А они говорили,
что мне ни черта неизвестно,
что мой возраст смешон для людей,
облаченных в морщины,
я не знаю ни жизни,
ни мира,
ни боли,
ни Бога,
ни бездны.
Я нелеп и смешон
как мальчишка
в костюме мужчины.


Но я знаю тебя,
что такое -
проснуться к полудню
и варить горький кофе
на ДВЕ глубоченные кружки,
улыбаться тебе словно лету,
почти поминутно,
и держать целый мир
на ладонях
своей комнатушки.


Мне понятен тот бог,
что сияет в делах человека,
с кем я сам становлюсь
крепче стали,
камней
и текилы.
Я, наверно, язычник,
что ищет священную реку
и находит ее в человеке
божественной силы.


Я не знаю той бездны,
что носит лицо безнадеги,
но я помню тот мрак,
что не раз
нас вышвыривал
с трассы.
Как скрепив наши руки,
тащили друг друга
к дороге,
не гадая потом,
кто в итоге спасал,
а кто спасся.


(c) Deacon

хочешь про жизнь?
так давай с середины.
с этой минуты начнется тропа.
только не нужно о старых ошибках.
выбрось лопату, довольно копать!
что ты там ищешь в просроченных мыслях,
словно бродяга, не евший с утра?
жизнь никогда не шагает обратно.
ей наплевать, что случилось вчера.


наши ошибки, как грязь на ботинках,
были и будут, пока мы в пути.
страшно не это, а годы на месте.
cтрашно вообще никуда не идти.
страшно, когда мы хороним надежды,
вместо созвездий целуем стекло.
страшно цепляться за чистый ботинок,
если взамен предлагают крыло.


хочешь про жизнь?
оглянись и послушай.
жизнь — она всюду и прямо сейчас.
самое ценное стоит немного —
прятать не нужно себе под матрас.
солнце, влюбленность, мечты не своруют,
как и тепло, что ты носишь в груди,
Главное, пробуй,
рискуй и не бойся.
Главное,
сам у себя
не кради.


(с) Deacon

Если сломался, то можно, конечно, просто упасть и смотреть в темноту. Рваные раны длиной в бесконечность будут ползти от груди к животу. Боли утраты - голодные волки, мигом сожрут все надежды на свет. Горсти семян превратятся в осколки, льдом прорастут в непришедший рассвет.


Можно сжимать в кулаках свои мысли - острые бритвы, что режут насквозь, режут глазами предателей-близких, тех, кто не слышит ни криков, ни просьб. Фото их вскоре забьются под ребра,
яд их ухмылок отправится в кровь. Каждый удар поначалу был "добрым", каждый сулил лишь совет да любовь.


Можно по сердцу размазывать слёзы, пальцами шарить в могиле мечты. Можно задаться жестоким вопросом: можно ли выжить, упав с высоты?
Вроде, сломавшись, есть шанс починиться. Сам будешь дольше, но могут помочь - кто-то случайный как первая птица, ранней весной прилетевшая в ночь.


Вроде вставали с поломанным сердцем. Вроде бывали такие как ты - те, кто разбился в попытке согреться, в поисках близких, любви и мечты: Падали больно, пытались подняться, снова цеплялись за горный хребет. Сами чинились, и ты не сдавайся. Может, сейчас я пишу о тебе...


(с) Deacon

Если вырезать всё - все слова и ошибки,
то, наверное, сказка получится краткой,
идеальной строкой из фальшивой улыбки,
где не может быть горя, тоски и упадка,
где бегут облака, не знакомые с ливнем,
и гуляют ветра, не срывавшие листьев,
где красуется мир, беззаботный и дивный, нарисованный чьей-то старательной кистью.


Если вырезать всех, кто царапал и ранил,
то останутся люди на старых иконах,
на страницах Заветов, Талмуда, Корана,
может, кто-то в мундире, халате, погонах.
Но людей вроде нас, с чернотой, не найдется -
И в какой-то момент закричишь от бессилья,
Одинокий булыжник, решивший стать солнцем,
Но по-прежнему грязный и давишься пылью.


Если вырезать всё, что чернеет на сердце,
можно вытащить сразу и сердце, и ребра.
В этой жизни сполна довелось натерпеться,
и чертовски непросто остаться здесь добрым.
Все ошибки и боль под одной оболочкой
Туго стянуты крепким жгутом с именами.


Нашу жизнь не вместить
в идеальную строчку,
ведь герои строки
не останутся
нами.


(с) Deacon

хочешь про жизнь?
так давай с середины.
с этой минуты начнется тропа.
только не нужно о старых ошибках.
выбрось лопату, довольно копать!
что ты там ищешь в просроченных мыслях,
словно бродяга, не евший с утра?
жизнь никогда не шагает обратно.
ей наплевать, что случилось вчера.


наши ошибки, как грязь на ботинках,
были и будут, пока мы в пути.
страшно не это, а годы на месте.
cтрашно вообще никуда не идти.
страшно, когда мы хороним надежды,
вместо созвездий целуем стекло.
страшно цепляться за чистый ботинок,
если взамен предлагают крыло.


хочешь про жизнь?
оглянись и послушай.
жизнь — она всюду и прямо сейчас.
самое ценное стоит немного —
прятать не нужно себе под матрас.
солнце, влюбленность, мечты не своруют,
как и тепло, что ты носишь в груди,
Главное, пробуй,
рискуй и не бойся.
Главное,
сам у себя
не кради.


(с) Deacon

А ты похожа
на ту,
из прошлого,
с кофейным вкусом пустых ночей.
Тогда я верил,
что сны не водятся -
они лишь в капсулах
и у врачей.
В постели
месяц
спала бессонница,
клубком свернувшись,
как черный кот.
На кухне шастало
одиночество.
и я не помнил
ни день,
ни год.


Явилась осень по расписанию,
и тридцать дней
под одним зонтом.
Немало строчек уже прочитано,
и можно браться
за новый том.
По всем страницам
бегом из прошлого,
не спотыкаясь
на запятых.
Пока в метро
незнакомка в бежевом
мне не сказала,
что это
ты.


И впрямь похожа
на ту,
из прошлого.
Без сигареты,
но всё же ты.
Мы улыбнулись,
как и положено,
но на душе заскребли коты.
Наш разговор
даже чудом клеился,
как будто диктор поставил речь.
Но про себя
каждый думал:
«Господи,
не дай нам больше
подобных
встреч!»


(с) Deacon

хочешь про жизнь?
так давай с середины.
с этой минуты начнется тропа.
только не нужно о старых ошибках.
выбрось лопату, довольно копать!
что ты там ищешь в просроченных мыслях,
словно бродяга, не евший с утра?
жизнь никогда не шагает обратно.
ей наплевать, что случилось вчера.

наши ошибки, как грязь на ботинках,
были и будут, пока мы в пути.
страшно не это, а годы на месте.
cтрашно вообще никуда не идти.
страшно, когда мы хороним надежды,
вместо созвездий целуем стекло.
страшно цепляться за чистый ботинок,
если взамен предлагают крыло.

хочешь про жизнь?
оглянись и послушай.
жизнь – она всюду и прямо сейчас.
самое ценное стоит немного -
прятать не нужно себе под матрас.
солнце, влюбленность, мечты не своруют,
как и тепло, что ты носишь в груди,
Главное, пробуй,
рискуй и не бойся.
Главное,
сам у себя
не кради.

© Deacon

Однажды закончится лучшая книга, любимая песня утихнет дождем, рассвет догорит красно-пепельным мигом, и мы постепенно куда-то уйдем. Сотремся с полей, городов и домишек, росой испаримся в горах и лесах, и станем до неба хоть чуточку ближе - возможно, звездой в любопытных глазах.

Однажды закончится громкая вечность, слова, будто капли, стекут в водосток, всё то, что дарила лихая беспечность, закончится точкой изломанных строк. Поклявшийся быть лишь с тобою навеки легко отречется от брошенных фраз. А нам не впервой - зачеркнуть человека, ведь кто-то такой же зачеркивал нас.

Однажды не станет ни слёз, ни надежды, все страхи погибнут в космической тьме, мы сбросим себя как плохую одежду, что впору оставить пустой кутерьме. Все наши несчастья лишатся историй, все наши мечты потеряют свой лик. Всё станет неважным: и счастье, и горе, и вещи, и бедность, и долг, и должник

Однажды закончится всё, кем мы были, наш завтрашний день больше к нам не придет. Мы жили в вещах, задыхаясь от пыли, хватали людей – может, этот спасёт? Себя забивали всем нужным и модным, всегда под завязку, всегда про запас. А нужно любить эту жизнь за сегодня, за эту минуту, за это «сейчас».





(с) Deacon

говорят,
эта ведьма приходит во мраке
и когтистой рукой забирается в душу.
только выключишь свет, ее голос повсюду.
ты не можешь уснуть или выйти наружу.
ты зашел в ее дом, так садись у камина,
обогрейся в ладонях ноябрьской ночи.
самовар уж дымится промозглым туманом,
расскажи обо всем, что забыться не хочет,
обглодало, как кость,
растерзало, убило,
но никак не уйдет,
не оставит за дверцей.
расскажи о любви,
что испила все соки,
превратила в пустыню цветущее сердце.
расскажи о мечтах,
что остались мечтами,
лишь осели во взглядах бездушным укором.
эта ведьма молчит,
подает тебе чашку,
где тоска через край обезумевшим морем.
эта ведьма - твое порождение мыслей, и взращенная так,
как дитя в колыбели -
помнит то,
что зимой и весной нашептали,
помнит то,
что умчавшимся летом напели.
а бывает другая,
в объятиях близких,
в разноцветных носках
и дымящихся чашках,
эта бабушка-осень целует нас в щеку
и кладет под подушку
волшебную сказку.





(с) Deacon

Когда ты ничтожно маленький, как жук для чернильных воронов,
Дороги не гонят по миру, не бьются о твой порог.
Стареть удается правильно, в каморке, до дыр исхоженной,
С горчинкой табачных запахов, с ленивым котом у ног.
Тебя навещают малые, в корзине — пирог и пряности,
Из чашек дымит жасминовым, бледнеет в воде лимон.
Уютно прошаркать тапками до тихой почетной старости -
Так редко кому доводится, не вспомнить теперь имен.

Когда ты ничтожно маленький, и ростом едва до пояса,
От мира не сложно спрятаться, захлопнув плотнее дверь.
Не нужно блистать отвагою, шатаясь ночами по лесу,
Не нужно ходить тоннелями, в которых таится зверь.
Опасности спят на полочке, в тугом переплете, кожаном.
Из стали, что взята в кузнице — лишь нож, чтоб нарезать сыр.
Но если однажды вечером наведался гость непрошеный,
Уже не сбежишь от трудностей, подошвы стерев до дыр.

И, знаешь, бежать не хочется, ведь гость постучался вовремя.
Ты ждал его все бессонницы, расплавив немало свеч.
Едва ли готов без ужаса шагать из огня да в полымя,
Но всё ж на задворках памяти хранил деревянный меч.
А гость, несомненно, сказочный, в тяжелом плаще и с посохом,
Не нужно спокойной старости, когда ты идешь за ним.
Пускай, ты ничтожно маленький, но сердце набито порохом.
Кому-то хоть раз в столетие приходится быть большим.






(с) Deacon

Ты мне - о птицах, о гулящем ветре, о небе без оборванных краев,
Об ужинах в любое время суток, о завтраках без стульев и столов,
О вечере, плескающемся в рюмках, о девушках без имени и лиц,
О том, что это истинное счастье - быть кем-то, не имеющим границ.

Ты мне - о картах, о дорожных венах, впадающих в столичные сердца,
О песнях, посвященных только струнам, о жизни беззаботного творца,
О жалости к влюбленным и любимым, о слабости несчастных без любви.
О том, что если выдали минуту, возьми ее и просто проживи.

Ты мне - о прошлом, о своем кошмаре, о трещинах в измученной груди,
Об имени, исправленном на "глупость", о радости, что это позади.
И если хочешь, я тебе поверю, лишь дам совет, чтоб ты не забывал:
Когда ты утверждаешь, что ты счастлив, следи, чтобы твой голос не дрожал.

(с) Deacon

Строчка в газете. Отрывок из фильма. Сбитые кеды, прошедшие год.
Зимнее небо в ночной упаковке. Вечно орущий под окнами кот.
Всё в черно-белом, как офисный город, полный высоток и старых авто,
Город-раскраска, и скидки на краску, тем, кто иных не желает цветов.

Комикс другой, бесконечно-цветастый, полный героев и храбрых бойцов,
В нем не идут по утрам на работу, теплым шарфом прикрывая лицо.
Старку не топчут в автобусе ноги, Локи не варит на кухне кисель.
Старый будильник не будит Магнето, Бетмен не сам заправляет постель.

В комиксах любят, смеются и дружат, ярче, чем вспышка, теплее, чем май.
Если ругаться, то тоже по полной - ссорясь, бросают друг в друга трамвай.
Сдержанность напрочь отсутствует в людях, пестрые краски слепят, как огонь.
Комикс кипит, и энергия цвета льется, как дождь, со страниц на ладонь.

Знаю, братишка, семь лет — это взрослый, сам был таким же, быть может, взрослей,
Мир собирался менять за секунду, злых отделял от хороших людей.
Раньше казалось, нужна супер-сила, чудо-пилюля, особенный век,
И забывал, что вселенную Марвел, как ни крути, создавал человек.

(с) Deacon

Январский вечер. Весна не пишет.
Сугробы лезут во двор, на крыши.
И только желтый здесь явно лишний,
Что пляшет в окнах чужих квартир.
Бесцветный город бесцветных судеб,
Так было, есть и, наверно, будет,
Ведь каждый лезет в отряды судей,
Чтоб тыкать пальцем в "прогнивший" мир.

Плохой политик, сосед, бухгалтер,
зарплату вновь недодали в марте,
рожден не там, где хотел на карте,
в Египте снова полно акул.
Менять же что-то никто не хочет,
ведь дырку проще заклеить скотчем,
поныть бутылке, поплакать ночью,
со злостью пнуть безобидный стул.

Когда-то ж должен прийти спаситель,
какой-то гений, народный мститель,
не важно кто, НЛО, целитель,
но будет мудр он и велик!
А жить сейчас, устранять помехи,
Сменить работу и переехать,
творить, влюбиться, достичь успеха
на деле может лишь наш язык.

Держаться цели и вправду трудно,
цвета теряются в массе будней,
на мель садится любое судно,
когда бросают на произвол.
Но если чай начался с чаинки,
начни с себя, измени крупинку,
ведь куртку проще подбить овчинкой,
чем снежный вихрь впихнуть в чехол.





(с) Deacon

Когда ты ничтожно маленький, как жук для чернильных воронов,
Дороги не гонят по миру, не бьются о твой порог.
Стареть удается правильно, в каморке, до дыр исхоженной,
С горчинкой табачных запахов, с ленивым котом у ног.
Тебя навещают малые, в корзине — пирог и пряности,
Из чашек дымит жасминовым, бледнеет в воде лимон.
Уютно прошаркать тапками до тихой почетной старости -
Так редко кому доводится, не вспомнить теперь имен.

Когда ты ничтожно маленький, и ростом едва до пояса,
От мира не сложно спрятаться, захлопнув плотнее дверь.
Не нужно блистать отвагою, шатаясь ночами по лесу,
Не нужно ходить тоннелями, в которых таится зверь.
Опасности спят на полочке, в тугом переплете, кожаном.
Из стали, что взята в кузнице — лишь нож, чтоб нарезать сыр.
Но если однажды вечером наведался гость непрошеный,
Уже не сбежишь от трудностей, подошвы стерев до дыр.

И, знаешь, бежать не хочется, ведь гость постучался вовремя.
Ты ждал его все бессонницы, расплавив немало свеч.
Едва ли готов без ужаса шагать из огня да в полымя,
Но всё ж на задворках памяти хранил деревянный меч.
А гость, несомненно, сказочный, в тяжелом плаще и с посохом,
Не нужно спокойной старости, когда ты идешь за ним.
Пускай, ты ничтожно маленький, но сердце набито порохом.
Кому-то хоть раз в столетие приходится быть большим.






(с) Deacon

Когда октябрь, за дверь - ни шагу, итак ботинки напились луж.
Опять с зонтом поругался ветер, сцепились в драке без всяких нужд.
Сломались спицы, и зонт наказан, в прихожей хныча, стоит в углу.
Остывший ужин накрыт тарелкой, из всех - лишь вилка зовет к столу.

Сидишь с простудой, глотаешь кофе, уже не вечер, еще не ночь.
Газеты шепчут о чем-то мрачном, одно и тоже любя толочь.
Квадратный ящик, одетый в галстук, напялит маску "я-лучший друг"
И будет что-то болтать на ухо, не ради темы, а так, чтоб звук.

В постели - холод укусит кожу, насыплет в простынь тоску и дрожь.
Гадаешь, где загуляло утро, его не встретив, вконец заснешь.
Но перед тем, как спасешься снами, ты крутишь фильмы своей судьбы,
Где отказался, ушёл пораньше, сказал не сразу, авось, кабы...

Наверно, дождь залетел под ребра, и сердце хнычет, почти дуршлаг.
Один в постели, на перемотке сознанье вертит всё тот же акт:
Ты ловишь руку, не отпускаешь, сказал, что любишь, всегда любил.
Целуешь губы. Но это в титрах. Экран погашен. Ты отпустил.







(с) Deacon

Город гаснет перед рассветом, время вышло, лови такси.
Ночь уходит, дрожит, бледнеет. Не останется, не проси.
Тянешь руку, хватая сумрак. Шаг за шагом, под стук гвоздей.
Этот мир бесконечно скучен. Мир бесцветных, пустых людей.

Твой водитель зевнёт и спросит: "Адрес, детка!" Он знает сам.
В пятый раз точно в этом месте. Денег хватит. Хоть к небесам!
За углом исчезает сказка. В сердце ноет, скребёт сквозняк.
Завтра Катце позвонит снова, пережить бы "сегодня"... Как?

На сиденье лежишь, рыдаешь, как заштопать в груди дыру?
Вновь стежками из белой пыли? Вздох и выдох. Летишь в нору.
Утром Катце прочтёт записку: "Ты вчера получил свой приз".
Лишь таксист усмехнётся: "Детка, у него до черта Алис..."





(с) Deacon

Он живет в алмазной долине и верит, что так будет всегда.
Он не считает время, и календарь худеет, не видя его глаза.
Он собирает крылья из билетов, что оставляют ему поезда,
И острием рассвета выцарапывает алые паруса.

Она живет в городе, где ночуют заблудшие корабли.
Здешний маяк постоянно ворует под вечер у солнца лучи.
Говорят,если мечта падает, то нужно поднимать её с земли,
Отряхнуть и продолжить искать алые паруса в ночи.

Но из всех пороков он больше всего ненавидит стареть
С ним в гостиной - хрусталь, Шардоне и, что важно, его портрет.
Он не знает, чего он хочет. Ну, наверно, любви, как все.
Но словам капитана "сегодня отходим?", опять отвечает "нет"

Она любит искусство, но знает, что в алом таится боль.
Она помнит седые шнурки в волосах, что вплетают ей руки ночей.
Он подходит к портрету и шепчет: Давай не сегодня, Ассоль?
Она шепчет прибою: Я всё еще жду тебя, Грей...







(с) Deacon