Bo4kaMeda

Екатерина Геронтиди e_gerontidy пишет:


Вторая дочь Николая II и Александры, Татьяна, была больше похожа на принцессу, чем на старшую сестру. В их союзе, традиционно называемом the big pair, она играла лидирующую роль, оставляя Ольге место интеллектуалки и мечтательницы



Имея разницу всего лишь в полтора года и живя в крайне замкнутом мирке, сестры были близки между собой и появлялись вместе не только на официальных мероприятиях, но и в воспоминаниях современников. Вместе и в противопоставление друг другу.




"Татьяна Николаевна от природы скорее сдержанная, обладала волей, но была менее откровенна и непосредственна, чем старшая сестра. Она была также менее даровита, но искупала этот недостаток большой последовательностью и ровностью характера. Она была очень красива, хотя не имела прелести Ольги Николаевны… Своей красотой и природным умением держаться в обществе Она затеняла сестру, которая меньше занималась Своей особой и как-то стушевывалась», - вспоминал П. Жильяр.[/size]


Ольга и Татьяна

Нестандартно широко расставленные большие глаза, стройная фигурка и изумительный профиль заставляли многих признавать Татьяну самой красивой изо всех дочерей Николая II.



«Татьяна… была красивее своей сестры, но производила впечатление менее открытой, искренней и непосредственной натуры», - вспоминал Жильяр. «Темноволосая, бледнолицая, с широко расставленными глазами - это придавало Ее взгляду поэтическое, несколько отсутствующее выражение, что не соответствовало Ее характеру», - рассказывала Буксгевден.



Ольга могла витать в облаках, раздражаться по пустякам, легко вспыхивать от гнева и быстро успокаиваться, Татьяна же обычно была спокойна, собрана и раздражающе практична. Ехидное прозвище «гувернантка», данное любящими сестрами, приклеилось к ней намертво.

[/IMG][/URL]
Татьяна в детстве

«Если Великая Княжна Ольга была воплощением женственности и особенной ласковости, то Великая Княжна Татьяна была, несомненно, воплощением другого начала – мужественного, энергичного и сильного, - вспоминал лежавший в лазарете Семен Павлов. - Немножечко выше старшей Сестры, но такая же изящная и стройная, Она обнаруживала большую твердость и силу во всем. Соответственно Ее характеру и движения Ее, хотя и мягкие, были четки и резки. Взгляд – выразителен и смел. Здоровалась Она также чисто по-мужски, крепко пожимая руку и глядя прямо в глаза тому, с кем здоровалась….Если Великая Княжна Ольга предрасполагала к откровенности и интимному разговору, то Великая Княжна Татьяна вызывала к Себе чувство глубочайшего уважения. Она была также доступна, как и Княжна Ольга. Но в минуты тяжелого душевного состояния я обратился бы не к Ней, а именно к Великой Княжне Ольге».




Однако «твердость и сила» (С.Павлов), «строгий и важный вид» (А.Якимов), «природное умение держаться» (Жильяр) и заставляли людей ощущать, «что она дочь императора» (Кобылинский), «Великая Княжна с головы до ног, так Она аристократична и царственна» (Офросимова).
«Я без слов чувствую, что Она какая-то особенная, иная, чем сёстры…», - восторженно вспоминала годы спустя Офросимова. Ей вторил и Я.Юровский: «Общее впечатление от их жизни такое: обыкновенная, я бы сказал мещанская семья, за исключением А.Ф. и, пожалуй, Татьяны».




Три другие великие княжны были куда проще, частенько «шалили и резвились, как мальчишки, и манерами напоминали Романовых», как писала Вырубова. Достаточно вспомнить Ольгу и Марию, бьющих стекла в павильоне, или Анастасию, запускающую мышь в комнату с пугливой придворной дамой. Татьяна же «совершенно отличается от своих сестер. Вы узнавали в ней те же черты, которые были присущи ее матери, - та же натура и тот же характер» (Е.Кобылинский), княжна «редко шалила и сдержанностью и манерами напоминала Государыню. Она всегда останавливала сестер, напоминала волю Матери» (А.Вырубова). «Именно Татьяна Николаевна нянчилась с младшими, помогала устраивать дела во дворце, чтобы официальные церемонии согласовывались с личными планами семьи. У нее был практический ум, унаследованный от Императрицы — матери и детальный подход ко всему», - писала Юлия Ден.

Строгой и крайне внимательной к соблюдению важнейших , по ее мнению, правил императрице бальзамом на раны после постоянных писем старшей дочери с нравоучениями о том, как она должна себя вести, служили короткие записки средней: "Может быть, у Меня много промахов, но, пожалуйста, прости Меня" ; «я даю тебе слово, что буду делать все, чего ты хочешь, и всегда буду слушаться тебя, любимая».




«Только Т. понимает, когда с нею спокойно поговоришь; О. всегда очень несочувственно относится к каждому наставлению», - жалуется Александра мужу в 1916 году. Через месяц она повторяет: «Ольга все время ворчит, … она всюду вносит затруднения, благодаря своему настроению. Т. помогала мне при раздаче яиц и приеме твоих людей».

Властная мать, никогда не забывающая о том, что ее любовь должна вознаграждаться послушанием и безграничным уважением, чувствовала себя особенно хорошо не в обществе своенравной Ольги, переживающей, что она нелюбима, Марии или непоседы Анастасии, а в компании всегда подчеркивающей ее превосходство Татьяны. Средняя дочь давала Александре как раз то, что та хотела получить: «Татьяна Николаевна умела окружать ее постоянной заботливостью и никогда не позволяла себе показать что она не в духе». (Жильяр).




Все мемуаристы сходятся на том, что из ОТМА именно Татьяна была наиболее близка Александре. «На мой взгляд, - резюмирует мнения окружающих Ч.С.Гиббс, - Государыня любила ее больше, чем остальных дочерей. Любой поблажки или поощрения можно было добиться лишь через Татьяну Николаевну».
Спросить, передать, повлиять – за этим все (отнюдь не только ближайшие родственники, но и те, кто достаточно знал расклад сил в семье) обращались именно к ней. А "когда Государь с Государыней уехали из Тобольска, никто как-то не замечал старшинства Ольги Николаевны. Что нужно, всегда шли к Татьяне: "Как Татьяна Николаевна скажет", - вспоминал Е.Кобылинский. В общем, как говорила его жена, Клавдия Битнер, "если бы семья лишилась Александры Феодоровны, то крышей бы для нее была Татьяна Николаевна».




В годы войны Татьяна была почетной председательницей Комитета по оказанию временной помощи пострадавшим от военных действий: присутствовала (по большей части - молча) на заседаниях (иногда - на сборе пожертвований) и ставила подписи под обращениями или благодарностями.



Ольга, Татьяна и Александра на заседании Татьяниного комитета, 1915 г

Зато как сестра милосердия Татьяна оставила о себе хорошую память. «Доктор Деревенко, человек весьма требовательный по отношению к сестрам, говорил мне уже после революции, что ему редко приходилось встречать такую спокойную, ловкую и дельную хирургическую сестру, как Татьяна Николаевна», - вспоминала дочь Боткина.




Ровное (в контексте образования – скорее даже равнодушное) отношение и усидчивость, которые были свойственны Татьяне-ученице, были в операционной палате очень к месту.



Типичный пример разделения интересов: Ольга читает, Татьяна рукодельничает

Работавшая с княжнами Валентина Чеботарева писала в дневнике 4 декабря 1915 г: «Татьяна Николаевна — чудная сестра. 27-го, в день возвращения Веры Игнатьевны, взяли Смирнова в перевязочную. Температура все держалась, пульс скверный, решен был прокол после пробного укола. Игла забилась сгустками гноя, ничего не удавалось высосать, новый укол, и Вера Игнатьевна попадает прямо на гнойник; потек густой, необычайно вонючий гной. Решают немедленно прорез. Забегали мы, я кинулась фильтровать новокаин и кипятить, Татьяна Николаевна самостоятельно собрала и вскипятила все инструменты, перетаскивала столы, готовила белье. Через 25 минут все было готово. Операция прошла благополучно. После разреза сперва с трудом, а потом рекой полился невероятно вонючий гной. Первый раз в жизни у меня был позыв к тошноте, а Татьяна Николаевна ничего, только при жалобе, стонах личико подергивалось, да вся стала пунцовая».




Косынка и форменное платье, упрощающие круглое лицо Ольги, лишь подчеркивали тонкие черты Татьяны. В сочетании с ее спокойствием и сдержанностью, столь важными в медицине, в глазах романтически настроенных монархистов они делали девушку настоящим ангелом и кумиром. Офросимова вспоминала: "Если бы, будучи художницей, я захотела нарисовать портрет сестры милосердия, какой она представляется в моем идеале, мне бы нужно было только написать портрет Великой Княжны Татьяны Николаевны; мне даже не надо было бы писать его, а только указать на фотографию Ее, висевшую всегда над моей постелью, и сказать: "Вот сестра милосердия".

На этом портрете Великая княжна снята в халате сестры милосердия; она стоит посреди палаты, залитой лучами солнца; они обливают ярким светом всю ее тонкую, высокую фигуру, золотыми бликами ложатся на ее белоснежную одежду. Ее головка, в белой, низко одетой на лоб косынке, снята в профиль; черты ее прекрасны, нежны и полны грусти, глаза слегка опущены, длинная тонкая рука лежит вдоль халата…это не портрет, нет… это живая сестра милосердия зашла в палату в яркий весенний день… Она подошла к постели тяжелораненого.. она видит, что он заснул первым живительным сном… она боится шевельнуться, чтобы его не потревожить… она замерла над ним счастливая, и успокоенная за него, и утомленная от бессонных ночей и страданий, ее окружающих.»




Как и Ольга, среди больничных коек Татьяна быстро нашла обожателей. Их было достаточно, но особо она выделяла двоих – Дмитрия Маламу и Владимира Кикнадзе.
Дмитрий попал в лазарет вскоре после начала войны и уехал в декабре 1914, следующий раз Татьяна, по-видимому, встретилась с ним весной 1916 г.
«Малама был молод, румян, светловолос. Выдвинулся перед войной тем, что, будучи самым молодым офицером, взял первый приз на стоверстном пробеге (на кобыле «Коньяк»). В первом же бою он отличился и, вскорости, был тяжело ранен. В нем поражало замечательно совестливое отношение к службе и к полку, в частности, - вспоминал И.Степанов, лежавший с Дмитрием в одной палате. – Он только видел сторону «обязанностей» и «ответственности». Получив из рук Императрицы заслуженное в бою Георгиевское оружие, он мучился сознанием, что «там» воюют, а они здесь «наслаждаются жизнью». Никогда ни в чем никакого чванства. Только сознание долга». Княжна частенько задерживалась у постели Дмитрия: «обыкновенно Княжны уходили из перевязочной раньше Матери и, пройдя по всем палатам, садились в нашей, последней, и там ждали Ее. Татьяна Николаевна садилась всегда около Маламы» (Степанов).

В октябре 1914 г. Дмитрий подарил Татьяне французского бульдога, Ортипо, что дало повод великой княгине Ольге подшучивать над племянницей: «Татьяна, какой улан тебе подарил собачку? (сучку?) Ты сидишь на его койке, Ольга говорит. Очень занятно»


[/IMG][/URL]
Татьяна и Анастасия с "подарком"

Молодому человеку симпатизировала и Александра, писавшая Николаю: «Мой маленький Малама провел у меня часок вчера вечером, после обеда у Ани. Мы уже 1 1/2 года его не видали. У него цветущий вид, возмужал, хотя все еще прелестный мальчик. Должна признаться, что он был бы превосходным зятем — почему иностранные принцы не похожи на него?»
Но мезальянс был неприемлем для царской дочери, которой слухи прочили в мужья то отлетевшего рикошетом от Ольги Кароля Румынского, то крестника Николая II Бориса Болгарского, то великого князя Дмитрия Павловича.



Борис Болгарский

и Дмитрий Павлович

В конце 1914 года Малама возвращается в армию, а новым персонажем в дневнике великой княжны становится некий Владимир Кикнадзе.
Сначала, видимо, появившийся в лазарете как раненый, потом, как упоминается в дневнике Чеботаревой за конец 1915 г., Владимир с согласия императрицы остается в лазарете санитаром.

В дневнике Татьяны он упоминается часто, но с несколько меньшими эмоциями, нежели Малама.

Чеботарева, несколько неприязненно относившаяся к Владимиру, возмущенно писала в своем дневнике: «Вообще атмосфера сейчас царит тоже не внушающая спокойствия. Как только конец перевязок, Татьяна Николаевна идет делать вспрыскивание, а затем усаживается вдвоем с К. Последний неотступно пришит, то садится за рояль и, наигрывая одним пальцем что-то, много и горячо болтает с милой деткой. Варвара Афанасьевна в ужасе, что если бы на эту сценку вошла Нарышкина, мадам Зизи, то умерла бы. У Шах Багова жар, лежит. Ольга Николаевна просиживает все время у его постели. Другая парочка туда же перебралась, вчера сидели рядом на кровати и рассматривали альбом. К. так и жмется. Милое детское личико Татьяны Николаевны ничего ведь не скроет, розовое, возбужденное. А не вред ли вся эта близость, прикосновения. Мне жутко становится. Ведь остальные-то завидуют, злятся и, воображаю, что плетут и разносят по городу, а после и дальше. К. Вера Игнатьевна посылает в Евпаторию — и слава Богу. От греха подальше».

Что стало с Владимиром Кикнадзе после революции история, увы, умалчивает. По рассказам родственников, Дмитрий Малама, узнав о расстреле царской семьи, потерял всякую осторожность, начал сознательно искать смерти и был убит летом 1919 в конной атаке под Царицыным (Волгоградом). Впрочем, об этом Татьяна уже узнать не могла.




«Интересная рука у Татьяны Николаевны, - записала в январе 1916 г., за год с небольшим до революции и за два с лишним до расстрела, Валентина Чеботарева, - линия судьбы вдруг прерывается и делает резкий поворот в сторону. Уверяют, что должна выкинуть нечто необычайное».

Уж лучше бы не выкидывала.

отсюда

.