«Нужно ли на Татьянин день напиваться или можно обойтись без пьянства?..» | Леонид Андреев «Татьянин день»

Пятница, 25 Января 2019 г. 05:31 + в цитатник

Bo4kaMeda

Леонид Андреев:

«Чувствую, что немного грешу против своеобразной газетной этики — заводя речь о праздновании Татьянина дня неделю спустя после того, как день этот был отпразднован. Но дело в том, что каких бы то ни было практических результатов от своей статьи я не ожидаю, а для теоретического обсуждения вопроса настоящий момент является наиболее удобным: страсти поулеглись, кто хотел напиться, напился и даже полностью проспался, кто хотел искупаться в аквариуме, искупался и совершенно просох, — время самое благоприятное для трезвых речей и трезвости.

Каждый год, смущая своим постоянством всех друзей русской действительности, возникает и на все лады трактуется один и тот же вопрос: нужно ли на Татьянин день напиваться или можно обойтись без пьянства, и не только можно, но даже и должно. И каждый год раздаются настойчивые призывы к трезвости — и каждый год Эрмитажи, Яры и Стрельны полны пьяной, безумствующей толпой, вызывающей и смех, и жалость, и отвращение. Точно так же было и в нынешнем году, с той, впрочем, существенной разницей, что призывы к трезвости были не так настойчивы, а толпа вместе с тем значительно реже и малочисленнее и безумство ее сдержаннее. Было ли последнее явление счастливой случайностью, или же действительно жизнь начинает подаваться в сторону тех, кто желал бы вывести ее на дорогу разумности, — во всяком случае, это приятно и дает надежду, что дикая связь университетской Татьяны с винной монополией и Яром будет наконец разрушена.

Среди мнений, высказанных по поводу празднества, одно имеет особенно много сторонников, именно ввиду своего двойственного характера, дающего почву и нашим и вашим. Нельзя — говорилось — предписывать человеку форму, в какой он должен проводить дорогой ему праздник; если человек желает провести оный день в трезвости, тем лучше, но если он захочет в этот день выпить — то и тут мы не имеем права ему препятствовать или читать ему наставления. Рассуждение мудрое и политичное.

У исконного обывателя есть много праздников. Повышение по службе получил — праздник; Анну на шее повесили — праздник; сам или сама именинница — тоже праздник. И в области этих торжественных дней обыватель в полном смысле сам себе господин: не только имеет право упиваться до зеленого змия, но, если вздумает, от полноты сердечных чувствований, на четвереньках ходить — само начальство никаких серьезных возражений представить не может. Разве только дарвинизм в этом усмотрят, ну, тогда, заставят выпрямиться, а то — сколько угодно. И обыватель издревле пользуется предоставленным ему правом проявлять инициативу в отношении своих обывательских праздников: печет пироги, танцует падэспань и ходит на четвереньках.

Но есть праздники, в которых, по самому существу их, обывательскому самоопределению полагается известный предел. Ибо если тот же способ выражения чувств он пожелает применить на празднике пятидесятилетия со дня смерти Гоголя — это будет не совсем удобно и вызовет справедливые нарекания. Широкий общественный характер указанного празднества ставит обывателя в необходимость проявлять свои чувства как-нибудь менее оригинально, но в большем соответствии с памятью великого писателя.

Каждый Божий день обыватель волен напиваться, влезать на эстраду и дирижировать оркестром, забираться во всей амуниции в бассейн и плавать там в виде диковинной лягушки, скандалить на улице и попадать в участок, — но существует в году один день, в который воздержание от спиртных напитков является желательным не только с точки зрения аскета. Это — Татьянин день, справедливо именуемый праздником просвещения. Как нельзя память Гоголя праздновать петушиным криком, так плавание в бассейне и другие оригинальные проявления широкого русского духа не могут служить выразителями подъема настроения и не соответствуют понятию праздника просвещения.

Но как же можно праздновать Татьяну без речей, без тостов, без вина, — искренно недоумевают многие, наивно, чисто по-русски сочетая в одно неразрывное целое речи и вино? Но что они не составляют одного целого и что можно сохранить речи, изгнавши вино, — я постараюсь показать не в одних теоретических построениях, а в некотором эпизоде, относящемся к тому недалекому прошлому, когда я был студентом петербургского университета. То, что будет в этом воспоминании личного, имеет, мне думается, настолько общее значение, что читатель едва ли посетует на меня.

Хозяин «Эрмитажа», француз Оливье, отдавал студентам в этот день свой ресторан для гулянки. Там собирались профессора, члены администрации, студенты и выпускники со всех концов России.

Был я в ту пору изрядным пессимистом и, несмотря на крайнюю молодость, судил о вещах с стариковской основательностью. Молодость перла из меня во все стороны, но я тщательно обрезал ее ростки, залепляя раны пластырем зеленого скептицизма. Получалось черт знает что, — а в общем, доподлинный юноша, с богатыми залежами доброго и злого, искреннего и напускного. К числу вещей, безусловно мной отвергаемых, принадлежала трезвость. Запас наблюдений, уже тогда сделанных мной над обывателем, убеждал меня, что в трезвом состоянии обывательская душа — могила, и когда мне предложили 8 февраля (университетский праздник) праздновать без спиртных напитков, я отнесся к предложению с недоверием и даже с некоторой насмешкой.

— Что же это будет? — спрашивал я.

— Речи будут.

— Да как же я, трезвый, эти речи слушать буду?

— А вот послушаешь.

И послушал. Такого сильного, радостного и бодрого настроения я никогда ни прежде, ни после не испытывал. И тут впервые я понял ложъ пьянства, понял, что есть нечто неизмеримо сильнейшее вина, этого жалкого суррогата жизни.

Собралось всего человек триста студентов, профессоров и литераторов. Были Глеб Успенский, Н. К. Михайловский; были профессора Лесгафт, Кареев, Бекетов. Желудочная часть вечеринки, ныне в подобных случаях «превалирующая», у нас была обставлена с великой пышностью, и все страны прислали свои дары: Китай прислал чаю, остальные страны — бутербродов с ветчиной. Подписная цена была целковый.

Как это началось — я не знаю. Точнее, это никак не начиналось, а встал какой-то студент и заговорил, — и эта первая, простая и искренняя речь зажгла всю аудиторию. Именно зажгла — другого выражения не подыщешь, чтобы охарактеризовать все эти возбужденные молодые лица, горящие глаза и то пламенное и страстное чувство, от которого так бесконечно расширилось сердце, немые заговорили, робкие стали смелыми и нерешительные — твердыми. Говорили все, и каждая речь была как колокол, ибо диктовало ее сердце, то молодое и крепкое, дающее чистый и цельный звук, то старое, но еще более властное и могучее. Давно уже со столов сняли стаканы и на месте их очутились ораторы, — всякий, кому хотелось говорить, влезал на стул или стол и, опираясь на плечи ближайших товарищей, говорил, и порядок, при всей этой свободе, был образцовый.

Были тут малознакомые друг с другом и совсем не знакомые, были седые старики и безбородые юноши, — но такова была власть душевного подъема, что все различия сгладились, все стали знакомыми и друзьями, все стали юношами, и это было так хорошо, что плакать хотелось. Понимаете ли вы, что это значит: гордость — быть человеком, гордость — быть студентом, понимаете ли вы эту нестерпимую и сладкую жажду труда, жажду подвига!

Прекрасна была речь проф. Лесгафта, но лучше всех и сильнее всех сказал один студент — по лицу юноша, по энергии и жару слов — зрелый муж[1]. Глаза его сияли огнем вдохновения, и, хрупкий, изящный, он рос на наших глазах, как титан, и голос его был громом или нет, чем-то лучшим, чем стихийное грохотание, — он был божественной музыкой человеческой речи, идущей прямо из сердца. И я, бывший скептик, плакал, и многие глаза увлажнились и смотрели на него с любовью, ибо нельзя не любить человека, когда устами его говорит само божество.

На Невском еще горели электрические фонари, и жалкие женщины ловили покупателей на свое измученное тело, и группами бродили пьяные студенты — когда мы вышли из ресторана. Студенты кричали:

— С праздником, коллега.

И целовались. От них пахло водкой, мокрые усы слюнявым поцелуем прижимались к щеке, и это было так печально, так жалко! Бедные. Они не испытали счастья быть людьми.
Много прошло времени с тех пор, но этот вечер остается одним из лучших моих воспоминаний, и до сего дня я чувствую животворную силу его.

Леонид Андреев

-----------------
[1] Н. В. Водовозов. (Примеч. автора.)

andreev.org.ru

.

Рубрики:

ФОТОГРАФИЯ
ИСТОРИЯ РОССИИ
ПИСАТЕЛИ и ЛИТЕРАТУРА
МОСКВА

Метки: татьянин день фотография история проза россия

Процитировано 5 раз
Понравилось: 18 пользователям

<a href="https://www.liveinternet.ru/users/bo4kameda/post448315789/">В«РќСѓР¶РЅРѕ Р»Рё РЅР° РўР°С‚СЊСЏРЅРёРЅ РґРµРЅСЊ РЅР°РїРёРІР°С‚СЊСЃСЏ РёР»Рё РјРѕР¶РЅРѕ РѕР±РѕР№С‚РёСЃСЊ Р±РµР· РїСЊСЏРЅСЃС‚РІР°?..В» | Р›РµРѕРЅРёРґ РђРЅРґСЂРµРµРІ В«РўР°С‚СЊСЏРЅРёРЅ РґРµРЅСЊВ»</a><br/>Bo4kaMeda

Р›РµРѕРЅРёРґ РђРЅРґСЂРµРµРІ:

В«Р§СѓРІСЃС‚РІСѓСЋ, С‡С‚Рѕ РЅРµРјРЅРѕРіРѕ РіСЂРµС€Сѓ РїСЂРѕС‚РёРІ СЃРІРѕРµРѕР±СЂР°Р·РЅРѕР№ РіР°Р·РµС‚РЅРѕР№ СЌС‚РёРєРё вЂ” Р·Р°РІРѕРґСЏ СЂРµС‡СЊ Рѕ РїСЂР°Р·РґРЅРѕРІР°РЅРёРё РўР°С‚СЊСЏРЅРёРЅР° РґРЅСЏ РЅРµРґРµР»СЋ СЃРїСѓСЃС‚СЏ РїРѕСЃР»Рµ С‚РѕРіРѕ, РєР°Рє РґРµРЅСЊ СЌС‚РѕС‚ Р±С‹Р» РѕС‚РїСЂР°Р·РґРЅРѕРІР°РЅ. РќРѕ РґРµР»Рѕ РІ С‚РѕРј, С‡С‚Рѕ РєР°РєРёС… Р±С‹ С‚Рѕ РЅРё Р±С‹Р»Рѕ РїСЂР°РєС‚РёС‡РµСЃРєРёС… СЂРµР·СѓР»СЊС‚Р°С‚РѕРІ РѕС‚ СЃРІРѕРµР№ СЃС‚Р°С‚СЊРё СЏ РЅРµ РѕР¶РёРґР°СЋ, Р° РґР»СЏ С‚РµРѕСЂРµС‚РёС‡РµСЃРєРѕРіРѕ РѕР±СЃСѓР¶РґРµРЅРёСЏ РІРѕРїСЂРѕСЃР° РЅР°СЃС‚РѕСЏС‰РёР№ РјРѕРјРµРЅС‚ СЏРІР»СЏРµС‚СЃСЏ РЅР°РёР±РѕР»РµРµ СѓРґРѕР±РЅС‹Рј: СЃС‚СЂР°СЃС‚Рё РїРѕСѓР»РµРіР»РёСЃСЊ, РєС‚Рѕ С…РѕС‚РµР» РЅР°РїРёС‚СЊСЃСЏ, РЅР°РїРёР»СЃСЏ Рё РґР°Р¶Рµ РїРѕР»РЅРѕСЃС‚СЊСЋ РїСЂРѕСЃРїР°Р»СЃСЏ, РєС‚Рѕ С…РѕС‚РµР» РёСЃРєСѓРїР°С‚СЊСЃСЏ РІ Р°РєРІР°СЂРёСѓРјРµ, РёСЃРєСѓРїР°Р»СЃСЏ Рё СЃРѕРІРµСЂС€РµРЅРЅРѕ РїСЂРѕСЃРѕС…, вЂ” РІСЂРµРјСЏ СЃР°РјРѕРµ Р±Р»Р°РіРѕРїСЂРёСЏС‚РЅРѕРµ РґР»СЏ С‚СЂРµР·РІС‹С… СЂРµС‡РµР№ Рё С‚СЂРµР·РІРѕСЃС‚Рё.

РљР°Р¶РґС‹Р№ РіРѕ... <a href="https://www.liveinternet.ru/users/bo4kameda/post448315789/">Р§РёС‚Р°С‚СЊ РґР°Р»РµРµ...</a>

Комментировать

« Пред. запись — К дневнику — След. запись »

Страницы: [1] [Новые]