Картечь отсвистела уже над полями брани, и только ветер завывает над изломанными телами. В бреду тех, кто еще только ждет смерти, им видятся пикирующие сквозь тучи гарпии, которые терзают раненных и выклевывают им глаза, оставляя их в абсолютной тьме наедине с бесконечностью страдания.
Крови и внутренностей вокруг столько, что на них даже не обращают внимания.
Безумное лицо войны.
Руки у новобранцев трясутся, они не в силах вымолвить ни слова - кто-то утирает пот с лихорадочного лба, а кто-то кутается в грязное, насквозь промерзшее обмундирование, не в силах никуда деться от пронизывающего их холода. Кости продолжают гнить на полях брани.
Слышен истерический смех, бряцает оружие и сбруя, надсадно хрипит мелодия военного марша, въевшегося до самых костей, но с новыми словами, впорочем - с тем же смыслом. Сальные шуточки и клубы табачного дыма, и спирт в том или ином виде обжигающе скатывается по луженым глоткам.
Вдруг все суровеют, гасят и без того притянутый смех с нотками безумия - как по неслышной команде, поправляют аммуницию и курят, замолчав и глядя в пустоту остекленевшими глазами.
Повторяющийся мотив марша ведет их вперёд, искажая гримасами и без того обезумевшие лица. В плотно пригнанной и предназначенной для этого сбруе обезумевшие волны людей сходятся в свалке.
В конце концов, помимо выпивки и курева, остаются только товарищи. С которыми снова и снова вливаются в карнавал смерти, поющий и кричащий на разные лады одно и то же - Убей! Умри!
Вырваться из неё, сделать глоток воздуха, водки, тишины - и снова - Вперед! Навстречу смерти и славе!
В какой мы эпохе? Какие нынче в моде принадлежности к воинской касте? Баки, полубокс, форма прусского капрала? Получите. Вот винтовка и штык, будь любезен, руби, коли и стреляй, пока не перемелят в фарш артиллерийским огнём. Одни и те же цвета - кожа, металл, цвет земли, травы и песка. Одни и те же запахи - кожа, металл, запах сырой земли, перемешанной и вспаханной, пот, кровь и утробные, скользкие запахи самого нутра человека, вывернутого наизнанку. Об этом никто не говорит, но все это знают - хоть и замалчивают это рекрутёры и композиторы военных маршей.
Лица те же, но в другой униформе - Война не отпускает своих любовников, пока не выпьет досуха. Грубые крики ставят в строй, свои кричат на своих с ненавистью, которой вокруг столько, что никто не уйдёт обиженным. Любая мелочь задерживает новобранцев, мучительно тянущих секунды, в то время как ветераны рвутся в бой, лишь бы только не сидеть в оцепенении. Бегло охлопывают они свои карманы, убеждаясь, что всё необходимое у них есть, и понимают, что по сути, ничего необходимого на самом деле у них нет. Они не смотрят в зеркала, чтобы не увидеть там чего-то, спрятанного в том самом нутре, которое скоро будет гнить, удобряя поля брани, на которых когда-нибудь появятся всходы. Они смотрят в пустоту своими стеклянными глазами с горящими угольками зрачков, и цвет радужки всегда гармонирует с униформой. Сухими губами своими, истерзанными поцелуями Войны, прикасаются к знамени, или иконе, и чему-то, ради чего они идут на смерть.
Звенит патриотический призыв, лилии и львы извиваются на полях брани, щедро удобренных сынами своей земли.
Жуткая, неодолимая сила взмывает марш до небес, и гонит людей навстречу ветру и смерти, сквозь метель и визг шрапнели.
Пик напряжения проходит, и музыка спадает до полного затухания - пока не остаётся только вой ветра и гарпий, кружащих на полях ратной славы.