Bo4kaMeda

от Elena Prokofeva





Январский день. На берегах Невы
Несется ветер, разрушеньем вея.
Где Олечка Судейкина, увы,
Ахматова, Паллада, Саломея.

Все, кто блистал в тринадцатом году —
Лишь призраки на петербургском льду.
Вновь соловьи засвищут в тополях,
И на закате, в Павловске иль Царском,

Пройдет другая дама в соболях,
Другой влюбленный в ментике гусарском.
Но Всеволода Князева они
Не вспомнят в дорогой ему тени.

Ни Олечки Судейкиной не вспомнят, —
Ни черную ахматовскую шаль,
Ни с мебелью ампирной низких комнат —
Всего того, что нам смертельно жаль.


Это стихотворение Георгий Иванов написал в 1923 году. Казалось, он прав – не вспомнят… Соловьи снова будут петь, дамы в соболях иногда будут появляться, но времена гусарских ментиков точно прошли. И «смертельно жаль» всего утраченного будет даже через сто лет. Пусть не всем, но многим.




Георгий Иванов


Некоторых никогда не забудут. Анну Ахматову. Гениев не забывают.

Но станет интересно, кто же остальные — те, кто блистал в тринадцатом году?
И где они были в 1923 году, когда поэт перебирал их, как драгоценные жемчужины с порванных четок?..

Анна Андреевна Ахматова в 1923 году была на родине. Как бы эта родина теперь не звалась, как бы эта родина теперь с ней не обходилась, в своей любви Ахматова была верна – в истинной и высшей любви, которая имеет право осуждать объект любви за жестокость, но никому другому осудить не позволит, и жалеет, и остается рядом в любой беде…
По отношению к родине Анна Ахматова была как одна из тех жен декабристов, которые последовали за мужьями в Сибирь. К счастью, в Сибири ей побывать не довелось – она бы неизбежно погибла. Но она была всегда со своей любовью. Со своим народом. Со своей Россией.


Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл, —
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.


Ахматова разделила со своим народом и его трагедию…


Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.


Анна Ахматова и Ольга Судейкина


А Олечка Судейкина? Паллада? Саломея?

Олечка – Ольга Афанасьевна Глебова-Судейкина — была еще в Петрограде, который покинет навсегда в 1924 году.

Паллада Олимповна Богданова-Бельская в 1923 году уже вернулась из Крыма (куда уехала, собираясь покинуть Россию) в Петроград.

Саломея Николаевна Андроникова уже год как уехала в Париж.

Они не создали ничего значимого, эти знаменитые красавицы, но они были истинными музами Серебряного века.

* * *

Самой яркой из трех красавиц была Паллада Богданова-Бельская.

«Роковая Паллада».

Светская львица и поэтесса, известная своей непревзойденной экстравагантностью. Ее обвиняли в феноменальной безнравственности: говорили, будто любовников она меняла чаще, чем перчатки. И вообще про нее много и с удовольствием говорили. И писали в мемуарах. Многие воспоминания противоречат друг другу, зачастую мемуаристы не утруждали себя проверкой хотя бы дат… Но у всех воспоминаний восхитительный, остро-пряный привкус скандала.

Если бы ее биография была сюжетом романа, критики были бы возмущены: такого не может быть, все это совершенно нереально! Однако это нереальное было ее жизнью. И все скандальные слухи. И любовь, изменившая ее судьбу.

А еще она вела «Рубрику горячих советов о красоте — дамам и джентльменам».



Паллада Богданова-Бельская


Паллада – ее настоящее имя, а не псевдоним. Оказывается, ее дедушка, Иван Старынкевич, был таким страстным поклонником древнегреческой культуры, что всем своим детям, коих было одиннадцать, дал классические греческие имена. Эту традицию продолжил его сын Олимпий Иванович.

Когда сама Паллада Олимповна стала матерью, она назвала близнецов Орест и Эраст.Она родилась 1 января 1887 года. Детство Паллады Старынкевич прошло в Виленской губернии. В начале 1900-х годов семья переехала в Петербург.








В семнадцать лет Паллада вышла замуж за Сергея Богданова, не то революционера, не то революционно настроенного, но в то время и она сама «рвалась на революцию, как на красное рвется бык». Очень стоек слух, будто сначала она сбежала из дома с его приятелем эсером-террористом Егором Сазоновым, но доказательств этого не существует. Вообще, в ее яркой биографии очень много такого, о чем говорили все, писали многие, а доказательств не существует... Утверждали даже, будто Паллада отказалась консумировать брак.

В 1906 году у Паллады родились сыновья-двойняшки. Но кто был их отцом? Современники перебирали разных претендентов на эту роль. Таинственность в этом вопросе создала сама Паллада. На самом деле – скорее всего, дети все-таки родились от законного мужа. По крайней мере, они сами так считали и так считают потомки Паллады Олимповны.
Сразу отмечу, что судьбы ее сыновей сложились благополучно, Орест стал известным ученым-металлургом, Эраст – юристом. Олимпий Иванович считал, что дочь еще слишком молода, чтобы самостоятельно воспитывать детей, и нашел для мальчиков опекунов. Впрочем, это было нередким явлением в дворянских семьях.

В историю она вошла под фамилией Богданова-Бельская. Двойная фамилия была и в ее паспорте, но детей она записала Богдановыми и откуда взялась вторая часть фамилии, не знают даже потомки.





Мужчин, так или иначе к неравнодушных к «роковой Палладе», было много.

Художник Владимир Милашевский вспоминал:

«Вот Паллада... в окружении людей, восхищенных ею. Об этой женщине, о ее капризах, причудах, экстравагантности и взбалмошности ходят легенды. Если Сомов, Бенуа воплощают XVIII век в своем искусстве, то она его повторяет в собственной жизни, в беспечно-легкомысленном ее течении. Она красива, но не красотой бесспорной красавицы — она неповторима, это больше!»

Игорь Северянин описал ее иронически-восхищенно:


Она была худа, как смертный грех,
И так несбыточно миниатюрна...
Я помню только рот ее и мех,
Скрывавший всю и вздрагивавший бурно.

Смех, точно кашель. Кашель, точно смех.
И этот рот — бессчетных прахов урна...
Я у нее встречал богему, — тех,
Кто жил самозабвенно-авантюрно.

Уродливый и бледный Гумилев
Любил низать пред нею жемчуг слов,
Субтильный Жорж Иванов — пить усладу,
Евреинов — бросаться на костер...
Мужчина каждый делался остер,
Почуяв изощренную Палладу...

Интерес к ней Алексея Толстого трансформировался от влюбленности к ненависти и отвращению, и считается, что именно о ней он написал в романе «Сестры»:

«Я почему люблю этот кабак? Такой гнили нигде не найдешь – наслаждение!.. Посмотри – вон в углу сидит одна – худа, страшна, шевелиться даже не может: истерия в последнем градусе, – пользуется необыкновенным успехом».

Георгий Иванов, тот самый, который тосковал по «призракам на петербургском льду», оставил весьма критические воспоминания о своих современниках. Он был весьма злым мемуаристом, но недостаточно надежным рассказчиком. Многое он просто придумывал... Однако рассказывал интересно и ярко, в том числе и про Палладу:

Когда Паллада шла по улице, прохожие оборачивались.

Как было не обернуться? Петербург, зима, вечер. Падает снег, зажигаются фонари. На обыкновенных улицах обыкновенная толпа. И вдруг...

Вдруг в этой серой толпе странное, пестрое, точно свалившееся откуда-то существо. Откуда? Из Мексики? С Венецианского карнавала? С Марса, может быть?

На плечах накидка – ярко-малиновая или ядовито-зеленая. Из-под нее торчат какие-то шелка, кружева, цветы. Переливаются всеми огнями бусы. На ногах позвякивают браслеты.
И все это, как облаком, окутано резким, приторным запахом «Астриса»…

Перья, ленты, амулеты, орхидеи. Но главное – какая-то смелость, даже агрессивность в отношениях с мужчинами. Да, могла «выдерживать» своего поклонника в соседней гостиной помногу часов, но могла «крутить любовь» и с сыном, и с отцом одновременно. Однажды у нее «накопилось» шесть партнеров сразу, которые, узнав друг про друга, в ужасе разбежались. А отец ее, генерал-майор, именно в это время писал ей записки, в коих наставлял ее никогда не оставаться в комнате наедине с мужчиной. Дескать, неприлично!

Записки эти она показывала подруге: «Бедный папа…»

Денег у Паллады мало. Талантов никаких. Воображение воспаленное. Еще в институте прочтенный тайком «Портрет Дориана Грея» решил ее судьбу. Она должна стать лордом Генри в юбке – порочной, блестящей, очаровательной, презирающей «пошлые условности».
В половине шестого – в шесть «салон» в разгаре. Хозяйка в ядовитых шелках улыбается с такого же ядовитого дивана. И вся вообще обстановка – ядовитая. Горы искусственных цветов (живые, увы, не по карману), десятки разноцветных подушек, чучела каких-то зверей, перья каких-то птиц. От запаха духов, папирос, восточного порошка, горящего на особой жаровне, – трудно дышать. И еще эта пестрота стен, ковров, драпировок. И эта пестрота лиц…

Хозяйка «загадочно» улыбается. Она еще молода. Если всмотреться – видишь, что она была бы прямо хорошенькой, если бы одной из тех губок, что продаются у входа, стереть с ее лица эти белила, румяна, мушки, жирные полосы синего карандаша. И еще – если бы она перестала ломаться. Ну, и оделась бы по-человечески.

Конечно, все эти «если бы» – неосуществимы. Отнять у Паллады ее краски, манеры, пестрые тряпки – бесконечное ломанье, что же тогда останется?»


Откуда ему было знать, что она читала или не читала, какие решения она принимала в школе?.. Но образы он создавал такие запоминающиеся, что ему предпочитали верить.





Передумав стать революционеркой (хлопотно и скучно), Паллада решила стать поэтессой, актрисой и светской львицей.

В 1911 году Паллада закончила театральную студию Н. Н. Евреинова.

В 1915 году выпустила книгу стихов.








Готовила и вторую, но она не вышла из-за революционных событий в России, — к сожалению, потому что оформлял эту книгу Сергей Судейкин и он нарисовал, пожалуй, лучший из портретов Паллады.

Вера Судейкина, его вторая жена, писала о его работе над обложкой:

«Эта обложка — изумительнейшая характеристика Паллады. Картонное сердце в незабудках висит на тяжелой цепи, которая пронизывает его в середине. Сверху вонзилась в него же стрела, и несколько капелек крови падает вниз. Над сердцем и под ним надпись: «Паллада — стихи». Все сделано с легким сдвигом, слегка футуристически, что указывает на ее душевный сдвиг. А внутри книги Палладин портрет: ее голова в шляпе, на которую накинута черная шаль, рукой она приоткрывает ее, и виден лишь один глаз, одна половина лица. Одна половина ее монашеская, другая — светская».





Были написаны и уже напечатаны еще два романа, но они сгорели во время пожара на складе.

Стать светской львицей у нее получилось лучше, чем актрисой и поэтессой. Мало кто считал удачными ее стихи. Паллада писала преимущественно о своих чувствах, сложных, трагических и мятежных, иногда описывала себя словно бы со стороны, глазами влюбленного мужчины, а то и просто «иных»…


Раз сквозь черную маску Пьяретты
Я увидел два узких зрачка.
На ногах сплетены амулеты,
В аметистовых кольцах рука.

В этой встрече была неизбежность.
Я, как мальчик, почувствовал страх,
И не мог проявить я небрежность
В поцелуе руки и словах.

Мне сквозь черную маску Пьяретты
Никогда не увидеть судьбы.
Ах, зачем у нее амулеты?
Перед ними бессильны мольбы.

***

«За что? — она спросила Бога, —
В удел мне тернии, в удел мне кровь?»
— «За то, что было слишком много,
Тех, кто желал узнать с тобой любовь».

— «За то? — она сказала нежно, —
Тогда, Господь, брось больше терний мне,
Чтобы могла я безмятежно
Грешить, все зная, и в предсмертном сне!»


Я не раз встречала утверждение, будто Паллада вела «Рубрику горячих советов о красоте — дамам и джентльменам» в журнале «Аргус». На самом деле я нашла только одну статью Паллады Богдановой-Бельской в «Аргусе» (1914. № 18), но современники писали, что статьи о красоте и моде были для нее постоянным источником дохода.

«Мушки. Инструкция-призыв к современным дамам любого возраста об очаровании вернувшейся из 18-го века моды на ношение бархатных мушек» — набросок Паллады Богдановой-Бельской.

Советы она давала не столько горячие, сколько причудливые:

«Легко и кокетливо посаженная, золотистая или черная (смотря по цвету волос ее обладательницы) мушка, поверх розовых или красных губ с правой стороны, — разве не докажет всем и каждому, на нее взглянувшему, что тайная грусть на всю жизнь омрачила сердце ее носительницы?»

«Если ваши губы бледны и усталы от вчерашних крепких поцелуев, опустите лепесток алой розы в душистый спирт с несколькими каплями глицерина и омойте этим ваши губы, не раздумывая, как красным вином накануне. На открытом, хрупком плече, конечно свежевымытом молоком из взбитых яиц и одеколона, как неожиданно пленит нас черная узенькая стрелка, посаженная у левой лопатки, острием вниз»

Конкретно за этот «набросок» Паллада получила 60 рублей, которые ее очень выручили: позволили выплатить долг портнихе, составивший 35 рублей 80 копеек.

…Была ли Паллада и правда настолько развращенной, как о ней писали? «Лордом Генри в юбке», как назвал ее Георгий Иванов, сравнив с самым распутным персонажем из «Портрета Дориана Грея»? Не являлись ли слухи о ее порочности ею же самой и сочиненными? Все любовные связи, которые с удовольствием перечисляли ее современники и продолжают перечислять наши – не были ли они выдумкой?

В одном из писем она говорит:

«Я не могу жить без выдумки… не могу жить без мечты и страсти, а люди должны мне помогать в этом, иначе я не верю в свои силы».

Но бесспорно – она не любила обыденность и обожала находиться в центре событий, и если не было интересной интриги, в которой Паллада могла бы участвовать или за которой она могла бы наблюдать, она ее создавала сама. Она хорошо разбиралась в людях и знала, как играть с ними. И в них.

Все тот же Георгий Иванов пересказывал в мемуарах диалог, якобы состоявшийся между ним и Палладой:

«— Вот, Лавров... №49... в позапрошлом году...
— А теперь который номер?
— Семидесятый. Когда будет семьдесят пять, я буду справлять юбилей, — и она нежно прижимает к губам свою записную книжку. — Это моя душа — она переплетена в человеческую кожу…»

Надеюсь, Иванов это все не сочинил.

Надеюсь, это все сама Паллада сочинила, чтобы поразить его, трепетного…





В Палладу влюбился юный поэт-гусар Всеволод Князев – «дитя», как говорила о нем Тэффи, «розовое, белокурое, золотистое, в гусарском мундире». Палладе он быстро надоел, и тогда она решила устроить ему роман с поэтом Михаилом Кузминым, и попросила юношу отнести от нее Кузмину две розы – воспоминания разнятся, кто-то утверждает, что розы были почти черные, кто-то — что красного «мясного» цвета, будто вырванные сердца. В дневнике Кузмина от 2 мая 1910 года это просто «розы».

«Мне очень понравился приходивший Князев. Вдруг он мне принес две розы от Паллады. Пошел ее поблагодарить. Звала слушать стихи Князева. Она действительно очень красива…»

С этих роз от Паллады начался роман между Кузминым и Князевым. Позже в эту любовную паутину будут втянуты художник Сергей Судейкин и его жена Ольга Глебова, а кончится все самоубийством Князева… Но это будет позже.

В 1915 году Паллада подружилась с Леонидом Каннегисером. Они были соседями и у них сложились теплые отношения, но современники, конечно же, предположили, будто их соединила пламенная страсть, несмотря на то, что Паллада была старше Леонида на десять лет. Тогда Каннегисер был знаменит только своей показной аморальностью – заявлял, будто он гомосексуалист, хотя все известные романы у него случались с женщинами – эстетством и высокой литературной образованностью… И он тоже писал стихи. Кажется, в ту пору все писали стихи! И любил духи. Какие именно – в истории не сохранилось, но еще одна из красавиц той эпохи, очарованная им Ольга Гильдебрандт-Арбенина, вспоминала:

«А пахло от его рук и перчаток — когда он снимал их — замечательно. Это я помню. У меня на руке оставался запах горячей душистой кожи».







Именно Каннегисеру Паллада писала самые доверительные письма.

«Есть тысяча способов добиться любви женщины и ни одного, чтобы отказаться от нее. А про меня! Есть миллионы способов заставить забыть ее и ни одного, чтобы она полюбила. Да, я аскетка и, если бы не мое здоровье, я бы одела власяницу. Вот уже три месяца Паллада не сексуальничает и не будет до смерти или – что еще! – до огромной постельной любви!..»

В 1918 году Леонид Каннегисер прославится, застрелив председателя Петроградской ЧК Моисея Урицкого – из мести за расстрелянного друга – и сам будет расстрелян…

В 1917 году Паллада уехала в Крым и там познакомилась со скульптором Глебом Дерюжинским. Ппоженились они уже в Петрограде. Брак распался в 1919 году, вскоре Дерюжинский Россию покинул.

В 1922 году, в Ростове-на-Дону, куда она уехала от страшного голода в Петрограде, Паллада вышла замуж за поэта и журналиста Иосифа Кобецкого. Брак продлился очень недолго, оставив Палладе на память только фамилию – почему-то «Пэдди-Кобецкая». Переболев малярией и чуть не умерев на больничной койке в Ростове-на-Дону, в 1923 году Паллада вернулась в Петроград.

Правнучка Паллады Олимповны, Мария Богопольская, пишет в своем блоге:

«Если честно, мы в семье — я, бабушка, мама — всегда думали, что эта фамилия — один из псевдонимов Паллады, пока не увидели свидетельство о браке прабабушки и прадедушки, где указана эта фамилия».





В 1924 году Паллада вышла замуж за искусствоведа Виталия Николаевича Гросса. Ей было 37 лет. Ему – 21 год.

Дитя своего времени, Паллада успела все – пережить увлечение революцией, побыть светской львицей, шокирующей своей экстравагантностью даже многое повидавших литераторов, прославиться как распутница, сменить трех мужей… И впервые по-настоящему влюбиться в возрасте тридцати шести лет. В двадцатилетнего мальчика, искусствоведа Виталия Гросса. Они поженились в 1924 году, а год спустя у них родился сын Эрнст.
К сожалению, ее счастье было недолгим. Виталий Гросс умер от туберкулеза в 1935 году.

Вообще же, судьба была милосерднее к Палладе, чем к другим. Ее, дворянку, не арестовали и не выслали из Ленинграда.

Она пережила голод в 20-е годы. Она пережила Блокаду… Но пережила же!

Эрнст прошел войну. Получил два ранения. Паллада получила одно ложное извещение о его гибели… Но он вернулся!

Все ее дети прожили достаточно долгую и благополучную жизнь.

Паллада жила с сыном и его семьей, пусть в одной комнате в коммунальной квартире на Васильевском острове, но они никогда не бедствовали по-настоящему.





Паллада Олимповна всю жизнь общалась со всей творческой элитой. Она оставалась интересна всем. И в ней жил горячий интерес ко всему, что происходит вокруг, и особенно – в сфере искусства.

Современники утверждали, что зарабатывала на жизнь Паллада Олимповна гаданием на картах. В те времена гадателей в таких количествах, как сейчас, и вообразить было невозможно. Контакты хороших гадателей передавали из уст в уста, тайком. Преуспеть на этом поприще мог только очень хороший психолог, разбирающийся в людях, и очень умный человек, умеющий к тому же создать мистическую атмосферу во время гадания. Не удивительно, что у Паллады Олимповны это получилось.

В возрасте пятидесяти двух у нее случился последний бурный роман: мужчина, добивавшийся ее руки и сердца, был моложе, но Паллада, видимо, все еще любила Гросса… Эта история любви началась еще до Великой Отечественной войны. Они поддерживали друг друга во время Блокады. Но после Паллада Олимповна вполне удачно «женила» своего поклонника на его ровеснице.

В возрасте семидесяти лет она еще ходила на свидания.








Фотография сильно накрашенной пожилой женщины, которая тиражируется в интернете, как якобы фото Паллады Олимповны в старости, не имеет ничего общего с ней настоящей. У Паллады Олимповны были и вкус, и воспитание. Она прожила безумную молодость в стиле эпохи. Но всегда осознавала свой возраст.

До глубокой старости она оставалась элегантной дамой. Уже ничего не было от той Паллады, которая умела и любила шокировать. Но неизменно – тщательная укладка, маникюр, шарфики, шляпки. И конечно, носила духи… А вот какие – к сожалению, я не смогла узнать. Только и мелькало в воспоминаниях: всегда шляпки, шарфики, духи…

Ее невестка, Валентина Петровна, вспоминала, что Паллада Олимповна к завтраку всегда выходила с аккуратной укладкой и легким макияжем. Она не покидала с утра свою комнату, не нанеся губную помаду.





Она любила розы.
Валентина Петровна вспоминала, что Паллада Олимповна все время просила покупать ей флаконы «Розовой воды» и использовала ее настолько активно, что от нее всегда исходил тонкий аромат розы.

Правнучка, перебирая ее письма, записи, альбомы, написала:

«Паллада Олимповна — большая любительница сухих цветов, во всех ее книгах и альбомах можно встретить сухой лист, цветок, траву. Лепестки роз, кстати, встречаются в книгах чаще всего».

Скончалась Паллада Олимповна Гросс в Ленинграде, 19 июля 1968 года. Она не успела закончить свои мемуары, но все же написала достаточно, чтобы эта книга, когда она будет опубликована со всеми фотографиями, сохранившимися письмами и открытками, стала драгоценным документом эпохи.

fragrantica.ru