Bo4kaMeda

В 1998 г. вышла в свет книга Александра Васильева «Красота в изгнании», рассказывающая о судьбах русских эмигранток первой половины ХХ века. Удивительная история жизни бывшей русской подданной Ии Григорьевны Ге (в первом замужестве – Геянс, во втором – леди Абди).

Александр Васильев познакомился с леди Абди в Канне, близ Ниццы, незадолго до ее смерти в 1992 г. Она была уже в преклонном возрасте.

В книгу Васильева вошли автобиографический рассказ леди Абди и отзывы о ней французской прессы.

«Леди Абди, – пишет Васильев, – один из символов красоты и элегантности модного Парижа».


Среди русских красавиц в период между двумя войнами особое место занимает леди Абди, статная блондинка с ярко-голубыми глазами, бывшая одним из символов красоты и элегантности модного Парижа. Автору удалось встретиться с леди Абди за несколько дней до ее смерти и услышать от нее подробный рассказ о ее жизни в мире моды. Ия Григорьевна Ге родилась в Славянске 8 августа 1903 года в семье известного актера Императорского Александрийского театра Григория Григорьевича Ге и драматической актрисы Новиковой. Род Ге французского происхождения дал России знаменитого художника Николая Николаевича Ге. Прапрадед Ии был французом, бежавшим в Россию во время французской революции. Ее отец Григорий Григорьевич писал о своем предке в книге «Театральная Россия» в 1928 году: «Приняв русское подданство, он женился на казачке Коростовцевой. Их сын женился на польке, внук, мой отец, — уже на чисто русской, Кареевой. В семье отца детей было пятеро: четыре дочери и я, самый младший.

Трех лет, вследствие семейного раскола, мать увезла нас всех в Швейцарию, а затем в Париж...» Вернувшись затем в Россию, Григорий по совету своего дяди, прославленного живописца, намеревался поступить в Академию художеств, но друг их семьи Илья Ефимович Репин отсоветовал, порекомендовав стать актером. Дед Ии Григорьевны по материнской линии (Иван Новиков) происходил из рода татарского хана Новика. Помещик и балетоман, он организовал в своем большом самарском имении крепостной театр, на который потратил огромные деньги. Вне сомнения, Ия Григорьевна унаследовала художественную одаренность предков, и это повлияло на ее судьбу и помогло стать эталоном вкуса и красоты в Париже в 20-30-х годах.





Ия Григорьевна в детстве воспитывалась в семье матери и в придворной семье отчима Вуича. Она вспоминала: «Родители развелись очень рано, когда мне было пять лет, а брату лишь три года. При разводе отец взял на воспитание брата, а мать — меня. Отец жил в артистическом мире, в мире Николая Николаевича Ге и близкого ему Льва Николаевича Толстого. Но я эту атмосферу знала мало, так как Вуичи, новая семья моей матери, были придворными. Отчим сперва служил в конном полку, а когда вышел в отставку, то работал секретарем Теляковского в дирекции Императорских театров». Живя в Петербурге, Ия Григорьевна воспитывалась в Павловском институте. Война застала Ию с матерью в Германии, откуда им удалось переехать в Швейцарию, где будущая красавица парижского света училась в школе для девочек в лозаннском замке Монтшуазьен, существующем и поныне. Ия Григорьевна вспоминала: «Мама отправила меня туда учиться языкам и музыке, так как я хотела стать музыкантшей. У меня были способности к музыке. Я любила также рисовать, и многие думали, что я стану художником или артисткой. У меня было много способностей».

Юная Ия из Швейцарии переехала в Париж в 1921 году, но пробыла там недолго. По семейным обстоятельствам она пыталась вернуться в Россию через Финляндию. В Финляндии она встретила голландского бизнесмена Уонгеянса, за которого вышла замуж. О своем первом муже Ия Григорьевна вспоминала так:

«Он был деловым человеком, консулом Голландии в Петербурге, а после революции начал дела с Прибалтийскими странами, которые были слишком молодыми, чтобы дела шли хорошо, и он совершенно разорился».

От этого неудачливого бизнесмена, изменившего фамилию на Геянс, Ия Григорьевна родила сына и дочь. В Голландии она тщетно пыталась освоить стенографию, а потом перебралась в Париж в надежде на лучшее.

«Брат моего отчима Александр Иванович Вуич был секретарем принца Ольденбургского и очень заботился обо мне. Он был свободным человеком, холостяком и всю жизнь был предан своей матери. Благодаря его связям мне нашлось место у купца Второва, но его дело просуществовало лишь несколько месяцев и лопнуло. Тогда я пошла играть на рояле. В кинематографе были необходимы аккомпаниаторы, проработала я там недолго, меня в конце концов оттуда выгнали. Мой муж писал мне из Голландии, требуя, чтобы я к нему приехала и взяла сына Георгия, которого я там оставила, пока искала себе место. Я была в отчаянии, так как у меня абсолютно ничего не было. Моя мать была тогда в Париже, но приняла все это довольно холодно, так как надеялась, что я сама смогу выбраться из этого положения. Но вот однажды один русский знакомый, который, как и я, жил в Париже в гостинице, сказал мне: "У вас хорошая фигура, пойдите в салон моды, наверное, работу найдете". Так я пошла к Жаку Дусе, а затем на Елисейские поля к сестрам Калло. Они примерили на меня пару платьев и предложили работу "манекена" и жалованье 450 франков с завтраком. Я, конечно, обрадовалась. Мне надо было кормить сына, которого я отвезла в деревню к одной простой женщине. Работа у сестер Калло в 1922 году меня не интересовала, но нужно же с чего-то начинать.

В этом доме на меня делались замечательные платья, замечательные прически. В один прекрасный день в "Калло" пришел интересный молодой человек вместе с другими англичанами смотреть коллекцию. Когда он меня увидел, он улыбнулся и спросил, может ли он еще раз со мной встретиться. Но в доме "Калло" было очень строго, ему отказали, сказав, что в их доме с девушками не встречаются. Два дня спустя я обедала с одним русским другом в ресторане. И, как ни странно, напротив за столом сидел сэр Роберт Абди, тот самый англичанин».

Так волею судеб Ия Григорьевна познакомилась с сэром Робертом Эдвардом Абди, пятым баронетом богатого аристократического рода. Влюбившись в Ию с первого взгляда, 26-летний сэр Абди вскоре сделал ей предложение и женился на ней в июне 1923 года.





«Конечно, — вспоминала леди Абди, — я была вынуждена по его просьбе оставить дом "Сестры Калло". У нас началась бурная светская жизнь. Мужу было 27 лет, и он только что получил наследство. Его большой страстью была французская старина. Он обожал бронзу, мебель, гобелены и версальскую скульптуру. Он совсем ушел в эту жизнь, любил тратить деньги, любил красивые вещи. В конце концов это его так заинтересовало, что он решил заниматься этим профессионально и открыл антикварный магазин. Я же хотела жить в Англии, но муж обожал Париж, Версаль, бывший для него храмом красоты и идеалом его жизни. Он, например, ненавидел Венецию, считал ее и ее искусство слишком барочным. У него был свой, особенный вкус, он увлекался всем старинным и французским. Когда он нашел как-то картину Тициана, то продал ее в музей Метрополитен, нам не оставил».

Семейная жизнь у четы Абди не сложилась. Сэр Роберт был занят покупкой и продажей уникального антиквариата во Франции и отправил леди Абди в кругосветное путешествие с молодой четой, директором «Дженерал электрик» Харрисоном Уильямсом и его супругой, на их яхте. Леди Абди побывала в Джибути, на Цейлоне, в Индии, Бирме, Малайзии, Сингапуре, Таиланде, во французском Индокитае, в Китае, Маньчжурии, Японии, а затем они на пароходе поплыли в Канаду. Когда же наконец леди Абди и ее друзья вернулись после более чем годового отсутствия в Париж, сэр Абди оттуда уехал.

Вспоминая то время, Ия Григорьевна говорила: «Бывает же так в жизни! Я, видимо, долго отсутствовала... В 1928 году мы разошлись. Мне снова нужно было устраивать свою жизнь. У меня была репутация элегантной и довольно оригинальной женщины, я умела хорошо носить самые особенные платья». Следует заметить, что леди Абди обратила на себя большое внимание в Париже еще в 1923-1925 годах.





«Я познакомилась с Полем Пуаре сразу после свадьбы, — вспоминала леди Абди. — Мое первое платье после замужества я заказала ему. Это было длинное бархатное платье с подвесками на низкой талии. Пуаре заинтересовался мной в то время, когда меня в Париже еще никто не знал». «Вог» регулярно публиковал рисованные и фотографические портреты леди Абди в самых невероятных туалетах. Июньский номер этого журнала описывает в 1925 году леди Абди в вышитом бисером вечернем платье цвета фуксии: «Леди Абди, одна из красавиц иностранного общества в Париже, одевается всегда по сугубо личному фасону. Ее вкус неоспорим и не подвержен влиянию. Она может пробудить вдохновение у создателей женских туалетов». Для журналов ее снимали лучшие фотографы, например Георгий Гойнинген-Гюне. Леди Абди могла себе позволить идти наперекор моде, носить в 1925 году, например, прямой пробор, когда мода требовали челок, маленькие шляпки без полей, открытые платья, «русские» жакеты, драпироваться в шали из золотой парчи. Особую славу принесли ей ее драгоценности — изумрудная парюра и огромный бриллиантовый солитер от «Шоме», который леди Абди носила как кулон. Элегантность и яркая индивидуальность делали ее желанной гостьей на великосветских балах и вечерах. Из русских красавиц Париж в те годы ценил больше всего титулованных дам. В высшее общество были приняты великая княгиня Мария Павловна, княгини Ирина Юсупова и Мэри Эристова, Гали Баженова, Нюся Ротванд-Муньез, леди Детердинг, а позднее княжна Натали Палей. Из огромного количества русских красавиц в Париже тех лет избранными становились немногие. Леди Абди приняла деятельное участие в проведении благотворительных вечеров в помощь русским беженцам.

Известно, что и мать леди Абди Анна Ивановна Новикова-Вуич (1881-1949), имея способности в области моды, держала небольшой дом белья и моды «Анек», для которого леди Абди делала эскизы сумок-мешков. Шанель познакомилась с Ией Абди на ужине у Миси Серт. Затем Шанель отправилась в дом «Анек», которым руководили Каменская и Новикова- Вуич, смотреть вещи, созданные по замыслу леди Абди. Ия Григорьевна вспоминала: «Моя мать была очень элегантной женщиной в Петербурге, всегда одевалась в Париже, и у нее был чудесный вкус». В один прекрасный день Шанель предложила леди Абди работать в своем магазине и в ателье — вместе создавать новые модели, посулив за это большие деньги. Леди Абди вспоминала: «Если бы я знала характер Шанель, то ни за что не пошла бы к ней работать. Это была невероятно властная женщина. Я никогда ничего подобного не видела. Возможно, она даже подавляла личность, если та поддавалась ей легко. Когда она делала модели, мы вместе их обсуждали: я предлагала свои идеи, а она их принимала или нет. Для ее магазина я делала маленькие вещи — сумки- мешки, которые она скопировала у "Анек". Мне много чего приходилось делать у Шанель, но оставалась я там только год».





Как ни переменчива мода, не все красавицы 20-х годов оказались в тени, не всех ожидало быстрое забвение. В 30-40-е годы в парижском свете продолжала блистать леди Абди, о которой мы уже писали. После развода с Робертом Абди в 1928 году она, сохранив знатный титул, поступила в дом «Шанель» и считалась эталоном элегантности. Все довоенные годы ее портреты часто печатали в «Боге» и других модных изданиях, чаще всего. в платьях от больших парижских домов, в частности от «Молинё». Леди Абди вспоминала: «В "Молинё" я не работала, а только носила его платья, которые он предлагал для моих выходов. Тогда многие дома давали свои красивые модели известным женщинам. То же случилось и с "Мейнбочером", но, кроме домов "Сестры Калло" и "Шанель", я нигде не работала».

Тем не менее слава леди Абди как арбитра элегантности росла. Ее часто приглашали на светские маскарады и вечера, которые устраивал тогда в Париже неугомонный светский жуир граф Сириль де Бомон. Одним из самых знаменитых костюмов леди Абди для одного из таких вечеров был наряд из воздушных шаров, а вместо головного убора — морская раковина. Она вспоминала об этом в беседе с автором: «Серебряную раковину я сделала сама и воздушные шары тоже придумала. Мне помогала в этом одна милая французская шляпница. С ней я сочинила и другой известный мой костюм — темно-красное платье в стиле итальянского рококо, с маленькой беленькой треуголкой и смятыми и рваными длинными лайковыми перчатками».

Одним из самых верных фотографов леди Абди был барон Георгий Гойнинген-Гюне. Леди Абди рассказывала: «Жорж часто и много меня снимал. Он сравнивал меня с Гарбо. Однажды я поехала в Берлин, и публика приняла меня за Гарбо, и три дня я жить не могла. Как они мне надоедали! Писали даже в газетах. Тогда в Берлине шел фильм "Мата Хари" с Гретой Гарбо, и наивная публика даже хотела, чтобы я вместо нее вышла на сцену, но я этого не сделала. Кроме Жоржа меня снимали также Ман Рей и Липницкий. Сесиль Битон не только меня фотографировал, но и рисовал. Кстати, меня рисовали очень многие художники: Андре Дерен сделал пять моих портретов. Меня также писал Балтюс, и на выставке в музее Метрополитен был мой портрет его работы. Во Франции меня писала Леонор Фини».

Судьба леди Абди в конце 30-х — начале 40-х годов складывалась загадочно и невероятно. В самый разгар сталинского террора, в 1937 году, она впервые в жизни отправляется в Москву — поступок по меньшей мере странный для русской эмигрантки. Вот как она сама это описывала: «Я в детстве жила в Петербурге и никогда до революции в Москве не бывала. В 1937 году, незадолго до начала войны, поехала в Россию. Отец был разбит параличом и вдруг вспомнил, что у него в Париже есть дочь. Тогда я впервые увидела Москву — очень грустное зрелище! Была зима, все покрыто снегом, и мой отель "Метрополь" находился недалеко от Кремля. По улицам ходила черная толпа, а я смотрела в окно и видела Кремль весь в снегу. Мне было очень грустно. Один венгерский журналист спросил меня: "А что же вы хотите, чтобы Москва показала вам ванные комнаты в общежитиях для рабочих или в коммунальных квартирах?" Он намекал на бедность советских людей. Потом поездом я поехала в Петербург. Очень красивая дорога — мохнатые ели в снегу, а поезд — как в старое русское время! Самовары и чай в каждом вагоне. В каждом купе все мужчины очень приличные. В моем ехали трое очень аккуратных мужчин. Мне сказали, что женских купе не было. Эти господа всегда выходили, когда я ложилась и вставала. Странные джентльмены для советского времени!» Нам остается лишь догадываться, кто сопровождал знатную иностранку в ее путешествии по заснеженной России в 1937 году, почему ей разрешили приехать и почему опять выпустили во Францию, где ее знали слишком многие и она сама знала слишком многих.





В 1936 году леди Абди, одаренная и артистичная от природы, дебютировала на сцене. Она участвовала в спектакле «Царь Эдип», где была одета в необыкновенный костюм от «Шанель». Леди Абди сыграла также главную роль в пьесе «Сенсо» Сувчинского в театре «Фоли-Ваграм». Она вспоминала: «Был тогда талантливый русский — Сувчинский. Он считал, что во мне есть театральность и что со мной можно было поставить какой-нибудь зрелищный спектакль. Сюжет "Сенсо" из XV-XVII веков — это история отца, изнасиловавшего свою дочь, которая его затем убивает. Это было поставлено очень красиво, костюмы были чудные. У публики мы успеха не имели, но имели большой успех у специалистов».

Леди Абди так никогда больше замуж не вышла. По ее словам: «После развода с Абди я могла выйти замуж много раз, но все сомневалась, а потом прошло время. Свободной быть тоже хорошо!» Леди Абди обладала финансовой независимостью, после развода у нее оставался знаменитый бриллиант — больше 20 каратов — от «Шоме». Заложенный в банк, он давал крупные проценты долгое время. Были у нее и другие первоклассные драгоценности. В Париже леди Абди жила на широкую ногу и в богатых кварталах: сначала в доме 22 на набережной Бурбон, а потом недалеко от гостиницы «Ритц» на Вандомской площади в квартире, обставленной с необыкновенным вкусом.

Она вспоминала: «В моих парижских апартаментах определенного стиля не было, а только вещи, которые я любила. На набережной Бурбон мой интерьер больше подходил к острову Сен-Луи, а на Вандомской площади, где я жила уже перед самым началом войны, был совсем другой: длинное окно и роскошный вид на Вандомскую колонну. Стены украшали старинные лаковые панно, которые я купила в свое время в Пекине. Я вообще любила старинные вещи, просто болела их коллекционированием. Моя мать и ее сестра Ольга были коллекционерами. Они это переняли от своего отца, моего деда. Он обожал искусство, и его имение Раёк было замечательно! Такая красота! Дед был таким же эстетом, как Дягилев. Мама собирала старинное русское серебро и мебель, тетка — тоже. У нее была, например, кровать, принадлежавшая Екатерине Великой. Откуда она достала — не знаю. Да, они были одержимыми!»

В своих апартаментах леди Абди принимала весь светский Париж. Среди ее друзей были Жан Кокто, Серж Лифарь, Татьяна Рябушинская, княжна Надежда Щербатова и княгиня Ильинская, жена великого князя Дмитрия Павловича Романова, княжна Натали Палей, князь Феликс Юсупов, Мися Серт, князья Мдивани и Мещерский, Нимет Элой Бей и многие другие знаменитости 30-х годов. Как же одевалась леди Абди и в чем был секрет ее элегантности? Высокая, статная голубоглазая блондинка с прекрасной осанкой и гордым лицом, она знала себе цену. Обладательница безупречного вкуса, леди Абди была строга в выборе цвета. Сохранившая свою легендарную красоту до 95-летнего возраста, она рассказывала: «Для платьев я люблю красный цвет, голубой — к моим глазам. Лиловый и все его оттенки — красно-лилово-синие.

Есть такие оттенки, которые трудно передать словами. Теперь мне 95 лет, и я решила больше не модничать. Ведь кругом такие провинциалы!» В 30-е годы леди Абди связала свою судьбу с итальянцем, представителем правительства Муссолини, неким Энзио. Обвиненная в шпионаже в пользу Италии, она была арестована, а после оккупации Парижа немцами выслана в Виши. «Если это спасет Францию, я еду в Виши», — комментировала леди Абди.. Ее поклонник был отозван в Рим и заменен другим представителем. Из Виши, несмотря на военные действия, леди Абди перебирается в Англию. Здесь она была мобилизована, так как по паспорту считалась англичанкой, и служила переводчицей в английской армии.





Она была незаменима на переговорах, так как свободно говорила по-французски, по-русски и по-немецки. В конце войны леди Абди тесно сотрудничала с советской миссией по репатриации русских пленных вместе с неким полковником Летуновым, в которого влюблялись все женщины. Вернувшись в Париж после демобилизации, леди Абди занималась переводами в Институте Пастера. Но, вероятно, ее связи с военными кругами Италии, США, СССР, Франции и Англии сделали ее дальнейшее пребывание в Париже невозможным. По делам леди Абди уехала из Франции в Нью- Йорк, решив некоторое время в Париж не возвращаться. Из Нью-Йорка переселилась в Мексику и влюбилась в эту замечательную страну. Она вспоминала: «Мексика мне "испортила" вкус — после нее даже Париж показался не тем». В Мексике леди Абди познакомилась и сблизилась с другой эмигранткой — знаменитой польской художницей Тамарой Лемпицкой. О ней леди Абди вспоминала: «Тамара была тогдабаронессой, замужем за венгерским бароном. Там же, в Мексике, она и умерла. Перед смертью попросила, чтобы ее пепел был развеян над большим вулканом, по дороге в Акапулько».

Вернувшись из Мексики во Францию лишь в 70-е годы, леди Абди выбрала городок Рокебрюн на юге Франции — место уединения многих аристократов. Изредка она наведывалась в Париж, где встречалась с художественным редактором журнала «Вог» Александром Либерманом и Татьяной Яковлевой. Ее сын и дочь жили все это время в Калифорнии. Долгая жизнь леди Абди закончилась в больнице дома для престарелых в Канно, близ Ниццы, осенью 1992 года.

Александр Васильев "Красота в изгнании"

отсюда