Таинственный остров

Чего только не насмотрелся и не наслышался за долгие годы работы в северных районах Кении Джозеф Полетт, настоятель католической миссии в Лоиенгалани! «Поверьте, постоянно жить здесь не легче, чем работать в угольной шахте, я не раз рисковал жизнью, пробираясь дикими тропами, чтобы оказать медицинскую помощь семьям кочевников: вполне мог попасть в лапы льва или нарваться на отравленную стрелу»,— без ложного пафоса говорил он. Живой, подвижный, с засученными рукавами пропотевшей рубашки и руками мастерового, выходец из эльзасской шахтерской семьи, Джозеф Полетт никак не вязался с хрестоматийным обликом святоши: человеком с постным видом и Библией под мышкой.

Джозеф занимательно рассказывает о здешних местах, нравах и обычаях племен, живущих у озера и в его окрестностях. Особенно интригующую форму принимают его рассказы об острове Южном, который туркана называют

Энвактенет, что значит «Безвозвратный».  

Предания эльмоло гласят, что в незапамятные времена одна молодая женщина, готовившаяся стать матерью, пасла скот у южного берега озера и от скуки, без всякой мысли кидала камешки в ручей, впадавший в озеро. Под конец она бросила в воду увесистый камень какой-то особой формы и цвета. Неожиданно устье ручья разверзлось, и из него хлынули бурлящие потоки воды, затопляя все и вся. В страхе пастушка убежала со своими козами в горы, которые вскоре оказались со всех сторон окруженными водой. На этом клочке суши она родила двух близнецов, чьи потомки заселили со временем весь остров. Но однажды люди бесследно исчезли, остался лишь злой дух в облике ужасного козла, пожирающего всякого, кто отважится высадиться там. По легендам туркана, считающим остров Южный окаменевшим телом богини плодородия — великой Неийторгб, все, кто отважится поселиться на нем, исчезают потому, что богиня забирает мужчин и юношей, а за ними исчезают в ее подземных владениях их жены, матери и сестры.

Но самое удивительное, что доподлинно известные факты последних десятилетий недалеки по своей сути от мрачных легенд о Безвозвратном. В 1934 году на озере работала экспедиция Вивиана Фуша. Тогда для исследований на остров Южный на каноэ отправились опытные геологи англичане Мартин Шэфл и Бил Дайсон, захватив запас продовольствия на 10 дней. Когда прошло 15 дней и за это время с острова был замечен только один световой сигнал, Фуш серьезно забеспокоился. Оставив записку в лагере, он отправился в Марсабит, чтобы достать самолет и произвести разведку с воздуха. Толстяк Пирсон — так звали летчика — в течение двух дней летал над маленьким островом, но ничего, кроме нескольких злополучных коз, не обнаружил. Тогда Фуш мобилизовал все имевшиеся на побережье плоты и лодки, нанял несколько десятков туркана и самбуру, которые обшарили на острове каждый грот, каждую расщелину, но никаких следов геологов не нашли. Мартина и Била никто никогда больше не видел, а тайна их исчезновения осталась нераскрытой.

Дальше больше. Спустя несколько лет, рассказывал Полетт, прельстившись обилием рыбы и спасаясь от обидчиков из соседних племен, на острове Южном обосновалось несколько семей эльмоло. Судя по их рассказам, когда они приезжали на материк, чтобы обменять рыбу на шкуры и повидаться с родственниками, эти семьи устроились вполне прилично и жили без каких-либо происшествий. Но через какое-то время соплеменники на берегу заволновались — с острова давненько никто не наведывался, а по вечерам не стало видно отблесков костров. Посудили-порядили и отправили на остров плот с людьми. Приплывшие увидели хижины, вещи, следы костров, но людей, а их было около тридцати человек, не оказалось. Люди пропали бесследно!

Исчезновение Мартина Шэфла и Била Дайсона Джозеф Полетт объясняет вполне правдоподобно: у них кончились продукты, и, пытаясь вернуться в Лоиенгалани, они неожиданно попали в шторм и утонули вместе со своей утлой лодчонкой. Нужно видеть, как спокойное озеро может в считанные минуты превратиться в бешеный поток, когда задует «сирата сабук», чтобы не удивляться, как подобное могло произойти с опытными путешественниками. Что же касается исчезновения семей эльмоло, то здесь фантазия Джозефа явно берет верх над здравым смыслом: по его словам, люди в панике побросались в озеро, когда остров ни с того ни с сего якобы бомбили во время итало-абиссинской войны. Так или иначе, но за островом прочно сохраняется дурная слава, и, несмотря на обилие рыбы и крокодилов у его берегов, охотников поселиться на нем не находится.

Вернувшись с озера Рудольфа, я вскоре встретился с моей старой и доброй знакомой, знаменитой писательницей, теперь, увы, уже покойной, Джой Адамсон (См. очерк Дмитрия Горюнова «Я переселилась в Африку навсегда...».— «Вокруг света», 1980, № 6.), которая в 1955 году со своим мужем Джорджем провела несколько дней на Безвозвратном. Я спросил писательницу, что она думает о мрачных легендах и трагических былях этого острова. Джой, как всегда, когда вопрос ее интересовал, необычайно оживилась:

— Я объездила Кению вдоль и поперек, пересекла на автомашине Сахару,— говорила писательница,— бывала в самых диких местах, много раз оказывалась в исключительно трудных положениях, спасалась от наводнений, лесных пожаров, лицом к лицу сталкивалась с хищными зверями, попадала в автомобильные катастрофы. Словом, я не из робкого десятка, и даже Джордж, который вообще ничего не боится, говорит, что я редко когда теряю присутствие духа перед лицом опасности. Но на острове Южном непривычное чувство страха просто сковало меня и не отпускало все дни, пока мы там находились. Я боялась всего: угрюмых скал и кратеров, залитых черной или красной лавой; боялась, что кто-нибудь из нас свалится в расщелину, соскользнет с прибрежных камней и упадет в воду, кишащую крокодилами; боялась безжалостного солнца, истощавшего наши силы, и особенно боялась обратной дороги, потому что надо будет плыть против ветра, который дул не переставая и держал нас в плену на этом страшном острове.

Джой и Джордж Адамсоны переправились на остров на плоскодонке с подвесным мотором, рассчитывая пробыть на нем два-три дня. Но прошли эти дни, провизия у них была на исходе, а от лазанья по скалам обувь развалилась, одежда порвалась. Несколько попыток спустить лодку на воду и плыть на материк неизменно кончались неудачей: стихавший на какие-то минуты ветер дул с новой силой и поднимал такие волны, что, разбиваясь о скалы, они выбрасывали фонтаны брызг высотой в десятки метров. Лишь на восьмой день ветер утихомирился, и отважные путешественники благополучно вернулись в Лоиенгалани. Здесь они узнали, что на берегу начали терять надежду на их благополучное возвращение, а полицейский комиссар из Исиоло «на всякий случай» зарезервировал две могилы на кладбище в Ньери. Джой даже не особенно этому удивилась: она призналась, что в самый последний момент перед отплытием на остров, притаившись за камнем, написала завещание, которое отдала шоферу Ибрагиму, а на самом острове оставила один экземпляр своего дневника в надежде, что он может пригодиться будущим исследователям, если с Адамсонами случится несчастье.

Адамсоны считают, что они обнаружили на острове следы двух геологов из экспедиции Фуша: у вершины одного из кратеров нашли пирамиду из камней; в другом месте под грудой камней Джордж обнаружил пустую бутылку из-под виски и несколько ржавых консервных банок. В широкой бухте с отлогим берегом Адамсоны увидели среди других обломков круглый резервуар для бензина. По их мнению, это обломки разбившейся лодки Дайсона и Шэфла, поскольку было известно, что для придания лодке большей устойчивости геологи использовали два таких бензобака. Очевидно, решив покинуть остров, они попали в шторм и утонули, а перевернувшуюся лодку волны выбросили обратно на остров.

Деревни эльмоло, из которой, по словам Джозефа Полетта, люди исчезли, оставив все пожитки, «как бы отлучившись на час-другой», Адамсоны на острове не видели, хотя в двух местах Джой нашла черепки гончарных изделий, покрытые орнаментом. Но прошло ведь двадцать лет! Нехитрые хижины рыболовов могли разметать ветры, смыть дожди. Зато стайки коз Адамсоны замечали несколько раз, причем, несмотря на скудную растительность на острове, козы казались вполне упитанными. Однажды они наблюдали, как те щипали сухую траву на самом берегу, не обращая внимания на крокодилов, принимавших на гальке воздушные ванны. Супруги насчитали до 200 голов этих четвероногих обитателей таинственного острова и полагают, что козы попали туда с плотами эльмоло, заброшенными на Безвозвратный штормами.

Сам я побывал на этом острове в следующем году, когда ездил рыбачить на западный берег озера Рудольфа. Местечко, где находится рыболовный клуб, расположено несколько севернее острова Южный. На вполне надежном катере со стационарным мотором в 100 лошадиных сил мы ловили «на дорожку» нильского окуня, двигаясь в южном направлении. Озеро было на редкость спокойным, поклевки случались редко, и мы уже хотели поворачивать обратно, как я рассмотрел в бинокль полоску суши. Спросил моториста и гарпунера, молодого рослого туркана Окойя, что это за берег. «Не иначе как Южный остров. Как далеко мы заплыли! Надо возвращаться, скоро начнет темнеть». Я стал настойчиво упрашивать моториста «хоть на полчасика» заглянуть на остров, дескать, много о нем слышал и обидно не воспользоваться таким случаем, если уж до острова рукой подать.

В конце концов, прибавив скорость, он направил лодку к Безвозвратному. Мы подплыли сначала к северной оконечности острова. Здесь скалы из желтоватого туфа, сплошь покрытые черной лавой, отвесно уходили в воду. Обогнув их и двигаясь вдоль западного берега, где спугнули несколько крокодилов, поспешно скользнувших в воду; мы обнаружили песчаный пляж, удобный для того, чтобы сойти на берег. Я поднялся на пологий холм, шагая по розовым раковинам, змеиным выползкам — ороговевшим кускам змеиной кожи, сброшенной во время линьки, по скорлупе крокодильих яиц. Вершина холма была покрыта редким кустарником и какой-то ползучей растительностью, а на самой маковке росло одиночное ладанное дерево, от которого я отковырнул на память кусочек пахучей смолы. Окойя торопил, и мне оставалось лишь осмотреть окрестности в бинокль. Мягкие очертания холмов, разрезанных глубокими трещинами, нагромождения каменных глыб окаймляла на востоке тянущаяся вдоль горизонта цепочка угрюмых кратеров, покрытых лавой. Ничто не одушевляло безжизненного, сурового и величественного пейзажа, не нарушало вдруг охватившего щемящего чувства одиночества.

Крокодилы просят пощады

Если об острове Южном можно гадать и спорить, будут ли там когда-либо постоянно жить люди, хорошо это или плохо, то об острове Центральном — вулканической, глыбе высотой около 200 метров и площадью в 22 квадратных километра — с полной определенностью надо сказать, что его следовало бы оставить, а точнее, вернуть крокодилам. Если, конечно, уже не поздно...

Метров за пятьсот до острова наш проводник — егерь «Фергюсон фолс фишинг клаб» туркана Ойя Липитека — выключил мотор лодки и перешел на весла. Осторожно причалив к отлогому берегу, он выразительным жестом указательного пальца, прижатого к губам, призвал к соблюдению тишины, а затем, пригибаясь и скрадывая шаги, повел нас по едва приметному следу вверх по береговому склону. Вскоре след перешел в тропу, петлявшую в траве и невысоком кустарнике. Ойя часто оглядывался и каждый раз повторял свой предупреждающий жест. Но вот он остановился, опустился на корточки, скупым жестом руки приказал нам последовать его примеру и замер. Перед нами метрах в двадцати неожиданно открылся небольшой, округлой формы водоем, заросший папирусом и раскидистыми кустами. Озеро посредине озера! Противоположный берег отвесной скалой уходил в воду; на самой вершине на высоких деревьях в философском оцепенении сидели десятки марабу. Ближний к нам берег, отлогий и ровный, покрытый удивительно зеленой для этих пустынных мест травой, походил на уютный бережок среднерусского прудика, облюбованного домашними утками и гусями. Только заселен он был совсем иной живностью.

Следя за пальцем Ойя, мы насчитали десятка полтора крупных — до четырех метров в длину — нильских крокодилов, гревшихся на солнце. Гигантские рептилии с темно-зелеными спинами в мелких черных пятнах и грязно-желтыми животами почти сливались с травой, но различить их не составляло труда: почти все животные лежали, широко раскрыв огромные пасти, словно бы похваляясь друг перед другом своими мощными зубами. На самом деле крокодилы «потели»: ученые утверждают, что раскрытая пасть — это своего рода терморегуляция организма рептилий, у которых отсутствуют потовые железы. Среди молчаливых страшилищ беспечно сновали птицы, похоже, это были чибисы. Особенно оживлялись пернатые, когда из воды на берег выходил новый крокодил; вся птичья орава тотчас же перелетала на его мокрую спину и вовсю начинала работать клювами, поглощая свежую порцию моллюсков и паразитов. Однако не все крокодилы принимали воздушные ванны. Вдоль берега тут и там бороздили воду крупные рептилии, и можно было заметить некую систему в их передвижениях: доплывут до какой-то невидимой границы, поворачивают обратно, затем снова возвращаются в то же место. Шепотом спрашиваем у Ойя, что делают крокодилы, находящиеся в воде. Он шепотом же объясняет, что это хозяева пляжей патрулируют свои участки, охраняют их от чужаков.

Убедившись, что мы вдоволь насмотрелись на диковинных обитателей острова, Ойя хлопнул в ладоши и поднялся в полный рост. И тут же крокодилы с неожиданной для таких неуклюжих созданий резвостью один за другим соскользнули в воду и скрылись в глубине, а мы не без тревоги вышли на освободившийся берег. Вскоре на середине озера то здесь, то там появились круги и буруны от всплывавших к самой поверхности животных. Выставив из воды, как перископы, одни глаза и ноздри, крокодилы лежали или неторопливо плыли, еле пошевеливая своими могучими хвостами. Лишь правее нас на кромке мелкой заросшей травой лагуны, из которой доносилось какое-то кваканье и хрюканье, одно животное не ушло в глубину, а, повернувшись в нашу сторону, приняло настороженную позу.

Опять обращаемся к Ойя. Он говорит, что это самка крокодила сторожит потомство, подрастающее в лагуне. Оказывается, там разместился крокодилий «детский сад». Поэтому не надо тревожить своим приближением «мать-воспитательницу». Постепенно освоившись с нашим присутствием, мамаша перенесла внимание на шнырявших вокруг нее темного цвета крокодильчиков с непомерно большими головами — ни дать ни взять головастики. Крокодилиха двинулась к дальнему берегу лагуны, увлекая за собой потомство. Точь-в-точь утка с утятами.

Такую картину на острове Центральном я наблюдал восемь лет назад во время третьей поездки на озеро Рудольфа. А пятнадцать лет назад биолог М. Л. Молха, проживший на острове восемь месяцев, насчитал там 500 больших крокодилов! Теперь подобного нет и в помине. Вот как описывает увиденное на острове в 1980 году участник экспедиции Мухамеда Амина, о которой я уже упоминал: «В течение целого дня мы ходили по берегам всех трех озер острова, образовавшихся в кратерах вулканов, а также объехали его на лодке. За все это время только однажды видели взрослого крокодила, который моментально исчез при нашем приближении, небольшую рептилию длиной 4 фута на берегу и, наконец, скелет новорожденного крокодильчика. И это все».

Что же случилось, какая порча или злой рок за такой короткий срок истребили крокодилов, которые благодаря своей удивительной приспособляемости к условиям окружающей среды на целых шестьдесят миллионов лет пережили давно исчезнувших своих ближайших родственников — динозавров?

У крокодилов в пресных или солоноватых водах, в которых они живут, практически нет врагов. На суше тоже. Разве что когда они перебираются из одного водоема в другой и потревожат слонов, те могут затоптать рептилию, или лев с голодухи прельстится крокодильим мясом. Сами же эти чудовища питаются не только рыбой, пресмыкающимися, птицами. Взрослые нильские крокодилы едят все, что подвернется — коз, собак, антилоп. У них достаточно силы и зубов, чтобы перекусить человека пополам и проглотить его в два приема! Да что человек! Крупные нильские нападают на таких гигантов животного мира, как буйволы и носороги. Но это в воде. На суше крокодилы чувствуют себя неуютно, они неуклюжи и медлительны. Лишь молодые крокодилы могут бежать со скоростью десять километров в час. Хотя, как утверждают» зоологи, от крокодилов погибает больше людей, чем от всех остальных хищников, включая львов и леопардов, для человека на суше крокодилы, в сущности, не представляют опасности. К тому же они не вытаптывают поля, как слоны, не нападают на стада, как львы и другие хищники. И все же именно человек истребил крокодилов на острове Центральном. Точнее, бездумность и алчность.

У подавляющего большинства европейцев крокодилы ассоциируются с дорогими, модными с давних пор вещами — дамскими сумками, туфлями, портмоне, портфелями из кожи крокодила. Эта мода дорого обходится древнейшим животным. Несмотря на почти повсеместный запрет или строго лимитированную охоту на крокодилов, их бьют тысячами и тысячами. Именно жадные до наживы одиночки-браконьеры и организованные банды браконьеров — контрабандисты — нанесли непоправимый урон крокодильему царству на озере Рудольфа. Однако, как это ни парадоксально, самая многочисленная популяция нильских крокодилов на острове Центральном больше всего пострадала не от вооруженных хищников-браконьеров, для которых здешние условия, где жара достигает 32—42°, кажутся непомерно суровыми, а плаванье на воровских пирогах по бурному озеру слишком рискованным, а от вполне мирных и безоружных рыболовов — туркана.

Чтобы понять этот парадокс, надо вернуться в Калоколо, населенный пункт на озере Рудольфа, где находится рыбоперерабатывающий завод. Именно здесь свыше трех тысяч кенийских рыбаков с помощью норвежских специалистов произвели техническую революцию, наладив промышленный лов рыбы.

Туркана, населяющие западный берег озера, испокон веков занимались скотоводством, а к рыбной ловле прибегали лишь в случаях сильных засух, когда стада гибли, а людям грозил голод. Ловили рыбу примитивным дедовским способом — вершами, а проще говоря, корзинами. Читатели слышали, верно, как старики, вспоминая былое рыбное изобилие в прудах, озерах, реках и речушках средней полосы России, рассказывали о ловле рыбы обычными бельевыми корзинами. На озере Рудольфа этот «золотой век» еще продолжается. Мне не раз приходилось наблюдать, как туркана ловят рыбу почти что руками. Их верша — нехитро сработанная конусная корзина диаметром побольше метра и высотой около метра — состоит из нижнего обода, нескольких сходящихся вверху дуг, оплетенных грубой бечевой, образующей крупные ячеи, в которые свободно проходит рука.

Ловят рыбу коллективно. Полтора-два десятка обнаженных мужчин, облюбовав мелководный залив, одновременно заходят в него, выстраиваются в шеренгу и идут к берегу, взбалтывая и взмучивая ногами воду, пугая рыбу криками, гоня ее на отмель. Ошалевшая рыба мечется из стороны в сторону, выбрасывается на поверхность. Тут-то рыбак, держа вершу за одну из дуг, накрывает рыбину, прижимает снасть ко дну, а затем, просунув руку в ячею, нащупывает добычу, вытаскивает из корзины и сажает на веревочный кукан.

Такое рыболовство, спасая в трудные годы от голода, в общем-то никак не влияло на экономическое положение скотоводов туркана, на их образ жизни. Но на рубеже шестидесятых-семидесятых годов засухи стали повторяться все чаще и чаще, бедствие приняло массовый, угрожающий характер. Здесь гибли целые стада верблюдов, крупного и мелкого рогатого скота. Тысячи пастухов и их семьи лишились средств к существованию, умирали с голоду. Надо было что-то делать. И взоры с надеждой обратились к озеру. Не поможет ли оно как-то решить судьбу людей, обеспечить их пищей, работой, надежным заработком? В самом деле, ведь озеро Рудольфа является одним из богатейших рыболовных угодий; подсчитано, что здесь можно вылавливать до 10 тысяч тонн рыбы в год без риска уменьшить ее запасы. В озере водится до 30 видов различных рыб, среди них знаменитый нильский окунь, достигающий веса в несколько сот английских фунтов.

Вот тогда-то в районе Калоколо с помощью государства и норвежских специалистов был образован кооператив. Туркана научились ловить рыбу с лодок современными кошельковыми неводами, длинными удилищами и стали сдавать ее в шести приемных пунктах, разбросанных на протяжении 210 километров западного берега. Кооператив обрабатывает и реализует соленую, сушеную и копченую рыбу не только в Кении, но и экспортирует ее в соседние африканские страны. Одновременно он является и потребительским: в его главном магазине в Калоколо и в филиалах на закупочных пунктах можно приобрести практически все продовольствие и хозяйственные товары, необходимые рыбакам. Знай только лови рыбу, не ленись.

Ну а какова связь между прогрессом, происходящим на западном берегу озера, и гибелью колонии крокодилов на острове Центральном? Увы, самая прямая и непосредственная. Сразу шагнув из первобытного общества в сферу капиталистических отношений, подталкиваемые предприимчивыми торговцами, почти сплошь неграмотные туркана усвоили пока только одно: рыба дает неплохой доход, и надо брать ее как можно больше любыми средствами. Обуреваемые духом предпринимательства и наживы туркана устремились на остров Центральный, где в глубоких заливах плавает множество рыбы всех видов. Поездка на остров — довольно долгое и опасное путешествие, даже опытным рыболовам оно стоит больших трудов. 15 миль, что отделяют остров от берега, современный моторный катер преодолевает за час, а утлой лодке рыбака требуется почти полдня. К тому же погода должна быть благоприятной; когда дует ветер, на озере поднимаются волны как в Северном море, высотой в 6—7 метров, и уже давно никто не пытался переплыть его во время шторма в самодельной пироге. Когда рыбаки-туркана решаются на такое плаванье, они рассчитывают прожить на острове недели две, пока их лодки не заполнятся до краев вяленой рыбой.

Но вот проблема: даже для неприхотливых туркана пропитание на острове представляет немалую трудность. Они съедают те продукты, которые привозят с собой, питаются выловленной рыбой, а также всем, что попадается.

А попадаются прежде всего яйца — птичьи, черепашьи, крокодильи. Туркана любят также крокодилье мясо, особенно мясо молодых рептилий. Тут можно сказать, что губа у них не дура: я пробовал мясо молодых крокодилов и могу удостоверить, что его трудно отличить от телятины. Вот почему сотни крокодилов на острове убиты из-за их мяса, а еще тысячи не родились из-за любви туркана к крокодильим яйцам. Результат ясен и, увы, плачевен: не было на острове людей — водились крокодилы, появились люди — исчезли крокодилы.

Точно так же исчезают с острова пернатые. Наиболее многочисленным видом птиц на Центральном были фламинго. Одно из вулканических озер, в водах которого содержится много соды и водорослей — идеальное сочетание для размножения этих птиц,— даже названо Озером фламинго. Но вот появились рыболовы, начали собирать для еды яйца, ловить птенцов, насаживать их на крючки в качестве приманки — количество фламинго стало катастрофически убывать. А когда к этому прибавились необычно обильные дожди, изменившие уровень воды в этом озере, птицы не выдержали и улетели, чтобы никогда больше не возвращаться. Единственные пернатые, во множестве встречающиеся на острове, это крачки, с жадностью набрасывающиеся на потроха, которые выбрасывают рыболовы, те самые, что уничтожили на острове почти все живое.

Таково проявление классического конфликта между человеком и дикой природой, между современным производством — промышленным рыболовством — и окружающей средой. Особенно удручает то, что конфликт сей вовсе не обусловлен безвыходностью положения, когда вопрос стоит либо— либо: либо голод людей, либо сохранение животного мира. Я уже упоминал, что в озере можно вылавливать до 10 тысяч тонн рыбы в год, не опасаясь подорвать ее запасы. В настоящее время в озере легальным путем вылавливается примерно две тысячи тонн да нелегально приблизительно столько же. Таким образом, у людей нет оправданной необходимости ловить ее в районе Центрального острова и превращать свое пребывание там же в безжалостное истребление животных и птиц.

Последние крокодилы на острове Центральном просят пощады. Но вот незадача — крокодилы, увы, не маленькие ласковые зверюшки с печальными глазами, с мольбой смотрящими вам в душу, а крокодильи слезы — так уже утвердилось в народном фольклоре — не вызывают доверия и сочувствия. И все же человек должен пожалеть крокодилов, пощадить их, тем более что от человека не требуется никаких жертв. В отличие от людей животные не властны над своим будущим. Они, как остроумно заметил знаменитый английский зоолог Дж. Даррелл, не могут добиться автономии, у них нет членов парламента, которых можно было бы засыпать жалобами, они не могут даже заставить свои профсоюзы объявить забастовку и потребовать лучших условий. Их будущее, само их существование в руках человека.

Кения, славящаяся своими национальными парками и резервациями, в которых находят надежную охрану многие тысячи редких животных, безусловно, располагает знаниями, опытом и силами, чтобы восстановить и сохранить уникальный естественный питомник нильских крокодилов на острове Центральном. Конечно, если разум одержит верх над алчностью и сиюминутной выгодой.

Наш общий прапрапра...

Как-то Джой Адамсон пригласила меня на ленч в свой дом Эльсамар на озере Найваша: «Приезжайте, будет Луис Лики».— «Лики? Тот самый, о чьих находках так много говорят в ученом мире?» — «Он самый. Я же вам говорила, что давно дружу с ним и его семьей».

Действительно, Джой часто и восторженно рассказывала мне о знаменитых археологах и антропологах Луисе и Мэри Лики и их сыновьях, об упорных поисках ими «родословного дерева» человека в Африке. Всякий раз, когда заходила речь об одержимости и подвижничестве в жизни ли вообще, в науке ли, в частности, писательница неизменно ставила в пример эту семью. Луис Лики родился в начале века в семье английских миссионеров в кенийской деревушке Кабета, недалеко от Найроби, бывшем тогда заштатным поселком, в котором даже при самом богатом воображении трудно было предугадать нынешнюю столицу независимой Кении с ее ультрасовременным центром. Луис, едва ли не первый белый ребенок, появившийся на свет божий среди зеленых холмов Кикуйленда (Кикуйленд — так принято называть местность, населенную народностью кикуйя.), рос и воспитывался, как и его черные сверстники, свободно говорил на их языке, играл в их игры, распевал их песни, знал кикуйские легенды и притчи, умел делать все, что они: орудовать мотыгой и пангой (Панга — широкий и длинный нож, применяемый при работе в поле, в лесу, в домашнем хозяйстве.), пасти скот, собирать хворост, выжигать уголь, таскать воду, распознавать и выслеживать зверя, метко метать копье. Когда Луису исполнилось тринадцать лет, вожди племени сочли его полноправным членом общины и нарекли почетным кикуйским именем Вакаручи — «Сын воробьиного ястреба».

Окончив Кембридж и получив диплом археолога, Луис вернулся в Кению и посвятил себя поискам древнейшего предка человека. В Африке Луис нашел и свое личное счастье: ведя раскопки в каньоне Олдувай в соседней с Кенией Танганьике (нынешняя Танзания), он познакомился со студенткой-практиканткой Лондонского университета Мэри Николь, которая на следующий год стала Мэри Лики. Трое сыновей Лики — Джонатан, Ричард и Филипп — пошли по стопам родителей, принимали самое деятельное участие в раскопках, причем в их руки попадали одни из самых важных находок.

И вот встреча в Эльсамаре. Луису Лики уже под семьдесят, но выглядит моложе своих лет. Хорошо сложен, подтянут, черты лица правильные и приятные. Светлые волосы оттеняют невероятной темноты загар. Из-под старомодных очков смотрят внимательные, цепкие, кажется, всё видящие и всё знающие глаза «Сына воробьиного ястреба». Занятая хлопотами по столу, Джой тем не менее умело направляет беседу в, очевидно, заранее намеченное ею русло: побудить Лики сесть на «любимого конька» и побольше рассказать новому слушателю об удивительных находках семейства Лики в Кении и Танзании.

Поначалу Луис отшучивался, сетовал на то, что почти тридцать лет проползал на коленях в поисках останков древнего человека, а попадались в основном лишь черепки и черепушки, да и те раздавленные на сотни осколков огромными пластами породы. Попробуй сложить их и доказать, что это останки древнего человека, а потом вслед за Дарвином утверждать, что человек с его божественным умом произошел от «волосатого, четвероногого, да еще и хвостатого животного».

Но мало-помалу Лики перешел на серьезный лад и рассказал о своих многолетних поисках. Они велись главным образом в ущелье Олдувай в Танзании. Олдувай — часть великого африканского разлома — представлялся ему идеальным местом, самой природой созданным огромным полигоном для археологических и антропологических раскопок. Лики невероятно везло на орудия труда древнего человека, причем он установил, что на заре каменного века наш далекий предок располагал довольно широким набором инструментов: рубила, скребла, топоры, отбойники, проколки, ножи и другие лезвия, с помощью которых он мог убить зверя, разделать его и приготовить такие натуральные «бифштексы», о каких в наш синтетический век можно лишь мечтать. Лики сам научился делать эти инструменты и применять их на практике. Как-то на глазах старейшин из племени масаи он за 20 минут снял шкуру с газели Гранта и разделал ее на куски так, что масаям оставалось лишь положить их в котел и устроить пир для всех своих соплеменников. Джой по этому поводу шутила, что Луису давно следовало бы вручить «Оскара» за блестяще сыгранную роль человека древнекаменного века. Древних инструментов попадалось много, но где же сделавшие их мастера и владельцы? Многие годы, словно заколдованные, они ускользали от глаз исследователей. Наконец, количество находок перешло в качество. На 29-м году раскопок в Олдувае, 17 июля 1959 года, Мэри нашла костные останки древнего человекообразного существа. Исследователи назвали его «зинджантроп» — человек Восточной Африки. Ласково же Луис и Мэри называли своего «мальчика» (судя по всему, существу было не более 18 лет) Щелкунчиком. У него были громадные зубы, как бы самой природой предназначенные для щелканья крупных орехов, и к тому же рядом с черепом оказалась раздробленная ореховая скорлупа.

Юный Щелкунчик явился для семейства Лики счастливым проводником в дом своих предков. Вскоре старший сын Луиса и Мэри — Джонатан — нашел челюсть еще более древнего существа, презинджантропа, получившего название Homo habilis — «человек умелый». Анализ, произведенный в Калифорнийском университете, показал, что возраст вулканического туфа, в котором были найдены костные останки, а значит, и возраст «человека умелого», равен 1 750 тысяч лет. Спустя десять лет средний сын Лики — Ричард — на восточном берегу кенийского озера Рудольфа, в районе Кооби Фора, нашел череп человекообразного существа, австралопитека, который был старше презинджантропа по крайней мере на 800 тысяч лет. Таким образом, находки семейства Лики «состарили» человечество на миллион восемьсот тысяч лет!

— Я уверен,— говорил в Эльсамаре Луис Лики,— что «человек умелый» является истинным предшественником Homo sapiens — «человека разумного», то бишь нас с вами. Подобная родословная меня лично не смущает, а вас? — сверкнув очками, пошутил Лики.

Меня родословная тоже не смущала. Больше того, после встречи с Лики окрепло намерение совершить поездку на восточный берег озера Рудольфа, взглянуть на прародину человека, а если удастся, познакомиться с находками Ричарда. Однако, когда мы прибыли в Лоиенгалани, оказалось, что младшего Лики в Кооби Фора в настоящее время нет: он отбыл по делам в Найроби.

...Возвращались мы с озера Рудольфа не прежней дорогой — через Барагой и Маралал, а другой, круто забиравшей от Лоиенгалани на восток и, минуя гору Кулал, выводившей к оазису Марсабит. Первые десятки миль машины лихо катились по отутюженным ветрами песчано-галечным холмам, а потом потянулась гладкая как тарелка, нескончаемая унылейшая пустыня, покрытая солончаками, как зеркало отражавшими беспощадное солнце и до боли слепившими глаза. Ближе к Марсабиту дорога превратилась в каменный ад: бесформенные нагромождения гранитных глыб и валунов то и дело преграждали путь, раскаленные завалы приходилось объезжать со скоростью пешехода, дышать становилось все труднее, словно бы ты двигался вдоль коксовой батареи. Но всему приходит конец. Путь запетлял круто вверх, появилась первая зелень, замелькали домики городка Марсабит, переживавшего строительный бум в связи с сооружением автомагистрали Найроби — Аддис-Абеба. В Марсабите мы намеревались переночевать, осмотреть живописный горный лес, полюбоваться двумя вулканическими озерами — прибежищем многих видов редкостных птиц. Строя такие планы, мы сочли долгом нанести визит комиссару района. Им оказался Нджироге Мугаби. После знакомства и обычного обмена любезностями комиссар спросил:

— Как съездили, какие впечатления?

— Великолепно! Воспоминаний на всю жизнь. Одно обидно — не доехали до лагеря Лики и не увидели черепа самого древнего человека.

— Я могу вам помочь.

— Каким образом?

— У меня хранится один череп, найденный Ричардом Лики.

С этими словами комиссар Мугаби встал с кресла, вынул из кармана связку ключей и направился к стоящему в углу просторного кабинета сейфу. Я попросил Любомира ущипнуть меня, чтобы убедиться, что слова комиссара слышу не во сне.

— Пожалуйста, любуйтесь,— сказал комиссар, водружая на середину овального стола, за которым мы сидели, серовато-белый предмет округлой формы.

Костяной гребень на черепной крышке, огромные надглазные валики, плоская лицевая часть, небольшая черепная коробка — да, это был череп человекообразного существа, бесстрастно смотревшего на нас из глубины веков пустыми до жути глазницами. С разрешения комиссара я взял череп в руки и, не почувствовав каменной тяжести предмета, понял, что это был муляж. То ли Мугаби принял нас за наивных простаков, то ли он действительно искренне верил, что хранит подлинный череп. Мы не стали разочаровывать комиссара. Да и в самом деле — одна из первых искусно сделанных копий с уникальной находки века представляла бесспорную ценность и несравненный интерес.

После знакомства с окрестностями Марсабита, которые не обманули наших ожиданий и были действительно восхитительными, оставшееся до Найроби расстояние мы проехали без всяких приключений по новой, Почти законченной строительством широкой магистрали. В пути размышляли об увиденном — о чудесном Нефритовом озере, о красках и запахах пустыни, о племенах, живущих на грани каменного и современного века, о необыкновенных находках Лики.

На озере открылась еще одна сторона жизни, неведомой, казалось бы, такой простой, бесхитростной, а на самом деле трудной, полной борьбы за существование и даже выживание. Те изменения, которые произошли в Кении, лишь в малой степени облегчили существование людей на этих неприветливых берегах. Здесь, как считают ученые, миллионы лет назад зародилась человеческая жизнь. Сохранится ли она, будет ли развиваться на разумных началах в согласии с природой, примет ли достойные человека формы?

Дмитрий Горюнов