Младенец плакал всю ночь; бедная мать делала все, чтобы его успокоить. Она пела песенки, бранила его, ласкала, убаюкивала, но ничто не помогало: у малютки прорезывались зубки. Это была тяжелая ночь для всей семьи. Но вот показался рассвет над темными деревьями, и младенец, наконец, успокоился. Была особая тишина в то время, когда небо становилось все светлее и светлее. Высохшие ветки отчетливо выделялись на фоне неба, тонкие и обнаженные; вдали чей-то ребенок звал к себе, залаяла собака, прогрохотал грузовик, и вот начался новый день. Вскоре мать вышла из дома, держа на руках младенца, тщательно завернутого, и направилась вдоль дороги к концу деревни, где была остановка автобуса. По всей вероятности, она поехала показать ребенка врачу. У нее был усталый и измученный вид после бессонной ночи, а младенец крепко спал.
Над верхушками деревьев показалось солнце, и роса засверкала на зеленой траве. Вдали свистел паровоз, а далекие горы выглядели голодными и мрачными. Большая птица с шумом отлетела в сторону; оказалось, что мы помешали высиживанию и приблизились совсем неожиданно, так что у нее не было времени прикрыть сухими листьями яйца, которых было больше дюжины. Но и не прикрытые они так искусно были запрятаны, что едва-едва можно было их заметить. Теперь птица наблюдала за нами со стороны, сидя на дереве. Через несколько дней мы увидели мать вместе с ее потомством, и теперь гнездо уже было пустое.
Дорога вела через тенистую рощу к вершине горы; в тени было прохладно, цвели акации. Несколько дней тому назад прошли сильные дожди, земля была мягкая, и на ней оставались следы ног. По склонам горы тянулись поля с молодым картофелем, а далеко внизу, в долине лежал город. Стояло прекрасное золотистое утро. Миновав вершину, дорога повернула обратно и подошла к дому.
Она отличалась незаурядными способностями, знала все книжные новинки, видела последние постановки в театре и была хорошо знакома с одним модным философским течением, которое недавно вызвало всеобщий интерес. Она прочла достаточно много книг по психологии и не ошибалась в использовании терминов. Она считала для себя обязательным увидеть всех выдающихся людей; случайно встретила кого-то, кто привел ее сюда. Говорила она свободно и свои мысли выражала достаточно веско и доходчиво. Она была замужем, детей не было; чувствовалось, что все это оставалось где-то позади, а теперь она идет по другому пути. Она, должно быть, была богата, так как вокруг нее была особая атмосфера, свойственная состоятельным людям. Она сразу начала с вопроса:
"Каким образом вы помогаете миру в условиях современного кризиса?" Это, очевидно, был один из ее главных вопросов. С еще большим оживлением она продолжала спрашивать, каким o6paзом можно устранить войны, каковы цели коммунизма, каково будущее человечества.
– Не являются ли войны и постоянно возрастающие бедствия и несчастья результатом нашей повседневной жизни? Не являемся ли мы, каждый из нас, ответственными за этот кризис? Корни будущего лежат в настоящем; будущее не может особенно отличаться от настоящего, если нет понимания настоящего. Не правда ли, что каждый из нас отвечает за этот конфликт и смятение?
"Возможно, что это и так. Но куда заведет нас такое признание своей ответственности? Какое значение имеют мои незначительные действия в обширном поле действий, полных разрушения? Каким образом моя мысль может повлиять на всеобщую глупость людей? То, что происходит в мире, это полнейший абсурд; но мой собственный разум ни в коей степени не способен воздействовать на него. Кроме того, подумайте, сколько времени понадобится для того, чтобы действие одного индивидуума могло оказать влияние на мир".
– Отличается ли мир от вас? Не построена ли структура общества такими же людьми, как вы и я? Чтобы вызвать коренное изменение в структуре, не должны ли вы и я в корне преобразовать самих себя? Каким образом возможна глубокая переоценка ценностей, если она не начинается с нас самих? Разве для того чтобы помочь нынешнему кризису, необходимы поиски новой идеологии, нового экономического плана? Не должен ли человек начать с понимания конфликта и смятения внутри него самого, так как внутренний конфликт в своей проекции и есть мир. Могут ли новые идеологии создать единство между людьми? Не восстанавливают ли верования человека против человека? Не следует ли покончить с идеологическими барьерами, – а все барьеры носят идеологический характер, – и рассмотреть наши проблемы не через призму выводов и формул, а прямо, без предубеждений. Мы никогда не устанавливаем прямого контакта с нашими проблемами, но всегда с помощью какого-либо верования или формулировки. Мы можем разрешить наши проблемы только тогда, когда установим с ними непосредственный контакт. Не проблемы ставят людей друг против друга, а наши идеи по поводу этих проблем. Проблемы соединяют нас вместе, а идеи разъединяют. Позвольте вас спросить, почему, собственно, вас так затрагивает кризис?
"О, я сама не знаю, почему. Я вижу так много страданий, так много несчастий и чувствую, что надо что-то сделать в связи с ним".
– Вас это действительно затрагивает или в вас говорит честолюбие, которое толкает вас на действия?
"Когда вы так ставите вопрос, я, пожалуй, могу согласиться, что во мне говорит честолюбие, заставляющее сделать нечто такое, что увенчается успехом".
– Очень немногие из нас отличаются честностью в своих мыслях. Мы хотим преуспевать или непосредственно ради себя, или во имя идеалов той веры, с которой мы себя отождествили. Но идеал – наша собственная проекция; это продукт нашего ума, который получает опыт в соответствии с тем, чем мы обусловлены во имя этих собственных проекций мы работаем, закабаляем себя и готовы идти на смерть. Национализм, подобно преклонению перед богом, есть только прославление самого себя. Получается так, что наибольшую важность имеет наша личность, – все равно, будем ли мы иметь дело с деятельностью или с какой-либо идеологией, а вовсе не бедствия и страдания. На самом деле мы совсем не стремимся сделать что-либо существенное в связи с кризисом; это только новая тема для умствующих, новое поле для активиста в социальной области и для последователя идеологии. Почему же мы честолюбивы?
"Если бы мы не были честолюбивы, тогда ничто в мире не было бы сделано. Если бы не было честолюбия, мы до сих пор продолжали бы ездить в экипажах. Честолюбие – это другое наименование для прогресса. Без прогресса мы пришли бы к упадку и погибли бы".
– Однако наша неутомимая деятельность приносит миру не только прогресс, но также войны и несказанные бедствия. Является ли честолюбие действительно прогрессом? В данный момент предметом нашего рассмотрения является не прогресс, но честолюбие. Почему мы честолюбивы? Почему мы хотим преуспевать, стать чем-то значительным? Почему мы боремся за то, чтобы занять первое место? Для чего все эти усилия утвердить самого себя, непосредственно, или с помощью идеологии или государства? Не является ли это утверждение себя главной причиной наших конфликтов и смятений? Разве мы погибнем, если не будет честолюбия? Разве мы не сможем физически просуществовать, если не будем честолюбивы?
"А кто захочет жить, не видя впереди успеха, признания заслуг?"
– Разве желание успеха, признания не влечет за собой конфликт, и внутренний, и внешний? А свобода от честолюбия разве означает распад? Разве отсутствие конфликта – это застой? Мы можем напичкать себя наркотиками, привести себя в сонное состояние с помощью верований, доктрин и таким образом избавиться от конфликтов, которые лежат более глубоко. Для большинства из нас тот или иной вид деятельности превращается в наркотик. Без сомнения, подобное состояние есть распад, разложение. Но если мы осознаем ложное как ложное, разве это повлечет за собой смерть? Осознание того, что честолюбие в любой форме, – во имя ли счастья, или Бога, или собственного преуспевания, – есть начало конфликта, внутреннего или внешнего, такое осознание не означает, конечно, того, что действию наступил конец, а с жизнью покончено.
"Меня загрызла бы тоска, если бы я не была захвачена стремлением достичь того или иного результата. Я давно уже привыкла быть честолюбивой ради моего мужа, то же самое, я думаю, мой муж проявлял по отношению ко мне; теперь же мое честолюбие простирается только на меня, питаемое той или иной идеей. Я никогда не думала о честолюбии, я лишь была честолюбивой".
– Почему мы так умны и честолюбивы? Не честолюбие ли побуждает нас избегать того, что есть! И не является ли наш ловкий ум на самом деле тупым, т.е. как раз тем, что мы есть Почему мы так страшимся того, что есть! Что может быть хорошего в том, что мы куда-то убегаем, если при этом всегда остается то что мы есть? Мы можем преуспевать в способах бегства, но то что мы есть, всегда находится здесь, принося конфликт и страдание.
Почему мы так боимся собственного одиночества, собственной пустоты? Любая деятельность, направленная в сторону от того, что есть, неизбежно приносит скорбь и антагонизм. Конфликт – это отрицание того, что есть, или бегство от того, что есть; не существует другого конфликта, кроме этого. Наш конфликт становится все более и более сложным и неразрешимым, потому что мы избегаем то, что есть. Ничего нет сложного в том, что есть. Сложность лишь в тех многочисленных формах бегства, которые мы ищем.
http://psylib.org.ua/books/krish04/txt079.htm
Настроение сейчас - почему так много совпадений?В колонках играет - Море - Ланселот
