович, несмотря на этот самый уют и комфорт позднеосеннего существования погрузил в одновесельный ботник и плащ, и фуфайку, и спиртовую горелку – вдруг пригодится? Когда все было готово к отплытию, Петрович оглянулся на дом, не то проверяя: на месте ли, не то прощаясь; а затем, чтобы нейтрализовать это глупое во всех смыслах движение, три раза сплюнул через левое плечо. При посадке в лодку ботник качнуло, и он самую чуть черпанул воды - Петровичу пришлось снова плеваться. Торопясь побыстрее отплыть, рыбак споро замахал веслом и только через полчаса понял, что забыл на берегу подсачек. Возвращаться было никак нельзя: в такой день, когда ему была уготована Большая Рыба, он никак не мог возвращаться! «Ах, Веничка, зачем ты сделал тринадцатый глоток?!» Нет, не из той серии. Скорее, «ведь был совет ему, чтоб зарядил ружье он дома!» или: «шла бы ты домой, Пенелопа». Внезапно в душе стало как-то неуютно. Отогнав эти мистические думы, Петрович погреб быстрее и сосредоточился на выполнении задачи сезона – поимке Большой Рыбы. Где она могла сегодня ждать его? В заливах? Один раз в прошлом сезоне Петрович, забравшись в озеро Черное и подматывая нескромного размера блесну, вдруг увидел, как по направлению к лодке стала выпрыгивать из воды мелкая рыба. Не сообразив, в чем дело, рыбак перестал крутить ручку катушки только тогда, когда вода «взорвалась» в пяти метрах от его утлого ботника и с двукилошной – не меньше – щукой в пасти перед ним промелькнула туша огромной щучины, грохнувшейся рядом и волной от своего падения едва не перевернувшей ботник. Было б сердце послабже – можно было в тот же миг и «коньки откинуть», но в тот раз все, слава богу, обошлось. В то же время на коренной Волге «крупняк» ловился, а, вернее, клевал – чаще. В большинстве случаев такие поклевки заканчивались оборванными лесками и поломанными удилищами, но иногда, раз-два в сезон и вытаскивали пудовых щучин – Петрович даже выпросил однажды у соседа Васьки Малахаева голову такого вот монстра. Башка была больше похожа на голову доисторического ящура, чем на щучью, до того велика и ужасна в оскале своих огромных многочисленных зубов. Петрович было планировал повесить ее в сенях своего акулихинского домишки, но потом, устыдившись своего не гожего для уважающего себя рыбака поступка, «чужую голову» уже в почти готовом виде – только лаком скрыть осталось – отдал. Решил, что когда-нибудь поймает своего «бронтазавра», вот тогда и сделает чучело. И ехал рыбак на глубокую закоряженную яму, а точнее - навстречу своей Судьбе. И чувствовал, что произойдет в тот день нечто важное, и где-то в глубине души не хотел. Вот поймает он эту щуку, за которой охотится уже два десятка лет, и что? Вот убьет он свою мечту? Дальше что делать? Бросать спиннинг и переходить на «кольцовку», чтобы поймать своего самого большого в жизни леща? Квочить сома? Ловить сорожку на поплавочку? Смешно. Есть только одна Большая Рыба в его жизни: щука-крокодил, щука-монстр, щука-зверь, и он весь сезон открытой воды посвятил ее поимке. Раньше тоже хотел поймать, но только в этот год напрочь отказался от «факультативной» ловли окуня на вертушки, щуки-травянки на колебалки, и жереха «на всплеск». Все свое время посвящал Петрович ловле на донные тяжелые джиги с огромными поролонками, при виде которых улыбались другие рыболовы и в страхе разбегалась рыба – ведь они не на жертву были похожи своими размерами, а на хищника! Несколько раз эти его самоделки, оснащенные двумя тройниками, цепляли судаков и щук. В основном – за наружную часть морды – багрили. На безрыбье, в котором оказался рыбак в этот год, он был рад и этому улову, хотя стыдился того факта, что рыба была поймана не в рот, а как бы нечестно, случайно. Ради этой Большой Рыбы, чтобы не отвлекаться от поставленной задачи, Петрович и с городом почти окончательно завязал, взяв бессрочный административный отпуск на работе, - все время проводил на реке и ловил, ловил, ловил… За воспоминаниями прибыл на место неожиданно быстро. Летом эта Манькина яма часто посещалась рыбаками. Но не было ни у кого ни сил, ни терпения стоять над ней день-деньской, ожидая поклевки крупняка. Да и коряги одолевали – жадно набрасывались на твистеры, виброхвосты, поролонки и съедали их - сколько ни дай. Осенью на яме было безлюдно. Вдалеке где-то жужжал только мотор не то рыбаков, не то браконьеров, а видно не было никого. Петрович решил, что сделает ровно триста забросов, и если поклевки не будет – поедет домой. В последнее время он часто так делал – считал забросы – думы все были за долгий сезон передуманы, новых дум старые книги почему-то в последнее время ему не навевали, вот чтобы хоть чем-то занять полусонный мозг, он и придумал себе такое развлечение. Раньше, в детстве и юности (да и в зрелом возрасте) он часто сам себя обманывал: вот еще пару забросиков сделаю, вот еще пятнадцать минуток посижу. А потом, как бы невзначай, незаметно для себя, оставался еще и еще. Теперь такого он себе не позволял: четко определял количество забросов и следовал установленной себе «норме». Через сто забросов рыбак стал мучить себя сомнениями: а что если Большая Рыба не клюнет? До сих пор он думал только о том, что будет делать, когда поймает свою рыбу жизни. А как быть, если сезон так и закончится поражением? Посвящать следующий сезон ловле Большой Рыбы он уже не мог. Несмотря на моложавый еще вид и не слишком солидный возраст, Петрович был болен. Он и раньше чувствовал внезапные недомогания, но недавно врачи поставили ему неутешительный диагноз и предписали южный климат, солнышко, кефир, клистир и теплый сортир. На зиму надо было перебираться на юг. А что там через полгода русской зимы будет – никто не знает. Вот и бросал Петрович все свои силы в последний бой, может, своими болячками ощущая скорую смену погоды и наступление зимы. Еще через сотню забросов предчувствие схватки с Большой Рыбой пропало, Петрович механически делал дальние забросы, крутил ручку большой катушки, выматывая поролонку и снова забрасывал. Дело подходило к концу, когда он понял, что ничего не будет, если не будет поклевки Большой Рыбы: ни юга, ни шанса поправиться, ни новой Любви, ни новой Весны – ничего. В ярости делал он последние забросы, и когда поролонка мертво зацепилась за что-то на дне, с силой подсек и стал согнутым в колесо спиннингом отрывать ото дна что-то большое… Конец, уважаемые читатели, я предлагаю придумать вам самим. Мне надоело делать все за вас, напрягите и вы свою фантазию. Финал нашей повести остается открытым. Пусть Петрович для кого-то из вас выйдет победителем в схватке с подводным монстром, а затем победит и свой недуг; а Петрович другого из вас просто-напросто выведет на поверхность огромную замшелую корягу, обвешанную как елка новогодняя всякими-разными приманками. А, может, огромная рыбина сдернет Петровича с лодки и утащит его на дно, после чего ему присниться последний сон разума? Я уже не знаю. Пусть ваше воображение доведет дело до ума. Мы дружили с Петровичем долго, настала пора проститься. Но впереди, надеюсь, будут не менее увлекательные рыбацкие дороги; и, верю, новые рыбацкие истины обязательно откроются нам. Продолжение не следует. Сосед Петровича Дмитрий Соколов