Зачем ты здесь?.. !!! милая, я разорвусь на куски. и разлечусь бабочками в разные стороны. это - любовь. настоящая. с виражами и настроениями. ... хм. она мечтала стать композитором. она. научится. скажи, зачем ты здесь?.... я знаю, это лишь чтобы что-то говорить. она ничего не знает об этом. я ничего не знаю. мы научимся:). я обещаю. обещаю. обещаю!!!. это. я помню, звучало что-то. а я не могла понять, что творится в моей душе. _что_ это. а потом поняла: фортепиано. ... знаешь, я совсем недавно была счастлива. ты удивишься, конечно. и теперь я счастлива. не значит ли это, что. я помню, я шла по дорожке. в сердце была раскинувшая крылья свобода. а за спиной - Солнце. лукавое. спрятавшееся за ширму слепого неповоротливого сливочного тумана. и все молчало. только Солнце улыбалось мне. а я - ему. и Музыке. а оно играючи взрывало искры у моих ног в каждом миллиметре чистейшего снега. я шла и смеялась. наверно, те, кто видел меня, подумали, что я дурочка. а почему дурочка?... это счастье. просто. мое.

горевать о прошлом просто. просто жить этим прошлым. упиваться им, перебираться в пальцах мгновения радости или горести (если кто мазохист), как четки.

можно жить и воспоминаниями будущего. это, наверное, самый сложный диагноз. может быть, уже приговор.

дышу весной и ловлю, трепетно жду любого напоминания о прошлом, чтобы был повод в очередной раз предаться медитативному забвению, щелкая четками.

я не неисправимый романтик, я по жизни боюсь отпускать нити и ниточки, дабы не упасть. не верю тому, кто кричит, истово брызгая слюной: "Отпусти, дура!"

это может, пошло от того, от чего я испытывала в глубоком детстве животный страх перед водой и краем лестницы. помню, часто мне снились сны, в которых я лежала на парапете, подо мной было семнадцать этажей, и я, обливаясь потом, ждала и боялась, когда неловким движением я нарушу равновесие и сорвусь в бездну.

 

весна оживляет. кого угодно. всех. даже если надежд на будущее мало, ты не думаешь об этом, ты живешь и дышишь сегодняшним днем, и даже прошлое иногда становится настоящим.

пусть одиночество вечерами остается таким, как прежде, по своему существу, но оно не гнетет и не душит горло, оно представляется временем, предназначенным для медитаций и поиска себя в себе. ты улыбаешься ему, одиночеству.

я говорю: "Спокойной ночи, ночь". Иногда рядом со мной оказывается тот. Он неожиданно-ожидаемо оказывается рядом, и говорит: "Все в порядке, верно?" И я не могу не согласиться. Он обладает белой магией, он умеет выдирать из ямы меня за волосы.

но отпускаю я его без сожалений, ибо он уже живет в прошлом. он - тот, каким был ранее - живет в памяти, и не более. да и я - та, былая - тоже живу только в памяти. у себя и у тех, кто с мною новой не смирился еще. а может быть, и у него.

весна оживляет. весна по-новой дурманит голову, головосумасшедствие вновь не вызывает страха, лишь снисходительную улыбку и ощущение власти над временем и людьми.

и я вновь сладко ощущаю себя полоумной теткой, которая с развевающимися волосами на сиреневом ветру бежит навстречу Счастью в чужой город, в будущем ставший Городом Светлой Грусти.

Под эту дорожную песню мне всегда в голову приходят правильные мысли.

Дорожную потому, что в поездах я включала ее без наушников и, прижавшись к стеклу, слушала на маленькой громкости.

С первыми аккордами в мыслях проносятся самые дорогие воспоминания, которые нельзя описать.

Сегодня так же, как вчера в Гамбурге.

А вчерашний вечер плавно перетек в длинный километровый затор, хвост которого кончался под нашими окнами. И там, на въезде на проспект, зажатая, стояла твоя серебристая ауди.  Я чувствовала всеми клетками тела, как ты волновался, нервно скреб висок, стучал по рулю, сигналил. А под моим балконом дорожники обтягивали толстые животы оранжевыми робами, выставляли запрещающие знаки. Полицайская машина стояла с открытыми дверями, рядом возмущенно махала руками пожилая блондинка, высокий жилистый полицай с умным видом внимательно слушал, разглядывая раздолбанный асфальт.

Смог густым облаком поднимался к моему окну. Балконные парапеты из поржавевшей бронзы были покрыты вечерней крупной росой, коктейльные пластиковые стулья, сложенные на полу – тоже были мокрыми и стылыми.

Наконец, вижу, твоя ауди радостно и лихо зарулила на улицу, подрезала темно-синий фольксваген и, лавируя между машинами, подскочила к фигурному тротуару. Ты, радуясь, выскочил из машины, вытряс ворох белых шуршащих пакетов, достал немного помятый букет, тоже в каплях воды, аккуратно потряс над тротуаром, задрал голову к нашему балкону. Улыбнулся. А я спрятаться не успела. Тоже улыбаюсь. Поднял руку, слабо помахал в знак приветствия. Задумался. Достал портсигар, показал на протянутой руке, вопросительно поднял брови. Улыбаюсь. Одобрительно киваю. Вытягиваешь тонкую папироску, шутя, предлагаешь мне. Мотаю головой, из горла вырывается сдавленный смех. Спохватываешься, прячешь букет за спину. Четыре розы вываливаются на асфальт, опрокинутые вверх стеблями. Смеюсь. Тычу пальчиком на тебя. Быстро оборачиваешься, опускаешь руки. Ржешь. Нежно подбираешь разбросанные лепестки.

Подходит полицай. Штраф на парковку в неположенном месте. О чем-то переговариваетесь, ты размахиваешь руками. Блондинка, надувшись, ждет. Полицай, настрочив что-то на бумажке, и, оттянув стеклоочиститель, лихо хлопает ее на стекло. Вот и все.

Ловим сладкие грезы на сказочных склонах.

Красиво по вечерам после теплого дождя в  большом городе.

В колонках играет - T9 - Ода нашей любви
Вдох-выдох, и мы опять играем в любимых
Пропадаем и тонем в нежности заливах
Не боясь и не тая этих чувств сильных
Ловим сладкие грезы на сказочных склонах
Вдох-выдох, и мы опять играем в любимых
Пропадаем и тонем в нежности заливах
Не боясь и не тая этих чувств сильных
Ловим сладкие грезы на сказочных склонах.

Теплый дождь по капле тихо умирает в земле
Я хочу к тебе
Я лечу к тебе
И мое сердце бьется в такт с твоим
Отмеряя нежными секундами ритм
Не молчи
Ты просто говори со мной
Дай крылья мне
Дай силы взлететь над землей
Пустой покинуть мир
Забыть пустые лица
И вечно плыть по небу белой птицей
Лететь к тебе
Лететь во сне
Рисовать крыльями тебя на неба холсте
Взлетать ради нас все выше до самых небес
И ради нас упасть камнем вниз
Ты любовь моя
Ты печаль моя
И если вдруг исчезнешь ты, сойду с ума я
Ты дорога мне
Как первый лучик солнца весной
И я люблю тебя
И я весь твой.

Вдох-выдох, и мы опять играем в любимых
Пропадаем и тонем в нежности заливах
Не боясь и не тая этих чувств сильных
Ловим сладкие грезы на сказочных склонах
Вдох-выдох, и мы опять играем в любимых
Пропадаем и тонем в нежности заливах
Не боясь и не тая этих чувств сильных
Ловим сладкие грезы на сказочных склонах.

Ну здравствуй, родная,
Соскучилась? – да я знаю!
Твои глаза как чистые воды Алтая
И я таю
Смотря на них который раз
И я тону в глубинах твоих дивных глаз
Немного слез
Грусти
Немного печали
И дни летят за днями
Как птицы над полями
Становясь годами
А затем десятками лет
А мы с тобой все так же вместе готовим обед
Жить без бед нельзя
Да я и не хочу
И если что случится
То ты прижмешь к плечу
Залечишь раны
Радостью подменишь печаль
Дашь поцелуй мне
И светлой станет даль
Пройдет боль
И счастье утопит меня
Счастье быть с тобой
Только тебя любя
И буду лететь годы
Осушая воды
Храня бережно нашей любви оду.

Вдох-выдох, и мы опять играем в любимых
Пропадаем и тонем в нежности заливах
Не боясь и не тая этих чувств сильных
Ловим сладкие грезы на сказочных склонах
Вдох-выдох, и мы опять играем в любимых
Пропадаем и тонем в нежности заливах
Не боясь и не тая этих чувств сильных
Ловим сладкие грезы на сказочных склонах.






Поезд тряс меня равнодушно, я смотрела равнодушно за стекло, не запоминая. В голове вертелись мысли о последней сигарете.
Выгнув спину, перешагнула через спящего тучного соседа с опрокинутыми страницами на груди.
Вагон дремлет, изредка чиркая ручками в глянцевых сканвордах.
Тамбур трясется отлажено. Сигарета дымит неровно.
Пачка сминается в руке.
За квадратным окошком проносятся поля, еще теплые, сентябрьские.
Закатные.
Начинаются рельсы и черная гравийка.
Поезд, неуклюже дергаясь, сбавляет ход.
Вдавливаю бычок в прибитую пепельницу.
Подбираю сумку под мышку, снимаю очки с воротника, надеваю на глаза, поправляю.
Хлопнув расхлябанной дверью, прохожу по ковровой дорожке.
Показывается знакомый перрон, пустой, залитый закатными лучами.
Поезд истошно тормозит, сыпля искрами.
Проводница, бросив взгляд на мои очки, откидывает подножку и, спрыгнув на фигурную плитку, прислоняется к вагону.
Сползаю с подножки.











***

Дышишь легким паром. Он, как сигаретный дым, когда куришь не затягиваясь, персидскими клубами изящно крадется из твоего рта.
Как если хочешь меня впечатлить, распалить, заинтриговать, садишься на узкой кухоньке, кладешь ногу на ногу, вытягиваешь носочек, облокотившись, наклоняешься ко мне. Синяя майка дышит вместе с твоей грудью.
Томно закатив глаза, тянешь вонючий дым, и, бросив прямой взгляд мне в глаза, опустив ресницы, выдыхаешь.
Насмотревшись на Ренату Литвинову, невольно подражаешь. Жесты. Твои запястья будто становятся еще тоньше.
Моргаешь как Мерилин Монро.
Длинными ресницами, которые моя фантазия представляет как наклеенные.
Изящно и чуть иронично.
Потом, прыснув смехом, моментально берешь себя в руки, снова превращаешься в Ренату Литвинову.

Я смеюсь в душе, чуть улыбаясь тебе, сижу напротив, разглядываю сигарету.
За окном несется снег.
Желтый свет чуть дрожит в пузатом абажуре.
Встаю из-за стола, облокотившись о подоконник, смотрю в черноту и серебряную метель.
Три оранжевых фонаря. Сугробы снега.
Дом напротив. Угловатые колонны, гипсовые завитушки.
Оранжевая ночь и коричневые потемки. Вспоминаю, как с Кристиной ходили из художки. Черные тонкие тени от ветвей в моем творческом мозгу моментально ложились на бумагу, превращаясь в психоделические картины. Руки, тонкие пальцы или щупальца. Красные белки и черная гуашь под глазами.
Твои глаза как чистые воды Алтая.
Твои глаза действительно кристально прозрачные, чистые.
А ты опускаешь их, уставившись в клеенку, собираешь маникюром хлебные крошки в фигурки.


Свежо, морозно, ядрено.
Морозное ледяное небо и тонкий штришок самолетного следа над головой.
И, если прислушаться, глухой реактивный гул со всех сторон.
Сумерки быстро становятся синими.
Небо быстро превращается из оранжевого в темно-красное.
И ты, трепетно моргая, задрав голову, разглядываешь небо. Тихо. Неслышно.
Рывками выдыхаю пар, смотрю пристально на тебя, боюсь громко вздохнуть и разрушить хрустальные изящества.

И лучшего в мире удовольствия нет, чем разглядывать тебя.

С мальчишкой в широковатых штанах, перетянутых отцовским кожаным ремнем. Рубашка в офисную полоску, с веселеньким бледноватым налетом.
Движения сумбурны и возбуждены, нервные пальчики настойчиво и неподвластно тянутся за ремешок соблазнительных джинс. А ты только успевай одергивать. А в душе поют ангелы.
Так поют, что ему аж слышно.
Повалить в теплой летней подворотне, за первым же углом, полутемной, с пятнами застоявшихся теней.
Лохматые кошки с молчаливым испугом брызнули прочь из-под двух тел.
А в душе – ангелы.
Там, за спиною, слева - прерывистые метания машин, ласковый свет легкого солнца на исходе дня, отражения заката на изломах углов, каменистая мостовая, выбитая, выщербленная каблуками еще с советских времен.
Нечастые прохожие, в легких рубашках на голое тело, как у тебя, с молчаливыми сигаретами в пальцах, у губ. Бабушка с авоськами. Только не сюда, родная.
Только не сюда. Здесь ангелы…
Здесь необъяснимые Ангелы. Ангелы, ангелы…анёлы…
Здесь едва ощутимый Ты. Здесь пахнет прелью и сыростью, подсохшей, обсыпавшейся на нас. Здесь кошачьи блохи.
А пох.
Здесь – ангелы.
В этом дореволюционном тоннельчике, какой обычно одним боком выходит на одну улицу, другим – на другую, здесь нет изящных решеток и нет наскальной рэперской живописи.
Здесь нет авосек с недопитыми бутылками, нет бомжей, нет грязи. Только пыль, летняя, ароматная, пахнущая ветром и летом, обсыпавшаяся поземка штукатурки с потолка и стен, осколочки, крошащиеся под нажимом. Камешки, черные, уголь. Оливковый полусвет, полутень, сумрак, желтовато-серый, цвета летнего несолнечного полдня. Желтые стены с отпечатками грязных пальцев.
Здесь все так реально, как не было, наверно, почти никогда.
Здесь едва ускользающее и возвращающееся чувство, ощущение, легкий ветер застоявшихся перемен. Легкое чувство с укором, уколом грусти, что ты теперь – почти что просто любовник.
Я не знаю этого города. Это, быть может, Питер. Спальный Питер, тот, что в полуощутимом эхе, проносящемся после песен.
Это такая романтика.
Черт возьми, романтика.
Черт возьми, мне хорошо, даже очень.
Почти что нереально.
Или, может, море. Помнишь, море??? Хочешь море? – будет море!. Будет тебе моряцкая ленточка и моя тельняшка, такая, цвета морской волны. И сигареты Пал Мал. И ветер, и пепел, щурясь, смеясь, в глаза.
Улыбаясь.
Или что еще? Поезда?! Да, поезда!!! Твое отражение в зеркальном прозрачном стекле. Оно сейчас лишь едва зеркально, ведь на дворе серый летний полдень. Свет. Много света. Мы, быть может, будем возвращаться назад, и тогда будет черно за стеклом, и тогда уж – полноценное зеркало, в нем можно поправлять прическу и улыбаться, обнажая ТЕПЕРЬ УЖЕ РОВНЫЕ ЗУБЫ.
А все мы так любили твою «заячью улыбку»…) столько тепла в ней было.)
Сейчас тепло и серо, и нет ветра, тихо и беззвучно. И люди как будто вымерли. Как будто это набережная Бреста, помню, в детстве, что-то вроде осени – листья под ногами, редкие, едва-едва. Желтые, опаловые. Бегущая темно синяя вода густой рябью, но ветра нет ни грамма. Нет на лицах.
Или Кристинин «особняк», только это была зима – и тоже так, как сейчас, только больше голубовато-желтого света, и песка под сапогами, и разлитой солнечной массы на гравийной дороге. Уходящей вдаль, далеко-далеко. Или духи, невероятно острые воспоминания – все то же лето, острые, как и духи – запах осени.
Много духов-то как. Как много.

В колонках играет - Sting - Shape of my heart (live)

Я вас повстречала где-то
Когда рассыпались вихрем звезды
Когда туманами стыла
Подернувшись пленкой, кожа.
Я вас повстречала где-то
Когда в сердце выли волки
Без пафоса и без толку
Когда в сердце выли волки.
Но нет!.. тогда было в небесах светило
Тогда было солнечно, ярко,
Тогда было дерзко, тогда было сладко
Наивно, негладко.
Тогда было светло.
По-своему.
Наивным поцелуем сливочным
Светилось закатное солнце.
Тогда писала я на заборах слово «счастье»
Состоящее из трех букв фамилии.
А он уходил, храня молчание
Убивая методично холодным посланием
Из глубин неизведанного сердца.
Дремучего.

А теперь молчит
Он.
Молчит.
Давно забыт.
Давно забыт.

Теперь на первом месте головосумасшествие.
До истомы сладкое.
Необъяснимое.
Невозможное для голов обывателей
Тех, что сидят за спиною
И кушают мороженое.

А он сидит за спиною
Среди обывателей
Кушающих мороженое
Сидит и смотрит в спину
Пронзая легкое
И я задыхаюсь
Захлебываюсь сгустками слизи.
Он молчит
И смеется
Улыбается наивным блеском
И мне дерзко-чертовски хорошо
Замечательно
«когда ты сидишь
И смотришь в спину
И я радуюсь»
Я радуюсь
Я смеюсь с тобою
Лишь бы не пришли те, кто любит кушать мороженое
В следующие пятнадцать минут
Чтобы позволить мне раствориться, шипя, среди растаявшей ванильной массы
На полу
С тобою
Поговорить
Наконец-то
Одни
Вдвоем
Никого.нет.
Никого.
Только мы.
Мы уедем далеко.
В глухую, мерзкую тайгу
Чтобы слушать звезды
Как они висят в тишине
Порывами забывая обо всем
О ворде
О компе
О тех, кто будет читать это
И лишь
«УБЕЖАТЬ!!!»
Убежать….забери….
Это – облик моего сердца.
Убери…..забери……я не хочу никого знать…
Кроме тебя.
Все кто за рамками – второстепенны, простите нас за это.

Я не могу объяснить даже себе самой.
Просто мне хорошо с тобою.
До нереальности хорошо.
Сказала одна умная тетенька: «Любовь – не вымысел, а живая реальность». И вот ей, в знак благодарности за порцию воздуха: © © © © ©

- Why don’t you look?
- Im looking/ you just cannot see
- How many stars can you see?
- Too many
- Do you understand anything?
- Yes, youre so easy.
Id like to say – just not to him – that its SO GOOD – to be easy.

Любовь сбивает с толку самым восхитительным образом.
И мне хорошо.
Тепло.
По-особенному.
Знаешь, по-особенному. Когда я каждой клеточкой тела ощущаю, что ты присутствуешь рядом. Твой дух, твоя энергетика. Тебя нет, как ни крути головой. Но ты есть. Нет, наверно не в сердце. А вокруг, где-то в теплом воздухе, разлито твое присутствие.
Сижу в пледе, клетчатом, красном, забравшись с ногами в кресло, смотрю передачу про Муслима Магомаева, тепло-то как. Уютно. Силюсь найти тебя, разглядеть, прищурившись. Может, я подслеповата) Или ты где-то за спиной, там.
Электрический свет, моргающий непрерывным потоком с частотой 24 кадра в секунду. Черная опрокинутая чаша за окном, глянцевое, заляпанное руками стекло, отражающее блики лампочки.
Хорошо-то как. Но все-таки хочется увидеть тебя. Почему ты прячешься?))
Так бы всегда. Мне будет безумно хорошо. Простое человеческое одиночество, только с одной разницей, что чертовски хорошо. И никого не надо.
Никого не надо.
Может, это магическое влияние Тринити на мое подсознание) мне по большому счету плевать. Если так, спасибо ей).
Или, черт возьми, как раньше… иду по настывшей ночной улице, холодный воздух хватает за ресницы, и тут бац – ты. Как ни в чем не бывало, протискиваешь руку под мою, согнутую в локте, хватаешь цепкими пальчиками и, мол, пошли.
Офигела. Не ожидала… ну, пошли… забывая о тебе, то есть выныривая в обыденную, привычную реальность, ускоряю шаг, как обычно, начинаю шагать широко и размашисто. Ты недовольно и улыбчиво легонько сжимаешь мой локоть, тянешь меня назад, заставляя замедлить шаг. Умом понимая, что это игра, я впадаю в легкий ступор, мол, что за херня, это же игра, которую я сама придумала. Что за нах. Что за своеволие)
Это же игра. Это же бред. Но нет, ты почти физически тянешь меня назад. Мол, пошли медленнее.
Идем.
Силой воли заставляю держать голову прямо, чтобы н.е. п.о.в.е.р.н.у.т.ь.с.я., ибо окружающие подумают, что я сошла с ума. И это напрягает. Может, говорить с тобой мысленно?
Но что за ерунда, это не интересно, это не по-нашему.
Это бредятина… мы с тобой никогда не говорим.
Ибо разговор обычно не клеится.
Ибо я частичкой себя понимаю, что, мол, какие разговоры тут. С героем виртуальной игры обычно не разговаривают.)

Тебя незаметно как-то стало меньше. Совсем чуть-чуть.
Е-мое, я не могу объяснить, почему, от чего мне так хорошо. Тебя же нет. Но все равно чертовски хорошо…
«Да будет свет», - сказал электрик. И зажег спичку.

Нежная.
Под звуки шелеста музыки.
Нежная.
В перезвонах, переливах курлыкающей нежности.
Нежная, утомительно нежная.
Нежная, без оглядки нежная.

Я бы упала на колени перед нею, если этот воздух она сумела вернуть в меня.
Я скажу спасибо.
Безмерное спасибо.

Без оглядки на мусор и на все, на все, на все…
Без оглядки…
Нежная…

Твой воздух потрясающей силой – бестелесной, нежной, воздушной и в то же время мощной, светлой, чистой, как сияние вечного разума – толкает меня, продрав рану в груди, о да, как он умеет, толкает, бьет струей, льет поток внутрь, спасительный, живительный… я ползаю у его ног…
Я ползаю у его ног……….. светло……светло-то как…….
Светло…………………без слов светло……………. Пох на жизнь, мне бы остановиться……… остановиться, застопориться, оглянуться, улыбнуться, отдав тебе все, все, все, что имеет моя физическая оболочка и не только….. светло и смешно, и задорно, и весело…….
Тебя удержать бы.. на всегда.
Насовсем…
Остановить мир рукою, сильной, как скала, остановить, о да, я сумею это сделать. Я вывернусь наизнанку, помнишь, как я говорила, но не могла доказать на деле, помнишь, я говорила??..
Я вывернусь, я постараюсь тебе обещать, я, маленькая лентяйка, нахальная, врунья, лгунья, я…
На меня нельзя положиться, я – человек инертный… знаешь ведь это, радость моя, знаешь…)))))))
Знаешь меня…)))) прикоснешься, чтобы погладить, и утопнешь, увязнув рукою в инертной смоле, затягивающей в воздушную бездну..
В ветреную бездну… боже мой, только оставь это у меня.


Оставь…
Я заору скоро, ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ???????!!!!!!!!!!!!!!!!!!! От радости, от счастья!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Заору..

Колокола церкви, пронзительно врываясь в мозг отдаленным трепетом. Отдаленным, сквозь расстояние, тревожным, ледяным-вечерним, с порывами ветра, холодного и почти ноябрьского, свистящего свищом в чугунной неподъемной тяжести, бьющей ошалело в руках смиренного.
Я привыкла к чужбинной легкости, покрывающей тяжесть обиды эго.
Я привыкла, мне хорошо, еб твою мать.
Я привыкла.
Ты ветерком непослушным, озорным, неощутимым открой мои глаза, открой и снова закрой, дав почувствовать легкость, твою легкость, смеющуюся, пылающую молодой свежестью.
Андрогинным полем бестелесным, серым, без изъянов и выпуклостей.
Смеясь, поиграй со мной в прятки.
Я влилась когда-то в эту струю, влилась и не жалею.

ООО, боже мой, оставь меня здесь, мне так хорошо, удивительно.
Холодным свищом омывай мое лицо, плюйся, озорной, в сухие глаза, плюйся, смейся. Подкрадывайся резкой и дерзкой ледяной рукою, шугель одним махом под куртку, под свитер, по голому телу, взрывая гусиной кожей легкие волоски.
Голубая хрустящая тишина, тишина сквозь шум и возню оголтелых машин, тишина, моя тишина.
Хрустящая светлым льдом под подошвами ботинок, грубых и эмовских.
Хрустящая непрерывной музыкой в ушах, цокающая по барабанным перепонкам, ностальгия.
Холодная, свистящая в поисках розовых шнурков, развевающихся легким морозным бризом на углу обмерзлой палатки, синей, в белую полоску, с толстым веселым молочником, то есть продавцом в набухшей, скособоченной на вихор коричневой шапке, с ушанковыми заворотами на советский манер.
Свалявшейся в безразмерном шкафу.
Без времени, забытая по ту сторону реальности, в пыли и бездне.
Колокола замолчали. Разливая медленным потоком реку спокойствия, серого и темно-черного, и синего, как небо, со звездами, с ветром в пустоте, именуемой километрами над землей.
Бегом, почти на крыльях, с улыбкой от угла до угла, вдвоем, за руки, с душами, захватываемыми воздухом, ветром, морозной пылью, мазутной солью, вихрями снега из-под колес, обскрузлых коркой люда.
Бегом.
А еще за гитарой, такой манящей отполированными боками, полными, румяными, налитыми, звонко, проедая внутренности разливающимся звончайшим трепетом, вибрирующими в сознании при касании пальчика.
Холод и нереально теплое одиночество двух соединенных румяной булочкой душ. В промерзшей от зари до зари машине, пахнущей морозом и пылью. И старым шкафом, и тяжелыми плитами коричневых пальто.

И ледяное стекло, тающее радостно при прикосновении пухлой щечки, розовой, персиковой, смеющейся, широко распахнутых черных глаз вперед, навстречу новым открытиям.
Настоящая, ни чем не прикрытая девичья и детская дерзость, радость, слезы, воодушевление, новое, новое, новое. Много-много ветра и зимы.
Много наивных чувств, максимализма и неприятия всего, кроме того…..……..одного, единственного………..
Бегущая по волнам, перекатам, переливам звончайшей зимы.

В колонках играет - Триада - Дыхание ночи
Затягивай глубже, еще глубже, трясина бархатной ночи.
Вонзай в глаза прожигающие лучи своих зрачков. Чернь. Ничего там нет.
Закрываешь глаза, прижимаешь ладонями глазные яблоки к черепным глазницам. В черной пропасти начинают быстро-быстро прыгать перед глазами белоснежные и разноцветные кольца, растворяя свои границы на сотню шипящих осколков.
Слышишь звуки, голоса, видишь картины, спутанные в комок. Все то, что видел, слышал, чувствовал, ощущал на протяжении дня.
Теперь все исчезает. Только пропасть, черный провал. И тебе не остается ничего, как медленно погружаться , опускаться все ниже. Чувствуя, как за спиной с причмокиванием смыкаются губы бездны. Трясины. Сверху сознание зорко следит за тем, что можно отыскать в черни. Прислушиваясь к твоим ощущениям.
А ты не видишь ничего, кроме того, как все больше и больше сгущается чернь, как становится еще темнее. Ты минуешь очередную ступеньку, нащупав ее пальцами ноги.
Не хочется оттуда уходить. Там нет ничего. Лишь остро вонзаются в уши звуки сверху, извне, пронзая мутную пленку.
Страшно. Там ничего нет.

Открываешь глаза. Быстро, испуганно. С облегчением вдыхаешь неожиданно свежий и теплый спертый воздух, в глаза резко вонзается яркий электрический свет, в глазах снежит миллионами разноцветных снежинок. Все предметы имеют четко очерченные густо-черные тени.
Испуганно трешь кулаками, распахиваешь глаза, пытаясь вернуть себе нормальное зрение.
Снежит.
Словно испорченный телевизор.
Через две минуты начинаешь видеть четче и ярче, словно открывается третий глаз. Картины медленно приобретают привычные очертания.

Эта мелодия, уличная симфония разносит по переулкам следы былой агонии.
Барабаны войны, скрипки тишины.

Жар спал и стал зыбким.

Прислонюсь к березке, жарко,
И грез уже не жалко.

В городе веяло праздником,
Ночь пела под окнами.

Гитары бардов правили балом.


Слепой дождь лечит.
Глаза терзая,
Я замерзаю у подножья городского рая.

Разводные мосты, свет первой звезды дарил покой.


Высокое, приподнятое небо цвета нежной лазури. Легкие взбитые облака разбросаны по глади.
Карьеры, вывернутые наизнанку песком.
Мусорный грузовик ядовито-оранжевого цвета, рядом снуют мелкие фигуры с разноцветными ведрами. Молодые березки в ряд, обсыпанные багровой поземкой.
Детская площадка, потрепанные автомобили в покорном ожидании хозяев.

Скоро и я пойду к мусоровозу с исцарапанным черным ведром, задрав голову к опрокинутому голубому океану.
Зажигались огни, город кутали сны, играли сном. Разводные мосты, свет первой звезды дарил покой.

Подходит сзади. Останавливается в полуметре от меня, hesitating, нервно дышит, о чем-то раздумывая.
Решается, чувствую спиной его приближение. Пригибает колени, кладет голову на плечо. Свешивает руки через плечи на грудь. Тыкает кончиками пальчиков в сенсорную панельку ноута.
Хочу задрать голову, но раздумываю. В наушниках быстро и четко читает рэп солист Триады.
Берет желтую зажигалку, пачку дорогих сигарет, лежащую на пластиковом подоконнике, щелкнув три раза, подкуривает.
Приоткрывает щелку в окне, просовывает сигарету на воздух.
Ветер неподвластно несет вонючий дымок с привкусом кальяна мне в затылок.
Выбивает чечетку ногтями по подоконнику. Смотрит вдаль перед собой. Невозмутимо курит.
Поворачивается спиной ко мне, молча следит за моими бегающими по клаве пальцами. Дым летит мне прямо в лицо. Поворачиваюсь, недовольно смотрю на сигарету. Тушит в пепельнице после минутной паузы.
Аромат кальяна прочно обосновался в носу.

Оставив мокрую швабру, опуститься на стул, приклеиться взглядом к экрану.
Ноутбук на колени и опять отодвинуть все мирское назад.
Хочется сказать одно-единственное слово, которое сдвигает горы, ты знаешь его очень хорошо.
Какое? Верь?.. Или Жди?..
Запрокинуть голову, видеть позади себя морской прибой, с шумом тяжело выдыхающий воздух, пронзительные крики чаек, черно-белыми бабочками порхающие над взволнованным морем.
Серое с сиреневым влажное небо, испачканное приставшими облаками; пронзительно ощущать, как тело растворяется в густом соленом воздухе.
Выныривать из затмения, глядеть за окно, видеть трепещущие темно-зеленые мелкие листочки сирени, жалобно молящие о пощаде у ветра.
Влажный коричневый песок с отпечатками тысячи ног, топтавших его, блестящий черный асфальт, высыхающий под порывами холодного ветра.
Косые цепочки капель на окне.
Рваные кустистые облака, грозно склонившиеся над землей.
Пустая детская площадка.
Молодые березки с мелкими штрихами листьев, покорно клонящиеся под ударами ветра.
Обыденность.
В отражении зеркальных дверц шкафа все то, что я вижу каждый день.
Пронзительная гитарная музыка, выученная наизусть.

Никогда не покину тебя.

Ты
Теперь я знаю
Ты на свете есть
И
Каждую минуту
Я тобой дышу
Тобой живу
И во сне
И наяву.
Пройти
Не поднимая глаз
Пройти
Оставив легкие следы
Пройти
Хотя бы раз
По краешку
Твоей судьбы.

Ты
Теперь я знаю
Ты на свете есть
И
Все чего прошу я
Солнечным лучом
Мелькни в окне
Вот и все
Что нужно
Мне.
Пройти
Не поднимая глаз
Пройти
Оставив легкие следы
Пройти
Хотя бы раз
По краешку
Твоей судьбы.


Устала как черт.
Чего-то стало не хватать.
Какой-то частички той радости.
Я не вернусь обратно, это ясно.
Слишком понравилось мне там, в глубине.
Не вернусь.
Теперь уже нет.
И слава Богу.
Кто-то прочно замуровал входы-выходы.
И слава Богу.

Здесь легко, здесь свободно, здесь ПО-НАСТОЯЩЕМУ все.
Я переживу любой исход, ведь я принимаю его. Принимаю так же легко, как и тот, единственный, желанный.

Назови меня каким-нибудь хорошим именем. Сорви с меня одежду.
Жадно впивайся зубами в губы.
Закрывай глаза, бейся в порыве страсти.

Желтая пожухлая листва шуршит под подошвой ботинок.
Вспомни меня в чужом такси, смотря в затылок таксисту.
Вспомни короткую мелодию, страстную и грустную.
Забудь телефон на тумбочке, чтобы я могла вспоминать тебя.

Вспомни мои глаза, которые с ожесточением впивались в твои взглядом.
Твои зрачки дрожали, бегая вправо и влево, ты не мог понять, почему я смотрю так страшно.
Я вырываю тебя взглядом из двоящейся реальности, чтобы ничто не мешало нам насладиться друг другом.
Никаких фиков.
Никаких плевков грязного снега в соленые глаза.
Ничего нет.
Есть только я и ты.

Есть шелест желто-серой реальности под ногами, который возвращает меня обратно.
Есть пустые глаза прохожих, с тревогой и отвращением смотрящие в мое лицо.
Черные волосы, лезущие в рот.

Какой-то бред, написанные в порыве моментов исступления.

Есть слово «ты».
Такое родное и естественное.
Присосавшееся, как пиявка, к нейронам мозга.
Которое я повторяю много раз в день.

Есть озябший закат, хрипло дышущий морозом, малиновый и оранжевый, разбросанный настывшим витражом из мелких стеклышек над горизонтом.
Долгая дорога в дюны.
То есть широкое асфальтированное шоссе, резко пропадающее за холмом, с холодно-красными бликами солнечного света, слабо бьющего через витраж.
Колкий ветерок, налетающий и ужом юркающий под куртку.
Морозец щиплет за щечки.
Скользит в вязаные варежки.
Черные жесткие волосы завязаны в хвостик и тщательно заткнуты под шапку.
Красные щеки, красная шапка.
Темно-розовый огромный шарф с кистями как на кисейной шторе.
Лисьи глаза с ярко-черными зрачками-бусинками, смотрящие снизу вверх из щели между шарфом и шапкой.
Рука высвобождает подбородок от колкого шарфа, бледно-розовые широкие губки улыбаются, что делает тебя похожим на ежика.
Смотришь из недр и фыркаешь.

Солнце, собирая последние крошки оваций, нехотя опускается за горизонт, волоча за собой шлейф из оранжевых и малиновых бриллиантов.
Упругие облака, закрашенные снизу в едкий синий цвет, занимают место Солнца.
Сметают метелкой бриллиантовую пыль за обрыв, куда-то в Америку.
Смотришь на представление и сожалеешь.
***
Настоящее вдохновение – здесь, в обыденности, в серости приевшихся лиц и силуэтов, обычаев и привычек, в холодной комнате, в обществе тех, кто привык жить по расписанию.
Кто мгновенно сдаст меня в психушку, узнав мою ужасающую, шокирующую, ломающую все рамки историю.
Я могу гордиться тем, что умею летать даже в обществе тигров и медведей, готовых разорвать мои крылья.
Ты, прорвав большую драную рану в моей груди, льешь в душу воздух, я буквально чувствую, как струя солнечного цвета бьет в непрерывном потоке в сердце, наполняя сосуд, пикают красные индикаторы и загораются лампочки, когда нектар оставляет позади очередную отметку.

Как здорово ощущать непривычную, новую легкость, невесомость, пустоту, которая наполняет жизнь смыслом и радостью.
Когда все податливо, как резина, все можно сжать пальцами и увидеть результат.
Все мое.
Все дышит, сбросив тиски.
Губы сами собой расплываются в улыбке, ведь я теперь – волшебник.
«Она может двигать собой…В полный рост.»
Сказал Борис Гребенщиков.
Не нужно мучительно заставлять себя жить, улыбаться.
Не нужно пугаться предательских мыслей о том, другом исходе, который немыслим, невозможен, смертоносен.
Я принимаю его, как и любой другой.
Так здорово. Как я рада, что моя жизнь стала такой чудесной.

Желтый полусвет, дремлющий в углах.
А в сердце яркое солнце.
Как здорово дышать, я поняла это только сейчас.
Как здорово, что я достойна такого подарка.
Большое спасибо, что на мою голову свалилось настоящее счастье. Вот оно, люди.
В душе кипит ледяной воздух.
Сыпет на лицо хрустальную снежную пыль.
Легкой рукой толкает на снежную перину, с задорной улыбкой бросает в глаза пригоршню свежей неожиданности.
Шапка сбилась на бок, впуская в волосы озорные холодные пальчики.
Раскинув руки, лежу на белоснежной сверкающей долине, слежу за крохотным игрушечным самолетиком, описывающим круг по Вселенной.
Нежно-голубое, как подвеска из лунного камня, стеклянное небо.
Все открыто нам, знаешь, я тебя сердцем не предам.
Я тебя люблю.
Редкие облачки, похожие на волокна ваты, приземлившиеся на голубое стекло над горизонтом.
Теплая многослойная куртка начинает промокать.
Плевать.
Курить теперь не для того, чтобы заглушить бьющиеся в приступе чувства, а для того, чтобы идти по улице, улыбаться прохожим, чувствовать беззаботность и трепетно провожать суетливым взглядом фыркающих воробьев.
Слышишь, там
Все открыто нам.
Знаешь, я тебя
Сердцем не предам.
Вдыхать опускающийся на городок теплый сиреневый дым, разбрасывать ногами ворохи желтых хрупких листьев с черными пятнами, провожать взглядом парочки на лавочках, сворачивать на аллею, обсаженную густо-зеленой елью, дремлющей в тени, проводить рукой по иголкам, весело пробегая мимо.
Сумерки опускаются на город романтиков. Синие, падающие с сиреневого бездонного неба, обволакивающие теплом и комариным звоном влюбленные судьбы.
Ничего не скажу.
Ты меня отыщи по глазам.
Мелкая звездная дрожь пробуждается на густеющем небе.
Тонкий ломтик луны подсвечивает фиолетовое венецианское стекло.

Над чертой горизонта теплится отчаянной малиновой яркостью след закатного солнца.
Холод пробирается под байкерскую куртку.
Знаешь, я тебя
Сердцем не предам.

Сколько крылья прятали
Только помни
От земли
Мне теперь вдвоем с тобой.
Только я умею так упиваться небом.
Огромное вертикальное облако, подсвеченное белым светом, дышит пряной свежестью, ветер бросает пригоршни острого воздуха в лицо, закрывая веки, приказывая наслаждаться им.
Мои чувства теряют остроту, но это не мешает (как странно) отрываться от земли и сливаться с невесомостью.
Я хочу стать перед тобой на колени, но, знаю, ты не оценишь этого. Ты улыбнешься краем губ растерянно, потом расплывешься в ослепительной улыбке и заставишь встать. Скажешь, какие глупости, что это, зачем это.
Пряный воздух прохладой касается плеча, растрепанных волос, обнимая ледяными пальцами. Холодно. Холодно и свежо.
Ты наполняешь сердце собой, своим воздухом, позволяя подняться над землей.
Вернись ко мне. Позволь уходить куда-то в далекие глубины сознания, не чувствуя ничего, кроме ослепительного счастья.
Чтобы так безумно не хотелось возвращаться назад, открывая глаза, видеть привычные, приевшиеся силуэты мебели, запах постельного белья, бархатный комочек черной шерсти, свернувшийся в правильное колечко на одеяле.
Ничего не видеть. Уйти окончательно туда, провалиться в пустоту, где нет ничего, кроме счастья.
Уйти. Позволь уйти. Для этого мне нужно вновь прочесть знакомые строки в красной книжке, которые наполнят меня вдохновением и силами.

Закрыть глаза, представить события, произошедшие так давно, спутанные в комок, стремительно бьющиеся в мыслях, открыть глаза, сладостно ощущать, как окружающие предметы и люди изменяют свой цвет, свое предназначение, ощущать, как новый облик каждого из них громко ударяет по сознанию, заставляя понимать, что мир теперь другой.

…Черная дорожная сумка небрежно брошена тобой на прямоугольном перекошенном коврике в прихожей, оставлена и забыта.
Синий мужской носок, заботливо выстиранный мной, повис на сумке, другой валяется рядом. Черные боксеры и тюбик геля для душа с голубыми кристаллами.
Черная дутая куртка висит на вешалке в силе барокко, обитой зеленым материалом.
На столе чашка остывшего кофе с молочной свернувшейся пленкой, прилипшей к фарфоровой стенке.
Распахнуто окно в спальне, впуская озорные порывы ледяного ноябрьского ветра. Страницы серой книжки, брошенной на компьютерном столе, тихо шелестят от сквозняка.
Коричневая трава, безжизненная с прошлого лета. Маленький футбольный стадиончик, зимой превращающийся в каток. Низкое тяжелое небо, мерный шум шоссе неподалеку, полумрак, спящий в углах комнат.
Брюзжит джезва, готовя кипяток для кофе.
Мелкие птички, сливаясь с вороньей стаей, пулей проносятся мимо окна.
Голые ветки сирени мелко дрожат на безжалостном ветру.
Крохотный квадратный телевизор в темном углу кухни. Пугливый полумрак, тяжело шумя крыльями, бросается на свет, исчезая с громким голосом диктора новостей.
Подхожу к сумке, вздохнув, приседаю на корточки, неохотно перекладываю вещи.
Разворачиваю аккуратно сложенный квадрат. Черная майка с серебряным рисунком, три черепка со страшными физиономиями.
Черные труселя, похожие на плавки, с напечатанным костром.
Прозрачная большая косметичка с вмятинами на углах.
Акс эффект в черной упаковке.
Голубая зубная щетка с размочаленными краями.
Открытка, фигурная, посыпанная блестками, ярко-голубая.
Сложенная пополам и помятая.
Кот подходит ко мне, трепетно следит за моими руками, примеряется и хватает мягкими черными лапками.
Отшвыриваю животное, складываю в стопки твои шмотки.
Кипяток жалобно звенит в железной турке.
Разворачиваю открытку, испытав укол обиды. Добрые слова, написанные по-немецки и английски.
Давно.
Все давно прошло.
Или проходит.
Теперь такого нет.
Неважно. Счастье ничем другим не назовешь, когда оно счастье.
Опомнившись, слышу надрывные виртуозные звуки гитары в наушниках.

НИЧЕГО не прошу взамен.
Просто люблю. Просто, искренне и…как всегда.
Просто люблю. И мне в общем-то плевать, умру я с этой любовью или нет.
Плевать, найду ли я то, что ищу.
Я тебя сердцем не предам.

Может, ты призрак.
Без шуток. Без смеха.
Вообще, вся моя жизнь – шутка. Игра. Роли исполняю я и частично ты.
Полусвет.
Или как-то еще.
От чего так больно на сердце.
Я кажусь странной. Провожу вечера за ноутбуком, что-то печатаю и сворачиваю, когда кто-нибудь подходит.
Не могу понять, что значит эта музыка. Напоминает, похожа на фильм, просмотренный только что. Полусвет.
Это моя жизнь.
Я хочу посмотреть на себя в зеркало сейчас. Кем я кажусь?
Это моя жизнь. Иногда наигранная, невольно отрепетированная.
Тогда я начинаю гнать прочь, стирая капли с лица.
А выходит все равно то же самое.
А теперь наверно настоящая.
Не могу судить.
Зато меня могут судить те, кто живет бок о бок. С кем я должна считаться и делиться частичкой себя.
Вот лишь частичку и возможно оторвать от себя.
Это моя жизнь. Моя игра. Мой сценарий. Роли и иногда титры.
Титры, которые быстро-быстро перематываю, возвращаю назад. Понимаю теперь, что это не выход. Фильм должен кончаться титрами. Значит, нужно вырезать, безжалостно, их из раскадровки.
Чтобы навсегда впечатать твое изображение в мозг.
Чтобы помнить и знать, что такое случилось.
Потом, после долгих лет, проведенных вместе.
В мозгу играет музыка, заглушая происходящее вокруг моей оболочки, отгораживая, закрывая, защищая.
Я была бы безумно признательна, если бы тот, что читает сейчас это, понял мои слова и не назвал меня сумасшедшей.
Я не хочу оправдываться перед кем-либо. Это моя жизнь, мои правила. Мне с собой разрешено все (с)
Просто хочется, чтобы на одного непонимающего не стало больше.
Боюсь, что это прочтет кто-то из домашних. А может, и к лучшему.
Приходи ко мне иногда. Хотя бы во сне. Как призрак. Фантом.
Все становится понятным и доступным.
Можно жить воспоминаниями (с). А можно так, как я.
Одной ногой там, другой здесь.
Все становится простым. Поддается объяснению. Как Рейчел Карлсон, оглянувшись, видит на скамейке сына, так и я вижу тебя. Только ты реален в этом мире, и я благодарю Бога за это.

Гитарные ритмы.
Умелые пальцы щиплют струны.
И находит, накатывает грусть.
Каждое движение впечатано в память, вдавлено, оставило следы.
Какое счастье, что завтра выходной. И послезавтра. Как здорово.
Дидюля – track 13
Альбом «Фламенко».

Расскажу тебе все, что слышала. Расскажу твоему сердцу.
Это не фантом, это настоящее ощущение твоего присутствия, въедающееся, проникающее в душу через кожу, через пыльное лицо.
Memories.
Дрожат бас-струны.
Моя гитара стоит в углу.
Как здорово, что на меня вдруг свалится умение играть.
Мобильник настырно трещит, недовольно сообщая, что аккумулятор разряжен.
Это будет самым лучшим, что было в жизни.
В пыльном городе с тысячей прохожих, снующих на моем пути, я буду видеть небо, а не клубы выхлопных газов.
Эта песня похожа на слово «навсегда».
Небо через закопченное стекло солнечных очков.
Нахальная жвачка во рту.
Толкаю прохожих.
«Спасибо за то, что сегодня у нас есть возможность жить под мирным небом».
Никогда не коснусь своим нахальством старую бабушку или ветерана.
Спасибо за то, что я имею возможность жить и улыбаться.
Тебе спасибо.
Спасибо за то, что ты подарил мне воздух, а не горький дым сигарет.
Спасибо за то, что я поняла, насколько бывает здорово. Насколько просто говорить «Мой мир заботится обо мне».
Насколько сильнее я стала, когда приходилось сталкиваться с выбоинами на пути.
Назад пути нет.
Эта философия прочно завладела моим сознанием. И когда-нибудь она даст о себе знать.
Песня по пятому кругу.
В носу начинает легонько щипать.
Простое человеческое спасибо.

Its innocence
Its brilliance
Don’t you let it pass by?..
Легко-то как.
Твои черты и движения губ впечатаны в память. В мозги.
Закатываешь глазки, кокетливо подкрашенные черным карандашиком, волосы спрятаны под полосатой кепкой, кожа ровная и усталая.
Ты ведь не позволишь этому пройти мимо?
А теперь ты лежишь и дремлешь на диване. Та самая северная комната. 23:15, пора спать. Надо будить тебя, а так не хочется. Оборачиваюсь. Лежишь на боку, подобрав колени, белая маечка, черные штаны.
Такого я бы не сказала никому из тех, кто был рядом. Даше Лешка вызывал неприязнь и отторжение.
Может, это прошло вместе с подростковым периодом.
Its brilliancе.
За окном по тротуару стучат каблучки. Котенок лапкой гоняет по линолеуму наушники.
Прыгнул на диван. Осторожно подошел к твоей руке, понюхал. Подобрался к носу, ткнулся своим мокрым.
Ты лепечешь что-то невнятное, поворачиваешься на другой бок, прихлопнув кота рукой. Взвизгивает, пятится задом из-под твоей ладони.
Просыпаешься, мутными глазами смотришь на кота. Переводишь взгляд на меня.
- Что ты тут делаешь?
-Спи. Пишу я, - улыбаюсь.
Its innocence.
Позволь мне еще немного насладиться тобой.

Запоминаю твое лицо. Каждую черточку.
Ты не красавец.
Если меня отфотожопить, я тоже буду богиня.
Ты лучший из всех не красавцев, живущих на планете.
Помню каждую гримаску.

Ненавижу всех, кто встречается на пути.
Тяжело дышать. Как странно.
Подходишь сзади, кладешь руки на спину. Перегибаешься через меня, заглядываешь в глаза. «Почему тяжело дышать?»
Вдыхаю. Хрен его знает. Какая-то я тормознутая сегодня.
Коричневая футболка, волнистые волосы.
Раскосые глаза, подкрашенные карандашиком.
В конце тоннеля яркий свет.
Берешь на пару секунд лицо в ладони, поднимаешься, уходишь.
Возвращаюсь половиной себя в сознание.
В конце тоннеля яркий свет.
Бренчишь посудой на кухне. Неужели решил помыть?.. Вай, как мило. Два дня она стояла и грустила.
Нет, хрен вам. ЧайкОм побалуемся.
Во песня. Максим – Май.
Сижу на стуле в розовых трусах, ноут на коленках.
Гремишь посудой.
А под ногами босоногими метели и лед.
Эту коричневую майку я где-то видела. С конякой на груди.
Уроки делать надо. Мама, кот пришел. Играет с телефонным шнуром. Подошел ко мне. Посмотрел, отвернулся, вскарабкался на диван, цепляя когтями за накидку.
Играет с моим ремнем.
Хаха, маминым штанам пиздец. Щас кот расправится.
Нет, это мне пиздец. Сейчас будет атака.
Сел на кухонный диванчик с моей чашкой (!). Пьешь банальный черный чай. Знал бы ты, откуда он взялся. На даче простоял лет эдак дцать.
И что в мечтах моих ванильные снежинки, зима.
Надо выключить нахер.
ООО, стань для меня.
Я заживу как прежде. Но окажусь опять с тобой.
Стань для меня солнечным светом.
Как можно так шумно глотать.
Хрясь! Кружкой по столу.
Я тоже так люблю делать. Ночь, все спят, я пью чай и кааак опущу кружку на столешницу.
Все, выпил свой чай.
Моешь чашку. Напор воды как в водопаде.
Громкая музыка заглушает твою возню.
Выходишь из кухни, вытирая вафельным полотенцем мокрые руки. Жуешь печенюшку овсяную.
Заваливаешься на диван, пихнув кота. *XDDDDDD*
Берешь журнал, лениво листаешь.
Смотришь в экран, я судорожно сворачиваю. Оборачиваюсь. Успел прочитать. Смотришь пару секунд в лицо, опускаешь глаза в журнал, показывая, что тебе в принципе до лампочки, а я все равно дура.


Без шуток.
Видишь мой кулак? В нем все, что мне дорого.
Без шуток. Я люблю тебя таким, какой ты есть.
Помнишь сегодняшнюю историю? Помнишь поезд?..
Вот мой кулак.
Можешь положить в него все, что дорого тебе. Частичку себя. Еще одну частичку.

Плачу.
Ты подходишь, приседаешь на корточки. Волнуясь, исследуешь лицо. В глазах мелькает тепло.
Губы дрожат улыбкой. Вытираешь тыльной стороной ладони мокрые щеки. Руки худые, косточки выпирают, я чувствую это кожей.
Хочется взять твое лицо в ладони, сжать легонько, сказать, что я никогда не заставлю тебя волноваться.
Нет.
Обмякла, силы утекают из тела. Сползла по стулу вниз, смотрю на тебя, слезы текут по щекам.
Н.и.к.о.г.д.а н.е з.а.с.т.а.в.л.ю т.е.б.я в.о.л.н.о.в.а.т.ь.с.я.
Почему, что происходит?
Мама обняла крепко, а я почувствовала себя самым подлым человеком на земле. Кристина веселится, я одна. Цебрук осиротел. Мы теперь будем бухать на озере и вспоминать, какие хорошие друзья у нас есть.
«Ты уедешь через год, что я буду делать одна без тебя?»
«Я буду приезжать» - глотаю слова.
Ты по-прежнему сидишь передо мной. Твои ноги затекли, наверное. Черные взъерошенные волосы, синие бархатные треники, тапочки, которые я подарила когда-то. Серые, с какой-то розовой хренью.
Беспокойно смотришь в глаза.
Почему не могу взять себя в руки?
На глаза наворачиваются слезы. Опять. Блин. Люблю тебя.
Срываюсь, ты испуганно отодвигаешься, хватаю твои плечики, твое лицо, теплое и мягкое. Никогда, родной, пойми меня, черт побери, я никогда больше не стану плакать, как дура, чтобы ты волновался и готовил мне успокоительный чай. Хватит тереть мне щеки докрасна ладошками, вытирая слезы насухо, перестань.