(легенда) «…поперёк седла и встанешь!
Она: « Это – насилие. Да и догонят!
Он: «А если времена дикие? И
Ордынского всадника не догнать….?»
Из телефонного разговора.
ЛЮБОВЬ.
Я трижды приносил дары!
Её отцу, сотнику, много золота, драгоценных камней. Миланские доспехи и славный меч. Такие, может и есть у короля Польши. А может, и нет.
Сотник смутился, отказываясь от подарков. И ответил, что не привык приказывать дочери. Сам любил дочь и был любим! И дочь сама решит: кто ей люб!
Она сама?
Она сама, дитя любви, рождает любовь! И сама свободная, распорядится ею!
Я не взял дары обратно. Сказав, что это – плата за тот семейный покой и уют их дома. Какого у меняя никогда не было.
А аллах велит быть щедрым! И не брать, подаренное, обратно….
ПОМОЩЬ
… Молодой князь привёз золото Хану. И просил Великого Хана о помощи против немцев. Орден требует платы за мир. Он ответил немцам дерзко. Орден готовит набег. Чтоб взять то, что раньше, лишь требовали. А еще, сверх того, за дерзость! Тем более. Что знают рыцари, что Великий Князь не жалует молодого родича своего. И войска не дал. А своя дружина молода и мала. Город, тоже мал. Юный Князь попросил у горожан денег, чтобы Орде заплатить за помощь…
Хан, увидев, что золота достаточно, послал за мною.
- Гляди, бек! – произнёс он хрипло.- Гордые литвины, что не платят никому дань, предлагают золото за блеск наших сабель. Золото, за всадников «золото» тумена. Поможем!
Великий хан не спрашивает у тёмника, он повелевает.
- Прикажи, Великий Хан! – Отозвался я из низкого поклона.
- помоги,- промурлыкал Хан довольно.- Мало « золотых» возьми других, сколько надо.
Великий Хан хитёр. Но все говорят, что он мудр. Так часто, что он верит в свою мудрость! И ещё! Он боится! Всех! А меня, почему-то больше всех. И мой «золотой» тумен страшит Хана. В других туменах воины преданы Хану. А в «золотом» - мне. Вот Хан и боится меня…
И зря. Потому что, что мне не нужна власть! Золото? Его накоплено столько, что и внукам хватит, как ни трать! Были бы внуки…
Только пока и жены в дом не привёл…
«Железный хромец» Тимур, умирая, отдал мне, мальчишке! Под начало тысячи отобранных и испытанных в битвах всадниках на чудесных золотистых туркменских
конях – алтекинцах. Я. Юношей, спас любимого внукаТимура. – Улугбека. Дед дал ему державу. А мне велел хранить самого Улугбека!
Внук Тимура ,больше смотрел на звезды, чем на землю. Но державу деда сохранил. В его дворцах, мы много говорили. А. среди прочего, мудрейший из Тимуридов сказал мне, что среди звёзд моей судьбы, ярче других, сверкает звезда любви. Путь к которой. Удивительно извилист и труден….
Мудрец умер! А многие воины, как и я. Готовы были захватить цветущую и богатую страну от любого врага! Но разве можно защитить страну от глупости и мелких дрязг правителей?
И я увёл своих лучших воинов к ордынским ханам. Десять тысяч всадников! Двадцать тысяч коней!....
Но в юртах, как и во дворцах, царила, уже не мудрая власть. А хитрость, ещё побеждающая жадность….
И страх!....
Хан боится меня, более других! Может потому. Еще, что жива память о том, как Тимур растерзал, непобедимых. До того, монголов?
Может и так?
Но боится! И вот, и теперь, охотно отсылает меня на помощь молодому литвинина. Зря! Когда созрел заговор молодых ханов и тёмников, меня с ними не было. А когда заговорщики задушат Великого Хана, меня в Орде не будет! А «золотых», способных и готовых его защитить, чтобы отложить смуту, Хан, сам, отправит из Орды. Не поверив, ни мне не своему преемнику….
Но это всё случится через год….
Теперь же, я подробно расспрашиваю юного князя и его советника о причинах угрозы. И, с грустью понимаю, что виною княжеская гордость да горячий норов княжеский. Которые и поссорили его с Великим Князем. Который – родич нашему «гостю». На пиру у высокого сего родича, что-то лишнее о своих правах на престол сказал. Да и немецкому посланнику, отвечал дерзко, напомним о высоком родиче. Из городости, впрочем. Мол, род Великого князя Литовского никем за мир платить не станет. Орден бы гордый ответ проглотил бы. Литва, сильна! Но, зная о размолвке, рыцари решили дерзкогомальчишку проучить. Да и Ордену слава! Литовский город руку наложили…
Князь рассказывал толково. Про Орден подробно. И скоро стало ясно, что больших сил рыцари не пошлют. Небольшой отряд опытных военных, в броне, сотня-другая пеших с арбалетами и пиками. Молодые дружинники, против конницы рыцарской не устоят. Город немцы штурмовать не станут. А округу ограбят. И уйдут, получив своё. Великий князь это понимает. Урона Литве никакого. А гордому родичу – урок!
Я выслушал. И решил, что тысячи хватит с лихвой. И доскачем быстро. А укрыть тысячу в лесу легко…
БИТВА
Лесами, скрытно и быстро, привел нас, на земли князя сотник его отца, что с князем в Орду ездил. И., в лесу же, там, где, скорее всего рыцари пойдут, и разложил. Мужикам, вокруг правду сказать пришлось. И велели, чтоб о татарах, из лесу, и воробей не чирикнул. Я своим, тоже велел, строго, никого не обижать! Воины моё «строго» знали хорошо. Да и привёл я туркмен! Конники от бога! В бою отважны и искусны. А в соседстве не злы. Им, может и по душе было, что не набегом пришли, а защитить хороших людей.
Мои турены были деликатными и щедрыми! И с рослыми светловолосыми, светлоглазыми, в белых от трудового пота, крестьянами, сошлись. Еду покупали, не торгуясь, Знали, что я расходы, тем, кто беднее. Возмещу убыток. Не Хану служили в «золотом» тумане. Мне служили! Потому и с крестьянами не ссорились. Ну а скольким белокурым красавицам, тёмные глаза моих воинов, сердце разбили? Про то, наверно, лишь пророк Исса. Которого они Богом почитают, знает. Но думаю, что он, по милосердию своему, простил красавицам их грехи.
Я же, с несколькими десятниками, открыто в город выезжал! Князь объявил, что татары приехали дружину и его самого, воинскому искусству учить.
Дружина была и хороша и плоха! То, что ала – не беда! В замке оружия и доспеха. разного и ладного, хватить, чтобы впятеро больше вооружить! Отец князя запаслив был. Народ, тоже хорош, Высокие, сильные парни! Только молоды все. Опытных воинов, хорошо, если десятая часть. Среди молодых, правда, ещё десятая часть – молодёжь из знатных семей, да дети старых дружинников. Эти, были обучены воинскому делу с малолетства. И в седле сидели надёжно, и мечом владели, и к доспеху приучены. Таких, ещё пятая часть. А три пятых новобранцы, горожане. сельские парни. Кто насильно взят, кто сам пришёл, за постоянную кормёжку, за приключениями, мир повидать. Но дружинниками и дружиной им ещё предстояло стать. Князь и отцовских старых вояк позвал молодёжь учить. Мои десятники учили конём владеть. Строй держать. Вместе со старыми дружинниками учили мечом биться. Из лука стрелять, всех учить не стали, Надобности не было. И времени тоже. Просто, отобрали ребят из лесных деревень. Охотников. Они с луком. Многие, не хуже монголов обращались. Их в отряд и сбыли. Остальных учили строю да бою мечному….
А однажды пришли немцы - «крыжаки»! Пришли раньше, чем дружина готова была к нормальному бою. Но позже, чем ожидали. Не просто выходит, ордену посяннуть, пусть и на малый литовский город. Лишь узнав, что молодому князю помощи не будет, решились наказать за дерзость.
Моя тысяча легко снялась и ускакала из глухого леса на Восток, чтобы по дуге подойти с Юга, к тому месту. Где Князь с дружиною, в поле, встретит врага. Благородно, открыто и «глупо». А мы позади и чуть справа, за светлою роще рощей. Не замеченные встали.
- Ушли татары… - вздохнули мужики, берясь за топоры, и косы князю помогать.
И это хорошо было. Если, и дошло до Ордена, что были татары, то ушли они. Поганые. Нет их!
И крестоносцы, как и хотели мы с князем. Двинулись железным клином на молодых литвинов. Уверенные в победе! Быстро поскакали! Оставив позади кнехтов с их длинными алебардами да арбалетами. Решили рыцари благородные, сами справиться с мальчиками. Показать силу Ордена.
Только мудрыми сказано, что любая сила конечна. Лишь слабость бесконечна! Сыпанула дружина точными стрелами охотников. И попятились литвины, радуясь, что вышли из строя и повернули к обозу двое раненых. А один рыцарь остался лежать в поле. Но клин нёсся, не притормозив даже от первых потерь. Тяжёлым топотом могучих коней, блеском доспехов, тяжёлыми кольями, грозя проломить строй. И потом рубиться м6еечами. С оглушённым ещё. Первым, тяжёлым и страшным, ударом. Да и в рубке рыцарь умел и ловок. Недаром же в замках, лет с семи-восьми, учиться владеть оружием начинают.
НЕ стал князь дожидаться и первого удара! Повернул дружину! Испугался! Клин ордынский, догоняя, чуть растянулся. Став менее сомкнутым сбоку. Тут-то, с наводящим, на половину мира, ужасным визгом, вылетели, из-за рощи, мои всадники Стремительно
налетел на железный островок! Рассыпались! Выпустили по две стрелы. Тысячи стрел на десятки рыцарей! И всё в цель! Большинство застряло в щитах. Отскочили от брони. Но некоторые упали с коней. Под другими упали и кони. Тысяча же выстрелив, остановив клин, откатились назад. Чтобы собраться и броситься в рубку. Страшную и равную. Ибо рыцари рубиться могут в одиночку против многих. Да и пришлось отправить сотни воинов на помощь княжеским ратникам, против пеших и обоза. Но большей частью мы навалились на конных, не давая им перестроиться в защитный порядок….
Сшиблись. И стал стремительно таять железный островок Немцев мало, все же мало было. Да и сабля, в рубке, чуть лучше меча. Потому всё закончилось быстро. Потому, ещё. Что мы немцев берегли. У рыцарей и монахов их Папа, орден и родные выкуп заплатят. А выкуп и взятая в бою добыча, на половину воинам останется. Часть мне, как тёмнику. Десятая часть Великому Хану. А золото, что литвины привезли, всё Хану пойдет…
Когда монголы любили войну и предпочитали серебро, они были непобедимы. Серебро, белым блеском, освящало их разум и освящало им путь. А восходящее золотило, почти всегда спины туманам. Теперь золото слепит разум и душу. А восход слепит глаза…
Так говорил уллем Улугбек. Мудрый внук великого деда. Если бы он почаще смотрели на землю…
ЛЮБОВЬ
Она сама рождала любовь!
Тонкая, как тростинка. Лёгкая как ветерок, играющий её тёмным облаком волнистых густых волос. Лицо светлое. Так легко готовое радоваться и огорчаться! И в улыбке, с нею нельзя не смеяться! А от её огорчения, хочется вырвать саблю из ножен! И уничтожить любую причину её печали! А ещё – её глаза! Колдовские, прозрачные глаза-озёра, зеленые, как у берега, чистые и глубокие! Я утонул в них сразу! И ещё, голос! Звучащий чистой мелодией любви, в песне! Звеневший клинком, в споре! Материнский, нежный и снисходительно-терпеливый, в поучении Она – дочь того самого сотника, с которым князь в Орду ездил. В его доме меня поселили. И в знак уважения! И, чтоб дочь выучила меня языку и обычаям этого края. Чтобы я воинам своим смог рассказать, как не обидеть этих гордых литвинов. И тогда они будут добрыми и щедрыми хозяевами.
Она хорошо учила….
Под началом велик5ого Тимура сражалось множество племён и народов. И, ведя в бой тысячи воинов, нужно понимать самые многочисленные народы и племена. А в Орде разноязычия было ещё больше. В орде же, старик-русич выучил меня, немного своему языку. Рассказывал о Руси, об обычаях своего народа. Говорил и о Литве!
Потому, быть может, я и учился языку легко и быстро. И скоро, мог говорить с молодым князем без хитроглазого монаха – толмача. И всадникам своим рассказать, как не обижать крестьян, с которыми соседствовали. И крестьяне будут гостеприимны, добры и щедры…
Я и ей принёс дары. За науку и терпение. И еще за то, что я узнал, лишь в этом доме. Чего у меня, мальчишкой-сиротой, взятого в конницу «железного хромца», никогда не было. Тихого и тёплого дома, полного любви и покоя. Куда хочется возвращаться! Чтобы отдохнуть от тревог и забот большого мира…
Я не дарил ей редкие ткани, драгоценности. Всего этого, в доме, было в достатке…
Иные дары принёс я ей…
Вечерами, после вечерней трапезы, мы располагались у камина. Её отец, я. Она с рукодельем, бывало и гости. И я дарил ей рассказы. О дальних краях, где приходилось бывать. О невероятной красоте древних городов. Индии и Китая. О людях, мудростью, фантазий и трудом которых и создавалась красота и сокровища горящих, в творчестве, душ и дерзновениях, в познании умов. Сокровищах, которые невозможно растратит, отдавая. Потому, что хранятся они в памяти и в душе! Рассказывал я и о чудесах Божьего творенья! Величии гор, чьи вершины поседели в долгом пути к небу. Возле которого, лишь холод и тишина. О великих как мир, лесах, не сбрасывающих зимою листьев, потому что, нет, в тех краях, зимы. О множестве зверей и птиц, дивных и прекрасных, что живут в тех лесах. О птицах и бабочках, подобных цветам, И цветах, подобных птицам и бабочках. Рассказал о Великой Степи, простертой столь необъятно, под сухим и жёстким небом. И никому. В одиночку, не одолеть её просторов. Может быть поэтому, именно оттуда, и пришла Орда, огромная и беспощадная, как те пространства. Пришла, чтобы покорить, почти половину мира! Рассказывал я и о пронзительно печальных серых камнях берега, омываемые волнами. Последнего моря. За котором, как говорят одни, нет ничего. Другие же, напротив, думают, что за Последним морем множество земель и стран. И чудес, ещё более невероятных!
Такие дары я принёс ей!
Ещё, я подарил ей золотистую лошадь. Лёгкую и быструю как ветер. Золотистую, как солнечный лучик. Дочь сотника, с детства, приученная к седлу, радовалась лошади, как дитя. И приняла этот подарок…
Я жил в их доме, легко принятым, гостем. Ещё до рассвета скакал к своим воинам. Наводил порядок, Разбивал споры и ссоры. Учил не обижать местных! Потом, как бы с охоты, возвращался в город. И учил молодого князя и дружину. Возвратившись, учился у юной хозяйки языку и обычаям их народа. А потом, после ужина, у огня камина отец и дочь слушали мои рассказы и сказки….
Она рождала любовь!
И незнакомое мне, прежде чувство покоя и тишины в душе. В котором мир, то расширялся, безбрежно! То суживался до размеров каминной гостевой комнаты, где мы говорили. Превращая, казалось, свои жизни в общую! И чувствуешь, пронзительно, что больше ничего не нужно! Кроме этого, общего покоя и тепла. Которое от огня ли? От сердец ли?...
В выходные воскресные дни, мы совершали верховые прогулки. Чаще всего, втроём. Князь, Она и я. Пока ждали немцев, мы с князем обсуждали будущею битву. Сам план придумал он. Я же дополнил деталями. После победы, несколько раз мы с нею,проехались,вдвоём.
На одной из прогулок я и предложил ей свою любовь. Сказав, что впервые встретил, так ярко озаряющею жизнь, что рождается Любовь! Она так хорошо рассказала о своём народе, о жизни своей страны, что я не хочу, и не могу, больше. Воевать! С нею! Ни на родине, ни в Орде, меня не ждёт никто. Ханы платят «золотому» тумену за то, что мы не вмешиваемся в их мышиную возню у власти. За долгую, уже, жизнь собрано много богатств. И в кладовых! И в сердце! Как ни трать, и внукам не истратить! Не ослабла ещё, рука. И глаза, ещё, блестят в любви!..
-… Но в бороду и на голову, время бросает уже снег.
Так на прогулке, я предложил ей свою любовь!
В ответ, мы ехали долго молча. Порою, она поднимала свои чудесные глаза. И в тишине, от этих взглядов, стеснялось, как в юрте Великого Хана, дыхание. Сердце, то билось пойманную птицей, то замирало совсем. Может оттого. Что на него падала, тяжёлыми каплями, тишина. Молчание было не долгим! Но в таком ожидании, и мгновение, порою, длиться вечно….
- Беек! – Она звонким клинком голоса разрубила тишину. – Ты отважен и мудр. Воин и друг в битве!!!! Поэт в любви! Господин в доме! Ты помог нам. Спас от разорения и унижения. – она говорила тепло и благородно. - Ты рассказал мне о мире, таком прекрасном и огромном, что, порою, дух захватывает. – Она и правда задышала часто. – Война не заслонила для тебя высоту неба и чудеса мира. – Взглянула в душу. – Ну и что в том, что сн6ег на висках и бороде? Твои глаза блестят! Ты силен и ловок и сьтр6емителен! Я знаю, что Время, не скоро достигнет тебя. Так быстры ещё твои кони! И я… - короткая заминка -…. Восхищаюсь тобою! Но не могу любить тебя! Потому что люблю другого.
Девушка умолкла. В её чудесных глазах влажно блеснуло сожаление о том, что всё так! И не может быть иначе…
Минуты молчания, теперь, душили, и меня и её. А где-то совсем близко, о любви…
Мы выехали из лесу. Впереди просторы лугов и полей….
И я решительно повернул обратно к городу.
КНЯЗЬ
Через дня полтора после победы, прискакал гонец от епископа. В послании своём он приказывал примириться со своим высоким родичем. Который, в знак признания обоих ошибок, шлёт сильный конный отряд. Чтобы немцы не тревожили Город. Сам епископ вёз, с отрядом деньги, чтобы городу вернуть и дружину хорошую накормить, снарядить и обучить. Видно приход моей тысячи, помог Великому Князю понять, а с родичем, пусть своенравным и гордым, договариваться надо. А татар поблагодарить, и в Орду отправить. После торжеств и обрядов положенных, мы не могли, а должны были уйти….
Что ж! Власть везде одинакова. Хитрит и не дружит, искренне. Сильный, пусть и верный друг-воин никому не нужен!…
И сильная любовь тоже, бывает, не нужна.
Вначале похоронили павших в битве. Славили. Поминая в речах. И своих, и татар, пришедших быстро, рубившихся храбро. Молились попы. Об павших в бою, за родной край. Чтобы предстали воины, перед Богом, безгрешными и достойными райского блаженства!
Князь и дружинники просили попов, чтобы и за татар помолились, Попы не хотели их слушать о молитве за «поганых». Епископ же, выслушал. И не просто позволил! Но и сам молился за воинов иноземных.
- И за ваших, бек, помолились! – подошёл он ко мне, выйдя из храма. – Дружину учили хорошо. В бою себя не жалел. И народу зла и разорения не учинили. За что – тебе – тёмнику «Золотого» тумена и воеводе знаменитому – особая благодарность. И от Великого князя и от народа.
Старик- епископ, прибывший с многочисленной конной дружиной, был величав, уверен в себе. Беседуя с молодым князем, выговаривал ему, порою, строго. Тот поначалу, отвечал резко, держался гордо. Но после тризны. Присмирел и поник. И слушал старика почтительно и покорно.
Из привезённых денег. Нас наградили щедро. Меня, ещё щедрее. И золотом, и оружием дорогим. И пригласили воинов остаться на пир в честь победителей.
А через положенные, после тризны сроки, устроили большой пир! Славили победивших! Благодарили Бога, даровавшего победу!
Она на пиру, пела песню благодарности павшим и пришедшим на помощь, став друзьями….
Она рождала любовь!
И сама дарила её…
Молодому князю…
Князь же, слушая её песню, светлел лицом., как бы глядя в мечту, которая, ещё шаг – два, сбудется.
Но песня окончилась. И епископ, снова, заговорил ему что-то, сверкнув. Недобрым взглядом совиных глаз на певунью. И от речей этих, и от взгляда. Потемнел князь лицом,
так,. Будто бы не победа позади а разгром.
И её глаза потемнели и заблестели слезами. Отчего рука моя невольно, легла на саблю, у правого бедра. И от движения плечами зазвенела стальная чешуя персидской кольчуги.
Наконец, епископ, устав от шумного пиршества, благословил всех и удалился. А пир, после его благословления, зашумел веселее. И я, под веселье это, новое, подошёл к князю, только опорожнившему кубок,
- Ну, воин, что не весел? – спросил я, глядя как он сумрачно поднимает кубок, опять полным. – Победа! Слава! Песни девушек! Мир и подарки от Великого Князя! Пришло сильное войско. И татары, теперь могут уйти. Чтобы никого не беспокоить, ни соседей, ни князей, ни польского короля, ни Москву. Верно?
- Так, Бек! – отпил он изрядно из кубка. – И поп, филин старый, уговаривает смириться, – усмехнулся криво. – Слава? – Махнул рукою. – Да она не в словах…
Слава… Литва, теперь. Как никогда сильна…. – прервался, берясь за вино.
- Погоди. Пить,- я удержал его руку. – Славу и судьбу трезво считать надо. Я в Орде не последний человек. А ханам и тёмникам, чтобы половину мира в узде держать, надо много знать и понимать. – Я стал говорить тише. Русь ещё слаба. И не скоро с колен встанет. Но Москва силу быстро набирает. Польша? На неё Орден давит. А ваш Великий князь медлит. – Я рассмеялся, будто сказал что-то весёлое. – Пошли, князь! Поскачем! Коня твоего, нового, опробуем! Ставлю перстень против пучка сена, что моего ему не догнать!
- Догонит! – выкрикнул молодой князь, играя, не зная во что. – Потерял ты перстень, бек!
И мы почти выбежали из зала, из замка. Где у коновязи ждали кони. Мой, золотистый. И княжеский, – белый – подарок Великого князя!
Белый конь победителя!
В седла! И бешеным аллюром, по тёмным улицам, по опущенному мосту, в поле.
Все слышали спор! Все видели скачку!
В полёте стрелы от стен, свернули за лесок и поехали шагом. Короткая скачка выгнала хмель из его головы. Он теперь, ехал медленно. Любуясь просторами земли и ночного неба.
- А родич мой медлит. – Повторил он мои слова.
- Не медлит, не хочет,- продолжил я. - Или попы не дают? Русские да римские.
Своё войско, вон как быстро прислал? И думаю, не только против немцев….
- Ты колдун, бек! – обернулся резко. – Все мои мысли прочитал! Прав Владыка!
- Он тебе сказал, что я колдун? – рассмеялся я.- И что убить меня нельзя не говорил?
- говорил. – Князь ещё больше удивился.
- А как он узнал?
- Попам знание орт Бога,- ответил юноша.
- От Бога людям ум или глупость дается. А вот, как люди ими пользуются? – Я молча ехал рядом. – Вот скажи князь, как узнать, что человека убить нельзя?
- Попытаться… князь запнулся, - тебя пытались убить?
-Пытались, - кивнул я, - монах, из свиты Владыки. Ножом ударил. Только
я, как посольство и конница пришли. Либо, как теперь, в броне, либо, под одежду, тонкую кольчугу надеваю.
- Почему?
- Потому что твоя мечта – королевство. Литовское, никому не нужно,- ответил я.
- Она тебе рассказала. Понимающе кивнул он.
- Она знает? – спросил я.- Хотя? Вы ведь дружны с малых лет.
- Но, если не она? – продолжил задумчиво.- Тогда? Ты и вправду колдун….
- Ты, почти годами годишься мне в сыновья. И, если ты, зная силу. Нынешнюю, Литвы, понял, что короткими ударами можно опрокинуть польского короля. А потом, так же быстро и ближние, скажем, до Москвы, русские города под свою руку взять. Орда уже не та! Не удержит, - Я помолчал. – Если молодой князь это понимает, то почему опытному
Воину не понять? – спросил я,- Особенно, когда, рыцари получили отпор, приходит сильное войско. Тебя беречь? От кого? Ух, не от себя ли?
- Прости. Все, и правда очень просто. В детстве, мне рассказывали про Александра Великого! И меня поразило! Со своей небольшой фалангой он выступил против всей Эллады!
- И вы, детьми стали мечтать о королевстве литовском! – улыбнулся я, разворачивая длинный свёрток, открывая взорам длинный меч. – Вот мой последний подарок.
Князь обнажил его. Длинный, чуть сужающийся к острию клинок, хищно блеснул в лунном свете. Юноша, радуясь, взмахнул мечом, крутанул восьмёрку. И занёс для удара сверху. И замер, на короткое мгновение. Ветер подхватил его светлые волосы. Серые глаза пристально вглядывались в простор ночи. И так хорош он был в эти короткие мгновения. То ли вглядываясь в мечту свою? То ли прощаясь с нею? Но фигура воина в доспехе, с занесённым мечом, могла бы стать символом того королевства, о котором он мечтал. Мгновения прошли. И князь, как бы приходя в себя, опустил меч.
- Хорош! Длинное обычного, но вся тяжесть вокруг руки. И он, будто сам, в руке танцует,- опустил и тихо добавил. – Меч короля. Она верит в то, что я стану королём. Но,- вздохнув, сожалея, - одного меча мало. Нужно много мечей. – Он поднял на меня гневные, почти, глаза. – Всё, бек! Ты помог нам! Ты увидел и узнал все, что велели. И видишь, что Литва сильна. Ни Ордену, ни орде с нами не справиться!- Он протянул меч обратно.- Хорош меч толедский! Но не про меня!
Я молча поехал вперёд, не взял у него меч. Так и ехал, некоторое время, впереди него. Во мне не было обиды, на, мальчишеские гордые слова. Передо мною полыхала, пламенем адским, бездна риска! И можно было, по острию точного решения, что смогу исполнить свою идею. А вот князь? Довольно ли у него желания стать королём? Но душа моя, уже шагнула на остриё. Ведущее, как говорят, в Рай! А я придержал коня, ожидая князя.
- Меч себе оставь! – оттолкнул подарок, обратно. – Подарок мой, может и последний. Может и не свидимся больше? Коли не гонишь! – опустил голову на грудь и продолжил глухо. – Ворону корона, может и не к чему. А хороший меч…- усмехаясь.- Про то, что я – лазутчик, тоже главный поп говорил?
- Да.
- Поверь ,у ханов ордынских, и в Литве, и в других краях, даже у Папы в Риме! Довольно, без меня. Иначе, не было бы ни её силы, ни власти. Сгинула бы вместе с чингизом Орда! – Мы не торопясь, ехали обратно. – И то, что Литва сильна, поверь, там знают хорошо. Иначе, пришёл бы я, без спросу. Не помогать, но покорять! И тумены привёл бы, наверняка, не я! – я возвысил, было, голос, но закончил тише. – Великий Хан не доверил бы мне большое войско. Но возможно, под чьим-то началом, и я бы пришёл, со своим туменом. И мы бы встретились, Но врагами!
- Мне, и под дружбу с тобой, войско прислали. – Хмыкнул Князь. – Сильное! Да не моё.
В светлых его глазах вновь. Заблестели, почти слезами. Гнев и обида, на судьбу, наверное! Которая не даёт ему исполнить замысел! Который исполним!
Я, глядя на этот юношеский пыл и желание большого свершения, шагнул ещё на шаг, по мосту-=клинку, простёртому над огненной бездной. Мальчишка хотел славы! А мужчина хотел любви…
- Сделай, пришедшее войско, своим.- Сказал я.
- Время нужно и деньги. – Развёл он руками, блеснув подаренным мечом. – А у меня нету ни того, ни другого. Ты, вот, славный меч подарил. Так и к нему славы нет!
- А ты славы хочешь? Или, ещё чего-то? – спросил я осторожно, придержав, опять, коня.
-А разве державу могучую, достойную нашего народа – не слава? – воскликнул князь горячо, – встать вровень с другими королевствами - не слава?
- Ты хочешь стать одним из королей? – шёл я осторожно, над бездною его души.
- - Одним из сильных королей! – ответил он. – Раньше, когда вместе мечтали о королевстве, все трое согласились, что он королём будет. Потому, что брат править любит и умеет. А мне, больше битва нравиться. И она, певунья, говорила, что я воин. А он – правитель. Так и обговорено было. Мы в её доме росли. Наши матери – княгини - рано умерли. И у нас к отцовскому сотнику поселили. Сотник воинскому делу учил. Его жена грамоте и прочим наукам. Она умная, добрая была. И образованная! И дочь их с нами училась,- улыбнулся светло, воспоминая. – Мне кажется, что мысль о королевстве. Нам она, девчонкой, незаметно и подбросила. Умная, в мать! Нас с братом, не то, что мирила, ссориться не давала! Будь она тогда на охоте, с нами, мы бы и не повздорили. Её мать, слушая наши игры-планы про королевство литовское,смеялась,что её дочь славным королём была бы. Коль так ловко княжичей молодых и горячих, мирит и утешает. Потом, вскоре её мать умерла в родах. И младенец, тоже. Но отцы наши, в тот момент заняты были. И мы у сотника остались, - вздохнул.- А когда наши отцы погибли, монахи брата забрали готовить на великое княжение. Через полгода он Великим Князем стал. И о королевстве и слышать не хочет. Звал своей дружиной учиться командовать. Ну, а я, в лесу и напомнил о королевстве. Он Ответил. Что ему и Великим Князем неплохо. Вначале, просто спорили. А потом я разошелся. Он и отправил меня обратно в Город! Сказав, что у себя, я могу, хоть императором считаться! – Князь рассмеялся. – Она, сразу сказала, что это его попы отвратили от прежнего. Литва сильна! И никому не нужно, чтобы она ещё сильнее стала. Ни на Западе, ни на Востоке. Всё правильно рассчитала! Умна!
Его терзала великая мечта о деле, которое, только он и может совершить! Все мальчишки, пока будут жить на Земле люди, мечтать станут о великом! Большинство, оставят мечты в детстве. Чтобы стать, кем получиться! Или, что ещё хуже, кем надо! Очень не многие ринутся к её зовущему огню! Чтобы сгореть! Или исполнить часть, встретив единомышленников и соединив с ними свои силы! Единицы, отдав всё, достигают берега мечты! И обессиленные видят, ужасаясь, как же дорого пришлось заплатить! И из этих, один, ужаснувшись, все же шагает дальше до конца….
- Умна,- согласился.- Только, при всём своём уме, толкает тебя на путь великих опасностей потерь. Корона, бывает, страшную цену стоит. И души…
- Отдам душу! – решительно и азартно перебил он меня. – Чёрту! Шайтану! Кому угодно!
- И главный поп! Что он скажет? – спросил я, чувствуя, что по мосту-клинку идти. Всё легче. – Он и от церкви отлучить может.
- Его бы первым, прогнал!- весело и искренне воскликнул юноша.- Старый сыч, подружку мою, сотника дочь; ведьмою зовёт! А у католиков, понятно! Но мы православные, без костров обходимся! проговорил яростно, но добавил весело, по детски, - я ж бы, не при нем, душу продавать стал.- Вдруг серьёзно. – Да и думаю, что многие короли, свои короны. В соборах и храмах, свои короны отмалывают.
- Верно, думаешь,- кивнул я, подтверждая, зазвенев чешуйками кольчуги. - А что Польшу и Москву опрокинуть можно. А потом на Орден! Там Новгород Великий поможет, казною, это уж точно! А потом и в короли можно. Только не я, а ты, все, кроме Новгородской помощи. Говорил.- Ещё шаг над бездной. – А я слушал. И понимал, всё больше. что передо мною. пусть молодой и горячий, но воин. Мечтающий и способный стать королём. Только, хоть и не надо душу продавать, но цена может оказаться…- помолчав, - Вот я о чём. Я всю жизнь, возле владык и власти…. Видел, как она валялась на коврах. А вокруг, за неё сражались насмерть бывшие братья, бывшие друзья. Кровь лилась ручьями. А на трон великого Тимура, мудрого улема Улугбека мог сесть даже я.
- Ты? Прошептал почему-то князь.
- Все дрались. Теряли силы, воинов, золото. А мои тысячи всадников стояли готовые, ко всему. И все те. Что сражались за власть, платили мне золотом, землями, табунами, за то, что я не вмешиваюсь. Щедро платил. И в Самарканде платили! И в Золотой Орде!
- Но почему, бек, ты не подобрал власть? Ведь ты ещё не стар. У тебя была сила! И есть и теперь! Ты богат! Ты умён! – князь был изумленно.- Ты бы был, теперь великим Ханом!
- Тимур велел мне хранить своего внука. И я хранил. Когда, так близко, приближаешься к истинному величию, остро осознаёшь своё. Если ни ничтожество, то истинное место. И занимаешь его…
- Ты считаешь, что трон королевский – не моё место?- глухо спросил он….
- я считаю, лишь, что трон не моё место.- Ответил я весело. – Ты хочешь быть королём. Ты видишь, какою будет твоя держава. Ты знаешь. Как будешь её создавать. Ты можешь быть королем. – Задумчиво, поглаживая бороду. – Сможешь ли ты им быть? Какую страшную цену ты готов заплатить! Вот я о чём.
- Любую! – Князь ответил решительно, уверенно, разве чуть быстро/- Я знаю,
Что потом надо подчинять попов, князей. А потом, ещё и воевать. Может быть много и долго. - Он говорил спокойно и уверенно. Как о хорошо продуманном. – Может, я молод и горяч! И глупцом не был! Мне понятно, что за корону надо платить любую цену! И я готов за нее заплатить! Но Великий Князь знает об этом.! Рассчитывал, руками Ордена, меня на место поставить. Не вышло. Прислал войско. Защитил мои земли от врагов. И себя, от меня! И до его престола, мне, выказывая смирение, долго добираться.- Помолчал. - Сил нет! Денег, что б его воевод перекупить, тоже! Остаётся ждать случая. Или убедить его вспомнить прежние наши планы. Либо чуда, вроде того, что он мне власть уступит,- усмехаясь,- Только, таких чудес не случается! – Вскинул князь серые свои глаза.- Он любит и умеет править! И те, кто теперь возле него, молодого, думаю властвовать. Жестоко ошибаются. Очень скоро о них забудут. – Вздохнул. – Сила нужна.
Чтоб королем стать, нужно учиться силы искать.- Проговорил я и, ещё раз шагнул над бездной. – Против Ордена нашёл, вот, нашёл!
- для Хана денег больше нет!
- Чтоб Литву получить, как я понимаю, Великий Князь должен, либо умереть, либо от власти отречься? – спросил я? Тихо. Среди широкого поля. – Тогда, ты – Великий Князь?
- Да,- ответ был так же тих.
- Если у горла Великого князя моя сабля будет, думаю, что он место уступит,-
Произнёс я металлическим и холодным, как та сабля, голосом. – Мне кажеться, что уступит.
- Но…- растерянно начал он...- у меня денег нет,…а тысячи воинов, что с тобою, мало.…Прости, но…
- Ханы уплатят. Снова, чтоб не вмешивался.! Великий Князь стар и глуп. И бояться, почему-то, более других. Попрошу свой тумен в набег. Он отпустит. И все, что за власть драться собрались, да Хана душит, мне заплатят,- улыбнулся кротко.- Вот и деньги нашлись.- Но я для верности, в свои владения сбегаю. Табуны, мол, так велики, что тебе и представить трудно. А племен да народов, тоже не мало. Больших и малых! Тысячи, чтоб коня или другую награду. Последнее море переплыть согласятся. Ещё больше, за еду каждый день, за сабли возьмутся. Сейчас, начало лета? – прикинул я,- осенью приведу двадцать пять тысяч конных.- Пристально глядя в князя.- Отдам тебе и Литву! Хочешь? И пробуду рядом, пока ты в Литве не утвердишься.
- В Литве, тоже войска много…- машинально возразил он.
- Мы тихо придём. Не успеют всю железную конницу собрать. Стремительно налетим1 Никто ничего и понять не успеет.- Мой конь переступил, и заблестела в свете Луны чешуя кольчуги. – Ханы мне, за уход щедро заплатят. Я воинам заплачу, ханским золотом, стране, народу, от моего набега, разорения не будет.
Мои слова падали в тяжёлую вязкую тишину. Мечтатель, ошеломленный. Молчал…
Я смотрел на звёзды. И вспоминал мудрого Улугбека. Внука великого Тимура. Внук не любил смотреть на землю, щедро политую дедом, кровью тысяч людей.
Теперь и мне не хотелось!
Потому что на ней стоял я….
- Ты предлагаешь, так неожиданно…. – князь тихо заговорил, приходя в себя; но ещё не веря,- Ты предлагаешь…победу!
- Я предлагаю Литву, - уточнил я.- А станет ли это победой? Зависит от тебя.
Ты предлагаешь так много. Да за ханское золото.- Он говорил уже связно. – Что же ты потребуешь для себя? Ведь потребуешь же7
- Потеребуюю.- Я был на середине моста-клинка. И потому должен быть очень спокоен.- Потребую. И узнаем, король ли ты? Ты любишь свою подружку? Ту умницу и певунью, что тебя королем видит? Любишь?
- Да. Люблю!- ответил он и добавил. – Мы любим друг друга1
- И я люблю её. – Произнёс он спокойно.- Она сказала, что любит тебя1 оттолкни её от себя. Королям редко удаётся любить женщину и власть. Однажды, придётся выбирать.- Помолчав, продолжил. – мне власть не нужна. Я люблю. Может впервые? Может в последний раз? Но люблю её так, что готов отдать тебе власть. Если возьмешь и удержишь.
Это его молчание было вечным.
Изумление вдруг, сменилось, раздумаем. Таким тяжёлым, посреди самых потаённых глубин души. Где в сиянии мечты, и лежало то, их королевство. Сотканное из светлых образов и легенд о великих полководцах и королях. В этом тихом сиянии блистала одна, оченьверная и важная мысль. Литва должна из промежуточного Великого Княжества Литовского стать королевством Литвой. И войти в число европейских стран. Эти, почти дети, понимали, что путь их народа на Запад! Чтобы, пусть и силой. Собрать западные, родственные народы. Так они мечтали….
-Этот юноша, поссорившись с братом, ещё мечтал о короне, понимая, что она ускользает, если не совсем, то в будущее, туманное, и неясное…
-Эта девушка, любящая его. Королём! Готовая разделить с ним все годы трудной, но борьбы! Потому что, она одна из троих – королева! Готовая, в любви и мечте, поддержать князя….
И эти дети, посреди Истории, правы, перед своим народом и страною….
Его размышления были так тяжелы, что и мне стало тяжко. Я понимал, каково ему. Мечта, ради которой они, казалось, преодолевают всё, совсем быстро ушла! В великое будущее? Или ещё дальше? В небитое! До того как татарин (или кто там?) остановил руку с кубком, все было понятно. Так, что хотелось напиться! А потом, назавтра ещё!! Благо, пир долго продолжать можно1 Победа! Можно разгуляться! И забыть всё! Может и поражение себе простить? И ждать подходящего момента! Которого Великий Князь никогда не даст! Всё было ясно.
И тут бек подхватил падавшую в поток Времени корону. И подал почтительно. Тяжёлую и реальную. Как выбор, что надо делать! Как топот той конницы, что придёт к осени.
Душа колебалась и гнулась под тяжестью решения. Одно понимал король. Простое и жестокое. Другое – человек. Молодое честолюбивый! Но ещё чистый душою. Даже в самых дерзких своих планах и помыслах. Но тот монарх, пока, был этим человеком.
Мальчик метался и взрослел в тишине под звёздами. Вернувшиеся корона, холодная и пугающая, развеяла туманы мечтаний и цветные сны детства. Смешав всё, в радостную и страшную картину победы. Смешав, как в жизни, все краски….
… С одной стороны, что берётся одним броском. С другой стороны, любовь, чистая, как родниковая вода…
- Спасибо тебе, бек! – Выдохнул князь, будто тонул, но вынырнул из омута. – А сейчас, как жизнь прожил! Почувствовал, как власть тяжела!! Понял, что любовь так дорога! А жизнь бывает, полна неожиданных сюрпризов и шансов. Люди, вот, за помощь так тебя благодаря. От немцев заметил! - Бросив меч в ножны, подъехал и обнял, – а я еще и за науку жизненную благодарить должен! – Мы разомкнули объятия. И направились к городу, не спеша. – Не надо мне власти! И войска твоёго не надо! Люблю её! Думаю, она простит мне эту глупость и ошибку.- Объятия распались. – Ты мне, теперь, другом будь! Госттьем, всегда желанным будешь. А хочешь. Жить, оставайся! – Весело.- Земли много дам! Пригоняй лучших коней! Смешаем с лучшими нашими! – Мягче, – может и счастье своё, у нас найдёшь? Многим нашим красавицам ты своим жгучим взглядом сердце опалил…
Мой мост- клинок рушился, кромсая душу острыми обломками. И никакого спасения, теперь уже, от падения в собственную бездну. Потому-то, ходим мы над любыми безднами! А падаем, всегда всвоюю…..
Я слушал князя, отвечал на объятие, будучи уже изранен оружием, от которого не спасёт ни одна кольчуга. Понимание того, что всё кончено, рвало мою душу!! Так же легко, как моя сабля рвала, в битвах, тела тех, кого я считал врагами….
И среди этой безумной боли, Вдруг, ещё одно понимание. Странное, не понятное, но внятное и отчётливое, понимание, чего-то, заслоненного огнём боли…
… Она простит…
. …тишь ли ты, потом князь?...
-Чтож! – ответил я юноше, счастливому, в том, что больше не нужно выбирать.
Ты выбрал! И видно, не только свою судьбу? Может, тут, решалась судьба твоего и многих других народов? Видно, не быть тебе королём Литвы! Хотя, кто знает?- Я говорил задумчиво, глядя на звёзды.- Мой мудрый повелитель и другУлугбек говорил, что все звёзды моей судьбы светят ярко. Но всех ярче, - звезда Любви. Все звёзды сверкают! Есть удача, Слва, богатство, здоровье! А самая яркая - так и не осветила мою жизнь.- Помолчав, продолжил. – Или мы, не всегда, можем понять мудрых? Или надо, самому, стать, для кого-то, звёздами? Вот ты! Ради любви. Отказался больше чем от власти. – Положил ему на плечо руку. – Ты победитель! Ты победил рыцарей! И, что много труднее, себя!
-Но немцев добил, ты, бек?! – удивился князь,- твои всадники рубились в поле! Ты правил боем!
- Я – сабля! – Весело.- Ты нашёл и купил хорошую саблю. И видимо вовремя, вложил её в ножны. Потому, победитель – ты!..
ЛЮБОВЬ
После пиров в честь победителей тысяча ушла в Орду. С тысячником, я отправил письмо Великому Хану, где сообщил о том, что не хочу, более водить тумен. И предлагал на своё место человека верного хану, Думаю, что за хорошую весть Великий Хан щедро наградит тысячника….
Много раньше, во время похоронных обрядов, я отослала гонцов к своим управляющим, купцам и конюха с пастухами, постепенно продавать дома, утварь, запасы пряностей и прочего, обращая всё в золото! А табуны, продавать, понемногу, оставляя отборных лошадей. С исполнением не торопиться. Не дешевить. А выручку и отборные табуны моему молодому князю в замок., на сохранение. Лишь земли не продавать, чтобы людей, с обжитых и родных мест не согнали. А дворец – подарок Улугбека оставить. Может ещё, доведётся пожить?! Торговлю, что прибыль приносит не рарять. Долю мою из дохода брать, лишь на треть. Чтобы купцы могли дело расширить и мой доход увеличивать. Если же, со мною что случиться, все доходы от земель и торговли дочке сотника отдавать. Решил я, что, и королеве, или княгине свои деньги пригодятьмя.
Любовь горела в душе!
Я продолжал жить в доме сотника. Продолжал учить князя и дружинников..
И вечерами, у огня, слушал её и сотника рассказы об этом чудесном крае, где мне захотелось обрести покой. Рассказывали мне и о народе, сумевшем не подчиниться и монголам. Сохранив, при мужестве и воинской доблести. Доброту и приветливость ко всем, приходящим с миром и добром. Она читала мне Евагнгелье, не стремясь обратить меня в свою веру. Но, чтобы я знал их веру. И не оскорбил никого, по невежеству. Я сам попросил её об этом. И она читала, поясняя непонятное. А у меня истории и волшебные сказки не переводились. Так проходили дни. А утром, встав до рассвета, я гнал коня, надеясь бешеною скачкой, охладил сердце, горящее в адском огне моей бедной неразделённой любви. Но и скачка, с тугим ветром в лицо не помогала. Я встречал утро
И возвращался в дом сотника. Часто, князь она и я отправлялись вместе, верхом. Порою, чтобы показать мне красивое место. Или, нечто, исторически значимое, для этих мест. Просто прогуляться, вздохнуть свободного и вольного простора, где нет совиного взгляда старого епископа. Недовольного и любовью князя к дочери сотника. Мол – колдунья! И помысли дерзкие, старик прав был! И то, что я в Городе жил и дружину да князя учил, епископу, тоже ему не нравилось. Но тут за меня, дружинники с ним пришедшие, вступились. Мол, татарин, многому полезному учит. Против дружины и воевод, умный поп не пошёл. Он сам понимал, что в воинском деле, любая наука хороша.
Если князь бывал, занят, то мы с моей хозяйкой гуляли без него. В такие дни нас сопровождал вооружённый всадник, из шляхты. Я, было, подумал, что это – бережёт её. Но князь, узнав, рассмеялся, что он бы послал не меньше пяти опытных воинов. Оказалось просто, что и это – поповская придумка. Посмеялись и решили – пусть будет….
Умён был старик. И в яростной своей вере и власти. И в злобном ожидании своего торжества. Которое, даст. ещё большую власть..
В своих одиноких безумных скачках я был всегда, лишь с саблей. Не опасаясь за себя. Но на прогулки втроём или с нею, вооружался полностью Чтобы защитить1 Чтобы дать друзьям ускакать! Князь и девушка смеялись надо мною. Но я так гулял с Улукбеком, говоря, что, если Аллах пошлёт защиту, то пусть пошлёт меня.
В то солнечное утро князь не смог поехать с нами, Мы ехали в этот раз. Без определённой цели. Просто так! Вокруг шумел светлый лиственный лес, пронизанный лучами, уже довольно высокого, но ещё раннего, солнца. Лучи, зайчиками, отражались в чешуях моей кольчуги, плясали на золотистой шерсти её лошади. Лёгкий ветер играл её распущенными волосами. Позади, почтительно отстав, ехал воин. Дорога, расширялась, обещая простор полей. Но мы с ней ехали довольно близко. И говорили, не торопясь. На стволе близко, висела вниз головою белка. Золотая, в солнечном свете. Я показал её спутнице. Девушка улыбнулась, блеснула радостью в мою душу.
-… Ты, бек, говоришь об одиночестве Иисуса, Так, как будто он сам говорил тебе о нём. – От неё пахло луговыми травами и любовью. – У нас не принято так, говорить о Господе. – перекрестившись. – Ибо мы – рабы его! И не нам, грешным, судить о нём.
- Ты права! - Я легко тронул её за руку, обжигая, этим касанием, себе сердце. – Прости. Негоже воину рассуждать о вещах доступных, лишь мудрым улемам да праведникам и святым. – Огляделся вокруг. – Но вся эта красота этого мира, рождённая Богом в такой великой любви, на какую и ответит невозможно! Как ни старайся. Такая великая любовь. Подумалось мне, породила в душе бога, великое одиночество….
Речь пресеклась среди расступившегося леса. Мы умолкли. Благоговея перед красотою и простором наступающего дня. И охранник подъехал ближе. Очарованные чем-то большим, чем красота, трое стояли на краю бескрайнего поля.
Словно на пороге…
А потом, было четыре, моих движения.
Саблей в ножнах, надёжно оглушил охранника….
Её, изумленную, связал петлёй аркана….
… И, перебросив поперёк седла. Прихватив повод её лошади, помчался, сквозь чудесное утро, в поле. Навстречу, вставшему уже солнцу….
Она, в первые мгновения, молчала, Видимо, не веря в происходящее. А потом закричала, забилась. Пыталась укусить меня за ногу. Но кожаные штаны уберегли. Крики её, так терзали мне сердце, что я. Едва не освободил её сразу. Ведь не невольницу-наложницу вёз. Любимую!
И потому, крик её бил меня в сердце!
Я внимательно слушал, лишь топот копыт наших коней, чтоб менять лошадь, до того, как она сильно устанет. Девушка, покричав, умолкла. Лишь днём. Когда мы остановились у ручья, чтобы выводить и напоить коней, она, выпив воды, сухим голосом попросила:
- Отпусти меня. Тебя догонят. Возьмут по три коня. Ты сам учил.
- Не могу!! – вскрикнул я, как от боли.- Я люблю тебя.… И я не Бог, чтобы выдержать великое одиночество, посреди… этой любви…
Она в ответ, лишь молча взглянула на меня….
Мы помчались дальше. Туда, где лес, ближе всего к Богу и пересекает поля. Там, двоим, ночью легко укрыться. Переждать! А потом…
Небо смущённо зарделось, к вечеру, когда стало видно, что меня догоняют!
Пять всадников! Пятнадцать коней! Можно скакать, почти не останавливаясь!
Девушка, не связанная, сидела передо мною….
…и молилась, чтобы Бог простил меня!
«…и лука нет! На прогулку ведь собирался!... Но и они стрелы кидать не станут. Чтобы девушку не поранить!...»
Душа моя, как всегда перед боем. Свернулась змеем. Готовым броситься, не то, что в руку., В саблю! Что стонет, с рукою – одно целое!
… И оживаёт сабля. Тонкая и гикая, как змея. Она будет танцевать, пока не успокоит этих пятерых. Молодых и сильных!... И броне не укрыть их от сабельного лукавства…
И вдруг! Змей – мудрый и безжалостный дух моего клинка вздрогнул и закричал!
Так страшно, что, от этого его вскрика, откликнулся, мгновенно, легкий завес будущего. Где в сочащемся кровью, тем лежали молодые литвины. Ужаленные, насмерть, змеем-клинком…
И она, не в силах кричать, тихо плачет.
И плач этот страшнее стрелы, пронзает сердце гибельною болью
Я остановился. Ощутив, вдруг, то, её горе! От того, что любимый погиб на глазах….
Спешился. Понимая, что не должно быть. В её жизни, того горя! Снял её, невесомую со своего коня. Посадил её в седло. – Будь счастлива….
И помчался на север. К зубчатой тёмной кромке леса., уже видной вдали.
ЗАКАТЫ.
Солнце большое и розовое, чуть медлит, чтобы оглядеться. Качнуть лодки на пурпурной дорожке. И, мазнув, красным, по ровным золотистым стволам прибрежных сосен. И проваливается в покой.
Солнце медлит последние мгновения, чтобы окрасить все розово. И. не торопясь, уходит за край Мира. Последними лучами, прочертив розовую дорожку к лодке, что качается у длинного причала….
Может, правы и язычники: греки, египтяне, говоря, что ночью оно светит, где-то в другом мире?...
Не высокий человек стоит на берегу и глядит на уходящее Солнце. Он не молод. Но по юношески строен и прям. Тёмные длинные волосы и борода, с сильной проседью, обрамляют правильное, тонких черт, лицо с большими тёмными глазами. Будто ждущим ночного простора. Чтобы раствориться в нём.
Длинное монашеское одеяние не скрывает его стройности и силы. Она и в сильно гордой шее, в прямой широкой спине, мощных плечах, выпуклой груди, чуть длинноватых, мускулистых руках….
Воин-монах. В монастыре на Руси – фигура, вполне обычная. Монастыри- крепости, охотно брали в послушание, да и в постриг, стареющих дружинников. Пеших ратников, из простонародья, потерявших родных в татарском набеге ли. В княжеской междоусобице. Там. Такой человек, почти обычен. Но тут в литовской душе? В скиту, глухом и уеденнённом, в месте, хранимом, обычно, святостью и авторитетом человека живущего в таком месте….
Однако человек, описанный, и столь не похожий на святого отшельника, жил в скиту. И звался послушником Павлом.
Часовенку да избушку. У озера лесного, поставил старец Фома. Монах лет, до того, бродивший по свету монах Фома. В молодости бежал от любви суетной и не удавшейся. Но в монастыре, в многократном повторение слов евангельских молитв положенных. Не нашёл Фома, тех: покоя и благодати, коих он искал в монастыре. С наставником не повезло? Что говорил, всё больше, об исполнении обрядов и обетов, ради благодати созерцания и вечного восхваления Бога! То, что, соблюдая заповеди. Можно прослыть хорошим человеком. Оставаясь, в душе, полным порока и злобы! И тогда, все молитвы, обеты и обряды – лишь торговля с Богом. А этой сделки брат Фома не желал для себя.
То ли, наставники, первые, были плохи. ТО ли сам Господь, согласившись, что наставники не хороши, уготовил своему чаду возлюбленному, иную судьбу? Но из монастыря вышел.
И отправился бродить по свету. Желая, если не веры и любви, то. Хоть, надежды. Бродил брат Фома по свету, долго. Изумляясь тому, как христиане, коим Иисус, об иных народах, называющих Единого Бога, разными именами.!
И всяким именам Его, творя, равно много, доброго и злого…
Набрёл однажды, на это лесное озеро, в закатную пору. И вошли в душу покой и восторг. И понимание того, что, вот такая радость от сотворенного и, ежеминутно, творимого Богом, и есть – та самая вера, какой и ждёт от нас Бог…
Тогда в радости Фома и срубил часовню. И домик с единственною роскошью – широким окном на дивный этот, озёрный, закат! Который и стал, на всю дальнейшую, очень долгую жизнь, и иконою, и главной молитвою! И ответом Бога….
Скоро душа отшельника Фомы накопила в этом восторге, столько покоя и света, что он мог делиться с другими. Утешая и исцеляя….
Примерно за год после смерти святого, как считалось, старца Фомы, жившего тут столь долго, что и старики здешние позабыли, когда он пришел, произошло ночное пришествие, продлившее жизнь этой обители. Изменив. впрочем, многое.
Луна, в ту ночь, полна, залила мир прохладным, после тёплого дня, светом. Старик, спавший спокойно, разбужен был яростными криками, из лесу. Один голос выделялся. Вроде рыка звериного был. Лет сорок тому взял бы отшельник посох, да и помог бы путнику. Ибо, убеждён был, что яростный клич этот принадлежал человеку, на которого напали лихие люди. Разбойнички в этом, лесном, краю были всегда. Но. Всегда. Пришлые. Местные жители, охотники, рыболовы да бортники, Все друг друга. Знали. Да и народ, всё больше, серьёзный, работящий.
По обычаю своему, старец, услышав шум схватки, помолился о том, чтобы Господь защитил путника. Едва закончил, шум схватки утих. И в натопившей тишине. Он опять стал молиться. Теперь, за упокой душ павших. Прося и за ограбленных и за грабителей.
-… Ибо не ведают, что творят! – произнёс он, когда, в дверь постучали.
- Заходи, брат.- Радуясь за уцелевшего путника, потому что и разбойники знали,
что у Фомы дверь не закрывается.- Не заперто.
В дом вошёл темноволосый, с сильной проседью в бороде и на голове. Глаза его тёмные были, как ни странно, печальны. Он оказался, как и старец, Фома, чудаком-бродягой, что справедливости, да счастья. Правда, он не из монастыря. Но, прежде всего, он рассказал о стычке в лесу. Сам путешественник. Прослышав о старце святом. Шёл к нему. В деревне, что у леса. Встретил татарина конного, День заканчивался. Татарина, отчего-то переночевать не пускали. И странник предложил до скита добраться. Мол, место святое! Никто не посмеет тронуть. Татарин- воин знатный, в кольчуге, при сабле! И конь хорош! Подсадил нежданного спутника, на Корнея, позади себя, Так, уже ночью, въехали в лес. Проехали, примерно, половину лесной дороги, как понадобилось страннику, оправится. Воин его с коня спустил. И сказал, что поедет. Что поедет медленно, так что спутник, пробежав чуть, догонит его.
- Так и решили.- Грустно проговорил пришлый человек печально. – Он, лишь немного отъехал. Я уж и из-за кустов вышел. И тут шум начался. На татарина моего напали. Было кинулся к нему, да остановился. Услышал лязг клинков. Рубиться начали. Значит, конные напали! Пеших он бы, просто насквозь проехал бы! И ускакал бы! – опустил голову. – У меня, только кинжал. Если бы я у него за спиною был, то одного бы напавшего, свалил бы с коня. Пока я пеший. С одним кинжалом, ему помеха. Я смолоду воевал и конным и пешим. Знаю, что говорю! Палку добрую нашёл…. Показал корягу, локтя в полтора. - Да схватка стихла…. – опустил голову. – Он и долго бился….
Не казни себя, человек. – Старец внимательно слушал пришлого. – Ты воин! Понимал, что помочь, хорошо, не мог. А плохо – значит помешать. – Фома видел, что гость опечален искренне. – Утром сходим. Поглядим, что там было. Одно скажу – бился тот татарин яростно….
Помолился старец и за татарина. Решив, что тот, видимо, из тех татар, которых князь из Орды, против немцев привёл. После молитвы, гостя на лавке устроил. Дав, прежде хлеба и воды. Пояснив, что теперь и сам, ничего кроме, не ест.
Утром ещё до зари, пришли охотники из ближайшей деревни. Старца проведать. С луками да рогатинами. Чтоб ватагу лихую отогнать, если брат Фома укрыл путника от татей. А такое бывало! И не раз! Потому мужики и пришли. Да и узнать, что за битва была тут ночью?
Чудное началось, прямо у домика старца. У крыльца стоял дивный, какого-то, невиданного золотистого, «сияющего» цвета, конь. Изящный, высооконогий. Совсем не похожий на монгольский лошадей. Те, обычно, низковатые, крепкие. Но вышел ночной гость, и всё объяснил. Оказалось, что конь этот – того всадника, что ночью к старцу пробивался. Тут же, что и сотни ордынские, тоже, на таких конях были. Ну, похуже, может, чем этот, но тоже хороши! Гость, по дороге к месту схватке, рассказал, что в золотой Орде, он видел целый темен на таких лошадях! Десять тысяч всадников! И по масти. Зовётся «золотым». Он был в городе, когда немцев ждали. И тысяча, что Хан послал на помощь, из того тумена….
- Это же какая сила у Орды, если десять тысяч, на одинаковых конях?! – изумился кто-то из утренних гостей, – в Литве, чтобы десять тысяч конных собрать, не меньше недели, небось, надо?
- Сил у хана много.- Ответил Фома, но без изумления.- И темники-воеводы есть хорошие. Да, думаю, у ханов, больших и малых властолюбия да жадности, теперь больше чем ума.
- Ты почём знаешь, отец? – удивился, уже ночной гость…- Ты в Орде был?
Шли, из-за старого отшельника, медленно. И разговор возник, не торопливый… рассудительный. И нужный. Потому, что шли не на праздник! Шли на тризну. А такую дорогу, беседуя, легче преодолеть. Особенно, если среди идущих есть много повидавший или мудрый человек. Тогда, любая дорога легчает.
- В Орде не был. – Ответил старик. – НЕ дошёл. Хоть и хотел побывать. Понять, как они столько стран и народов покорили? Ведь, не одним же множеством конницы? В Индии или Китае народу, много больше, с чем у монголов живёт?
- Ты и про эти страны знаешь, отец?- почтительно поклонился, ночной пришелец.
-Молодым, в монастырях. В книгах читал.- Отмахнулся небрежно, старец.- Думаю, - продолжил он мысль, что те, кто желает получить, побеждают тех, кто боится потерять.
Вы шли, так за разговором, на широкую дорогу-просеку, что вела из лесу.
Прошли шагов пятьсот. И, на краю дороги нашли место ночной схватки. В поломанном да посеченном кустарнике нашли пятерых убитых. Четверо зарубленные тонкими резаными глубокими ранами. Эти - кто в многослойном панцире с бляхами и пластинами железными да медными, кто в кольчуге из корец. Трое с мечами. Один с мечом за поясом, в земле в рогатине торчит. Видно, он первым и напал. Пятый, в чешуе, шлее с золотыми да серебряными узорами. Лежит навзничь. У левой руки струится узкая кровавая сабля. Гнутая рукоять, слоновой кости. Когда подошли, один из охотников крикнул про змею. Даже палку поднял. И, правда!! В дымчатой глубине клинка проглядывалась змея. И казалось, что сабля, покинет рукоять. И ускользнёт, неуловимаая в кусты. У правого бедра татарина – тяжелые, тоже в серебре и золоте, ножны. По золоту, серебрянный дракон. Убит обладатель диковинного доспеха, был коротким, вроде запятой, разрезом на горле. От подбородка, вниз. В лес уходили два кровавых следа и много следов, копыт.
-Тьфу, змеюка поганая! – охотник громадного роста. Опасливо. Перекрестись, обошёл саблю и заговорил неторопливо. – По следам, дрались семеро. А, ещё один, после всего подошёл. Может, тот. Что за вами следил. Видно он и помог, там двоим сильно раненым уйти. А раненые – не приведи Господь! Следы кровавые; далеко в лес ведут. Из-за ран, и не ограбили его, мёртвого. – снова, перекрестясь,добавил, - однако, смел был воин! Против шестерых конных не отступил! И четверых положил! Вишь, каждого – с одного удара! Воин!
- А ты, что скажешь? Гость ночной! – спросил Фома строго. – Тебе воинское дело ведомо. Да и были вы, хоть и не долго, но знакомы.
- Не я его убил,- ответил, пришлый.
- Не ты, - согласился старец – если б ты, обобрал его. И ко мне не пошёл бы. А от меня! Помолчал. - Что о человеке скажешь?
- что отважен и искусен – правда. – Заговорил гость. – Но биться стал не из-за храбрости. А потому, что ему некуда было отступить. Он был опытным воином. И понимал, как опасно ввязываться в рубку, одному, ночью,в лесу, против шестерых разбойников. Не зная, сколько их, вокруг?- Осмотрелся.- И он бы, непременно убежал бы. Но его конь скакал целый. Второго, заводного коня, у него вчера не было. Что, для ордынского всадника, странно. Особенно, если он собрался в дальнею дорогу. Скорее всего, он ехал в скит. Но припозднился. А в деревне, последней, перед лесом, нас ночевать не пустили. И нам пришлось ехать на ночь глядя. Гость Фомы погладил бороду. – Конь, уставший с дневного перехода, ещё и двоих, от того села вёз. Человек пришлый, говорил не торопясь, правильною городской речью, как бы подбирая слова не родного языка. – И понял погибший, что на его прекрасном, но очень уставшем коне, ему от погони на свежих конях не уйти. И он решил, попробовать прорваться к скиту. И, как видите, почти прорвался.
- Да-а! – протянул давешний огромный охотник.- Не вышло у него. Но и лихим людишкам досталось. Видать крепко. Ни саблю. Ни доспеха дорогого не взяли.
- Кстати, погибший, на доспех и саблю очень рассчитывал. – Опять отозвался незнакомец. – Кольчуга очень прочна. Видите? Помята ,кое-где. Но нигде не пробита! И убили его, лишь потому, что она перед горлом не застёгнута. А среди напавших татарин был. ОН саблей достал! Горло аккуратно пробито. Мечом такого разреза не сделать. И ещё. Только татарин или восточный человек, увидел бы его слабое место. Убил татарин. Но и сам был очень тяжело ранен. Может быть и смертельно?...
- Почём знаешь? – спросил не высокий коренастый бортник.- Баешь, будто знаешь…. Может, ты сам его?
- Не я. – Пожал плечами гость. Не крещёный, тогда, ещё Павлом. – Я бы доспех, клинок, и коня бы взял бы. И в скит не сунулся бы.- Помолчав, закончил. – А про раненого восточного воина- разбойника знаю по тому. Что сабля осталась. Татарин, такую саблю не оставил бы. И я не оставлю.- Он, ослепительно, среди тёмной с проседью бороды, улыбнулся, отстегнул от убитого пояс с ножнами и вложил, привычно,но осторожно в них саблю.- Дамасский клинок, очень редкой работы. Мастер, как говорят,
Лет двадцать, кА нет. Коран, священная книга многих в восточных народов запрещает изображать людей и зверей. А тут, змея. Потому, мастер имя своё скрывал. Сабель таких, в мире, не больше десяти. Легка, гибкая и прочная. Хороший панцирь рубит легко, в умелой руке. Ваши, в основном к мечу приучены.- Он говорил и снимал с убитого доспех. – Вы на меня глазами, гневно не сверкайте. Ему, мертвому, ни кольчуга, ни клинок, не нужны. А разбойники вернуться, могилу раскопают и оружие заберут.
- Правильно говорит,- Вступился, видимо, уважаемый бортник. – Любая вещь, в хороших руках, доброму делу послужит. А в дурных, зло сотворит….
Так Павел попал к старцу Фоме. И хоть и много недель, еще прошло, пока не окрестил его Фома, и дал имя Павел! В честь апостола, обращённого после воскресения и вознесения Иисуса. Стал жить при старце послушником. И много общего нашли они друг в друге. Оба, многоь путешествовали. Павел – воином. Фома – монахом. Оба в странствиях искали чего-то. Фома – веры бескорыстной. Новообращённый послушник Павел – любви бескорыстной. Оба, придя к этому озеру, восхитившись, обрели покой и восторг творением Господним. Оба согласились, что тут, в розовом свете здешних закатов, им и жить, до конца….
Пятое лето пришло, как послушник Павел в скит пришёл. Старец Фома, удивительным учителем был. В обряде и молитве не строг, до буквы. Хоть и знал наизусть оба завета и службу церковную. Но сколько раз, когда послушник, или дети, что к нему присылались. Собьются. Говорил весело:
- Не досадуй, не сердись на себя, чадо! Ты же с Господом говоришь! Он твое ошибке усмехнётся. И ты Богу улыбнись! Оба порадуйтесь! Гнев божий, гнев человека наказует. Бог, он всю мелочь простит! Но гнев и злобу, гневно и злобно покарает! – перекрестит всех, почти смеясь. – Молите, дети, Отцу нашему с весёлостью! И жизнь весёлою будет!
И сам всегда весел да благ с людьми был. У Павла, например, много о «Магомедовой вере» расспрашивал. Слушал внимательно. А потом, неожиданно посоветовал, не забывать прежних заповедей. Бог-то - Един! А что назван по иному? Так и маму, дети, на разных языках, разно, кличут. А мать, любая, поймет, что ребёнку нужно. Вон, кукушат, любая птица выкормит. Потому - как, тоже, мать!...
Приходил и бортник. Тоже философ! От медвежьего, своего, ремесла, приобрёл он, привычку красоты и законы лесные. Да силу и сноровку, медвежьи. Приходил он, как сам говорил, душу отвести. Потому, что деревенский старый священник никакого «мудрствования лукавого» не потерпит. Это философия вся – язычество да басурманство. Про «Басурманство» поп стал добавлять, после того, как молодой князь привёл против немцев, татар. И, хоть и не видел он, тех, татар, хоть и знал, что ордынских всадников наняли, потому что Великий Князь помощи не дал, но «басурманство» браное прибавил.
Теперь Павел вспоминал, как старец просил бортника проводить пришлого послушника по пуще. Показать ягодные, грибные да травяные угодья. Чтобы смог человек, коли в скиту останется, прокормиться. И чтоб не заплутал, чуть от избушки.
Жители приозёрно-лесного этого края, хлеба сеяли мало. Выжигали-вычищали, конечно, поля. Но не большие. Земля зерно принимала плохо. Потому, жили от леса да Озера. Осенью, везли на ярмарки меха, рыбу, ягода,грибы,мёд! Часть выручки – Чего уж там – оставалась в кабаках. Но, всегда, после того, как, все, что на зиму надо, куплено. Но к лесу подъезжали хмельными и к ночи. Сморит мужиков бражка да не и не боятся леса. Тем более, что лошади, лесную дорогу сами знают. Довезут до ворот, хоть бревном лежи…
Ну, разбойнички и налетят! Ватагою! Пока, хмельные-то, сообразят, уж драка идёт. Да и не драка – срам один! Обберут пьяных лесовиков, как дань возьмут. Берут, даже не много. Понимают лихие ребятки, что возьмёшь много – осерчают охотники, да все вместе, с луками выйдут в Пущу. И всё! Выследят, да стрелами. Как татары, засыплют. Так что, С местных берут по-божески. А вот купца, путника, что в лес придут, обберут донага. Особенно, если одет городской гость дорого. Правда, если в скит шел, то Фоме в часовенку деньги подкинут. И одежду для пилигрима. Только… победнее. Мол, нечего, к старцу, наряжаться….
Такая, вот, справедливость!
Из города стража, раз приезжала! Разбойников, недели, две, ловили! Старались! И проводники хорошо водили….
Да Пуща велика оказалась. Поди, отыщи в ней кого!
Десятник на мужиков накричал! Батюшка, тож…хм!... пожурил паству не разумную….
И всё….
В ту осень, опять разбойники лань взяли. Но одного рыбака, молодого да сильного, в стычке, мечом сильно поранили. Трезвый был. И деньги берёг на свадьбу. Ну и лежал, теперь, ни жив, ни мёртв. Родители раненого решились привезти сына в скит. Веря, что и в помощи отказа не будет. А то и излечит отшельник, святостью своей. Раненого привезли теже, что и мёртвого татарина смотреть приходили. Видно, среди местных, люди уважаемые.
Рана на голове гноилась. То ли меч ржавый, то парень головой в грязь попал? Но, как внесли его в избушку Фомы, он заговорил о том, что голова горит, как в огне.
Послушники попросили старца разрешения самому полечить. Старец разрешил. Сказал, что молиться за раненого будет. И ушёл в часовенку. Павел дал раненому отвар снотворного.
Что потом он делал никто не з