«Подчёркнуто русский художник»

Среда, 04 Марта 2020 г. 05:37 + в цитатник

Bo4kaMeda

Автопортрет русско-американского художника Сергея Судейкина, 1930-е, США

До революции питерец Сергей Судейкин был участником арт-группировки «Мир Искусства» и входил в число организаторов самого модного развлекательного заведения столичной творческой богемы — «Бродячая Собака». В 1917 году, когда в Москве и Питере стало «жарковато», Сергей уезжает в тихий Крым, откуда позже через Грузию в 1920-м бежит в Париж. Там он пробудет всего два года, перед тем как обоснуется в Нью-Йорке, где он сделает успешную карьеру театрального декоратора, попутно иногда подрабатывая декоратором в Голливуде или автором обложки гламурного журнала а-ля «Vanity Fair».

Вероятно, по известности писатель Алексей Толстой, тот самый «красный граф», выигрывает в России в сравнении с Судейкиным, хотя девять картин последнего имеются в Третьяковской галерее. В 1921 году Алёшка Толстой, тогда ещё эмигрант, написал о Судейкине статью в только открывшийся эмигрантский журнал о русском искусстве «Жар-Птица». В ней Толстой рефлексирует о состоянии русского искусства начала 1920-х годов, когда только-только закончилась эпоха «Серебряного века».

Алёшка — это не фамильярность, так его называли ненавистники из эмигрантов, впрочем, всегда признавая его талант. «Алёшка, ё… твою мать! Третий Толстой! Хоть ты, конечно, и сволочь, но талантливый писатель. Продолжай в том же духе!» — напишет из Парижа в 1930-х Толстому лауреат Нобелевской премии Иван Бунин.

Портрет Алексея Толстого пера Павла Кокорина, 1940 год

Толстой изначально склонялся к белым, затем проделал типичный эмигрантский маршрут «Константинополь — Париж — Берлин», по впечатлениям от которого позже он напишет блистательные произведения «Эмигранты», «Приключения Невзорова или Ибикус», «Хождения по мукам». В Берлине он будет сотрудничать со «сменовеховцами» (если очень просто и огульно — белыми сторонниками примирения с красными), и в 1923 году уедет в Москву. Насовсем. Там, в отличии от большинства реэмигрантов Толстой закончит жизнь не с пулей в затылке, а лауреатом трёх Сталинских премий первой степени и, что более важно, другом самого Иосифа Виссарионовича.

Обложка американского журнала для буржуазной богемы «Vanity Fair» с иллюстрацией Сергей Судейкина. Декабрь 1922 года

Но в то время, пока Толстой ещё жил в Берлине, он успел написать статью о своём собрате-эмигранте. Давайте же к ней обратимся.

Перед картинами Судейкина

Передо мной картины Судейкина: вот — чудесный, полный поэзии, радости и юмора, мир старинных пейзажей, дворянских усадеб, хороводов под зелёной синью рощи, жеманных молодых людей, влюблённых в сельских красавиц: оживший мир беспечной прелести и любви, над которым купидон, выхоленный в бабушкиных перинах, натягивает свой лук. Вот — ярмарки, балаганы, петрушка, катанье под Новинским, где всё пьяным-пьяно, где на тройке пролетают румяные купчихи, а курносый чиновник, томясь от вожделения, глядит им вслед. Вот — жарко натопленные мещанские горницы, кабинеты в трактирах, с окошком на церковный двор, непомерные бабищи, рассолодевшие девки, половые с каторжными лицами, и тот же курносый чиновник утоляет вожделение за полбутылочкой рябиновой. Вот — сказочный мир глиняных вятских игрушек. Вот — упившийся сладострастием и ленью восток, — Грузия, Персия, Армения. Вот, наконец, портреты современных нам лиц, взятые в какой-то особой, таинственной, жуткой их сущности.

Стоишь, очарованный этим несравненным поэтом, насмешником, мистиком, могучим и яростным колористом, и спрашиваешь, — из каких глубин выросло это искусство?

«Чаепитие под машину», 1910-е, Сергей Судейкин

* * *

Для меня рассуждения об искусстве всегда сводятся к одному: искусство (живопись, музыка, поэзия и др.) это — сеть, которою улавливается дух жизни и, уловленный, заковывается в кристаллы звука, слова, краски, формы.

Кристаллы эти разрушаются временем, но искусство снова и снова закидывает сеть. По богатству улова судят о богатстве века. Но есть и другое различие в этих уловках вечности: степень их насыщенности вечным, тем, что в искусстве мы называем Красотой.

Об этом, в сущности, и говорят, когда говорят об искусстве, или когда по нём судят о современном ему веке.

* * *

Ловцы вечности строят свои формы из хрупкого и тленного материала жизни. Формы обуславливают содержание: жизнь довлеет над творчеством. Действительно, нельзя кровавый закат насытить радостью ясного утра. В этом трагедия искусства и его неуставаемая борьба с формой, — с жизнью сегодняшнего дня.

Только в редкие эпохи счастливого и пышного расцвета жизни искусство современно ей, — тогда оно обожествляет эту жизнь, тогда — улов щедрый и Красота совершенна.

Но такие эпохи редки. Обычно взор искусства в поисках формы обращен назад, в глубь отошедшего времени, и чем тусклее современность, тем пронзительнее взор в глубину.

Но здесь снова трагедия: давно отошедшие формы прекрасны, но мертвы, их не наполнить вином бытия, как не наполнить истлевшего меха. А то, что живо, — тускло и безнадёжно.

Мы только что пережили подобное время в искусстве: десятилетие перед мировой войной.

«Русский зимний карнавал», 1923 год, США.

Эта картина Судейкина ушла на торгах Sotheby’s за 650 тысяч фунтов стерлингов

* * *

Связь искусства с жизнью — связь в любви и ненависти одновременно. Связь эта предвозвещена огненным мечом Архангела, преградившего первому человеку райские врата. Мечта о райских вратах — вечная тоска искусства. Оно приковано к жизни, но оно всегда впереди неё, одушевлено этой мечтой. Поэтому искусство всегда веще, пророчественно.

Веще и пророчественно не содержание искусства, но само его качество, его окраска. Как по убору птиц, по их полету, мы говорим о весне и об осени, так по убору и взлету искусства мы гадаем о грядущих днях.

«Романс Глинки», 1910-е, Сергей Судейкин

* * *

Я помню, как в 1910 году мы ждали конца мира: хвост кометы Галлея должен был коснуться земли и мгновенно насытить воздух смертельными газами циана.

Так за десятилетие перед мировой войной, перед гибелью Российской империи, всё русское искусство, сверху донизу, в смутном предчувствии гибели, было одним воплем смертельной тоски.

В живописи была изысканность, сладострастие формы; в поэзии — белая дама; в романе — проповедь самоубийств; в музыке, наиболее ясновидящем из искусств, — пылающий хаос. Поэма Огня — прямое указание на грядущее потрясение мира.

Этого мало: последнее поколение «ловцов вечности», в исступлении и смертельной тоске, начали размазывать себе лица похабными рисунками, становиться на голову и кричать, что весь мир кверху ногами.

Свинцовая туча надвигалась, покрыла Россию, и Империя, со всей трехсотлетнею культурой, рухнула в бездну.

Век был изжит.

* * *

И вот, мы стоим по эту сторону бездны. Прошлое — груда дымящихся развалин. Что же сталося с искусством? Оно погибло? Или его уцелевшие остатки доживают век?

Об русском современном искусстве, во всём его объёме, говорить сейчас трудно: оно раскидано по свету и только теперь начинает собираться в ячейки. Но по отдельным частям его, преимущественно живописи и музыке, уже можно провидеть в нём новую кровь, свежую силу: преображение. Не осталось и следа разочарования и упадка. И уже ясно проступают его резкие грани: строгость, сила, простота, утверждение жизни, жажда овладения хаосом. Я повторяю, — ещё рано определять качество русского искусства. Никто не знает, какими дорогами пойдет Россия, каков путь её искусства, но по его окраске, по его взлёту уже чувствуется в тумане грядущего весенний расцвет, а не безнадёжное угасание осени.

Так, первые птицы, долетевшие до этого берега из тьмы гигантского пожара, ещё окрашены кровавыми отблесками, но движения их сильны, кровь горяча и голос громок.

«Масленичный петрушка», 1910-е, Сергей Судейкин

* * *

Возвращаюсь к Судейкину. Определить этого поэта-живописца, то русского Ватто, то суздальского травщика, так же трудно, как трудно выразить словом славянскую стихию: какое-то единственное сочетание противоречий.

Бывают в России такие лица: строгие, серые, раскольничьи глаза и усмешка рта, не предвещающая доброго. Эти лица не забываются, очарование их волнует. У первого человека, мне кажется, было такое лицо — ясно, как зеркало, отражающее первоначальную и неуспокоенную двойственность души.

В этой, гармонически успокоенной, возбуждённой двойственности — весь красочный и фантастический мир Судейкина.

* * *

Судейкину омерзительна современность, — асфальтовая улица со всей своей очевидной логикой, тусклые лица толпы, пыльные одежды. Его глаз пронизывает, как мираж, забытую господом богом прогорклую суету современности, и по каким-то неуловимым знакам, неясным очертаниям творит яркую и радостную жизнь в одеждах прошлого. Вот первое сочетание двойственности: Судейкин весь в прошлом, но он весь живой, радостный, реальный. В нём нет ни капли сладкого яда меланхолии. Современность подсовывает ему асфальтового, прогорклого от скуки чёрта, и он пишет с него пышную, весёлую девку в кокошнике и сарафане, и чувствуешь: она жива, она среди нас, — нужна лишь творческая воля, чтобы, преодолев пыльную завесу современности, снова войти в росистый сад Господа Бога.

* * *

Судейкин — подчёркнуто русский художник. В нём очень выявлена та особая черта, которая простому глазу кажется насмешкой над самим собой: нарисует, например, человек от всей своей душевной взволнованности картину и под конец, где-нибудь сбоку, усмехнётся, нарочно покажет кукиш, — всё, мол, это нарочно… всё, мол, это пустячки.

Черта эта — стыдливость, или юродство, или лукавство, или, быть может, ещё не осознанный инстинкт, — лежит в самой основе русского человека. В его жилах текут две крови: прозрачная — кровь Запада и дымная — азиатская кровь. Ещё не умом, но кровью русский человек знает больше, чем человек Запада, но инстинкт его до времени велит охранять это знание крови. Отсюда — лукавство, заслоночки в тех местах, где — вот-вот — откроется провал в вечность, отсюда — юродивое бормотанье Достоевского, отсюда — хитрый, раскосый глаз в уголку каждой картины Судейкина.

* * *

Три периода жизни Судейкина, — он родился в старинной усадьбе Смоленской губернии, юношеские годы провел в Москве, зрелые в Петербурге, — обусловили три основных грани его творчества: романтическую поэзию, реализм и изысканность.

Старинная помещичья усадьба насытила его душу очарованием: волнистых полей, покрытых хлебами и пятнами мирно пасущейся скотины; просёлочной дороги, по которой вдали, в облачке пыли, скачет в бричке отставной штабс-ротмистр, спеша куда-нибудь в гости; зелёным сумраком рощи, где босоногие красавицы в цветных сарафанах водят хоровод, а барин с трубкой под дубом глядит на них, ласковых, сильных, пугливых, и не наглядится…

Москва раскрыла ему весёлую, полнокровную, живую реальность. До ближайших к нам лет Москва не поддавалась унынию асфальтового черта: трамваи, семиэтажные дома, автомобили и пр. лишь увеличивали её полнокровие. Никакими усилиями из этой развесёлой деревни нельзя было сделать индустриальный, унылый город. Лихач с непомерным, ваточным задом запускал злого жеребца прямо с Тверской в переулки, на Живодёрку, в такие места, которые могли переварить какую угодно логику, какое угодно уныние. Однажды Судейкин рассказал мне о том, как он пировал за Москвой-рекой, где-то в Девкином переулке, на купеческой свадьбе, — сам Островский крякнул бы от удовольствия, слушая этот рассказ.

Лет пятнадцать тому назад в самом разгаре был петербургский художественный период, выраженный в формуле: «Искусство для искусства». Формула эта была страшна и гибельна для малокровных, для творцов без сильного запаса творчества: у них она вырождалась в чистый эстетизм, в кружковщину. Но Судейкин приехал тогда в Петербург с такими залежами творчества, что эстетическая формула была для него лишь благодетельна: она организовала его талант и придала ему высшее очарование. Судейкин сразу же вышел на европейскую арену.

«Бульварчик», 1910-е, Сергей Судейкин

* * *

Судейкин соединяет в себе два извечных противоречия, две культуры: Восток и Запад. Давнишний спор о путях русского искусства даёт, в лице Судейкина, сильный перевес тем, кто утверждает, что культурная миссия России в соединении двух миров, Востока и Запада, двух враждебных и каждого в отдельности несовершенных миров, влекущихся и не могущих постигнуть друг друга, как два начала — мужское и женское. Россия — их мучительное слияние. Россия сегодняшнего дня — исступленные, кровавые судороги двух слившихся, наконец, миров. Россия будущего — благодать изобилия, цветение земли, мировая тишина. Русскому искусству — венец на пиру.
Гр. Алексей Н. Толстой

Автор: Климент Таралевич

vatnikstan

.

Рубрики:

ПИСАТЕЛИ и ЛИТЕРАТУРА
ПЕРСОНЫ
ЖИВОПИСЬ, РИСУНОК

<a href="https://www.liveinternet.ru/users/bo4kameda/post467518804/">В«РџРѕРґС‡С‘СЂРєРЅСѓС‚Рѕ СЂСѓСЃСЃРєРёР№ С…СѓРґРѕР¶РЅРёРєВ»</a><br/>Bo4kaMeda

РђРІС‚РѕРїРѕСЂС‚СЂРµС‚ СЂСѓСЃСЃРєРѕ-Р°РјРµСЂРёРєР°РЅСЃРєРѕРіРѕ С…СѓРґРѕР¶РЅРёРєР° РЎРµСЂРіРµСЏ РЎСѓРґРµР№РєРёРЅР°, 1930-Рµ, РЎРЁРђ

Р”Рѕ СЂРµРІРѕР»СЋС†РёРё РїРёС‚РµСЂРµС† РЎРµСЂРіРµР№ РЎСѓРґРµР№РєРёРЅ Р±С‹Р» СѓС‡Р°СЃС‚РЅРёРєРѕРј Р°СЂС‚-РіСЂСѓРїРїРёСЂРѕРІРєРё В«РњРёСЂ РСЃРєСѓСЃСЃС‚РІР°В» Рё РІС…РѕРґРёР» РІ С‡РёСЃР»Рѕ РѕСЂРіР°РЅРёР·Р°С‚РѕСЂРѕРІ СЃР°РјРѕРіРѕ РјРѕРґРЅРѕРіРѕ СЂР°Р·РІР»РµРєР°С‚РµР»СЊРЅРѕРіРѕ Р·Р°РІРµРґРµРЅРёСЏ СЃС‚РѕР»РёС‡РЅРѕР№ С‚РІРѕСЂС‡РµСЃРєРѕР№ Р±РѕРіРµРјС‹ вЂ” В«Р‘СЂРѕРґСЏС‡Р°СЏ РЎРѕР±Р°РєР°В». Р’ 1917 РіРѕРґСѓ, РєРѕРіРґР° РІ РњРѕСЃРєРІРµ Рё РџРёС‚РµСЂРµ СЃС‚Р°Р»Рѕ В«Р¶Р°СЂРєРѕРІР°С‚РѕВ», РЎРµСЂРіРµР№ СѓРµР·Р¶Р°РµС‚ РІ С‚РёС…РёР№ РљСЂС‹Рј, РѕС‚РєСѓРґР° РїРѕР·Р¶Рµ С‡РµСЂРµР· Р“СЂСѓР·РёСЋ РІ 1920-Рј Р±РµР¶РёС‚ РІ РџР°СЂРёР¶. РўР°Рј РѕРЅ РїСЂРѕР±СѓРґРµС‚ РІСЃРµРіРѕ РґРІР° РіРѕРґР°, РїРµСЂРµРґ С‚РµРј РєР°Рє РѕР±РѕСЃРЅСѓРµС‚СЃСЏ РІ РќСЊСЋ-Р™РѕСЂРєРµ, РіРґРµ РѕРЅ СЃРґРµР»Р°РµС‚ СѓСЃРїРµС€РЅСѓСЋ РєР°СЂСЊРµСЂСѓ С‚РµР°С‚СЂР°Р»СЊРЅРѕРіРѕ РґРµРєРѕСЂР°С‚РѕСЂР°, РїРѕРїСѓС‚РЅРѕ РёРЅРѕРіРґР° РїРѕРґСЂР°Р±Р°С‚С‹РІР°СЏ РґРµРєРѕСЂР°С‚РѕСЂРѕРј РІ... <a href="https://www.liveinternet.ru/users/bo4kameda/post467518804/">Р§РёС‚Р°С‚СЊ РґР°Р»РµРµ...</a>

ЮРИЙ_КОСАГОВСКИЙ обратиться по имени Четверг, 05 Марта 2020 г. 18:57 (ссылка)

.

НУ ЧЕМ ЕЩЕ ЗАНИМАТЬСЯ ЗА ГРАНИЦЕЙ
КАК НИ УДИВЛЯТЬ СВОЕЙ НАРОДНОСТЬЮ
======== Судейкин в США ============

и художник убивал сразу два зайца
- ностальгия - для души

- и горячая тема - для иностранцев
русская экзотика

вот и Алексей Толстой подхваливает
за тоже:

- за ностальгию
милое родное...
- и за пропаганду русской культуры...

но все это мучительно
и безрадостно
- скорее карикатуры полные раздражения

но Алексей Толстой не видит это
в теневых розовых очках ностальгии по родине...
- и подхваливает...

философская мысль - Восток и Запад
как мужское и женское меня не увлекает

Восток далек от западного рационального
и сиюминутного и проходящего - он поэтичен

(а поэзия это навсегда)
как русский Иванушка Дурачок...

в этом свобода природы внутри человека

-=-

может я слишком не восторженно пишу о Судейкине
но наверно меня заразил граф "юродивое бормотанье Достоевского"
мягко говоря - не особенно восторженно упоминая
великого... - нет - величайшего Достоевского

-=-

.

Ответить С цитатой В цитатник

Комментировать

« Пред. запись — К дневнику — След. запись »

Страницы: [1] [Новые]

LiveInternetLiveInternet

-Цитатник

-Метки

-Рубрики

-Поиск по дневнику

-Друзья

-Постоянные читатели

-Сообщества

-Статистика

«Подчёркнуто русский художник»