Все это в прошлом. Перчатки висят на гвозде с 1995 года. С этого момента прибавилось 12 лет и 50 килограммов. В бокс попал как на ЛиРу – дверью ошибся. Шел-то на тяжелую атлетику – фигуру нарастить, ибо был высок и худощав, за один год на 12 сантиметров вырос. А в каком-то советском журнале (не в «Науке и жизни» ли? - не помню) прочитал статейку о пареньке, который славно нарастил себе мышцу. А статья была с фотографиями «до и после». Впечатляло.

Термина «бодибилдинг» еще не знали. И о Шварценеггере еще не слыхивали, 1985 год, перестройка только-только началась. Из текста уразумел, что парниша тот литовский тяжести поднимал. А где у нас тяжести? У штангистов, понятное дело. Матерные слова «стероиды» и «анаболики» не употребляли даже мысленно.

О чем я? А, да, не туда зашел. Зал штангистов был с другой стороны здания. А здесь мускулистый пацан со шпанской челочкой и внимательным взглядом снайпера со скоростью пулемета «Максим» молотил «бабку».
- А штангисты где?
- Бегемоты с трех. Вход со двора.
- Ага. А почему бегемоты?
- Жирные и пердят. Вали на хер.

Сбоку, из темной каморки вышел седоватый, «соль с перцем», невысокий мужик.
- Чё хотел?
- В штангу.
- Ты?! Тебя той штангой раздавит, кишка.
- А вы по боксу тренер?
- Нет, бл@, по балету. Ты записываться будешь?
- Да я не знаю…
- Форма с собой?
- Да, штаны, майка, кроссовки.
- Кроссовки, бл@... Или через пять минут ты в зале, или за дверью. Бегом!
И пацанчику: Юра, закончишь, посмотри его.
Юра посмотрел на меня. Драться я не любил. Только если уж деваться некуда. А здесь деваться было некуда.

В зале пахло старым раскрошенным кожзамом перчаток, резиной, лежащей на полу, и свежим потом.
- Лупи лампочку, пока грабли не отвалятся.
- А?
- На! Грушу вот эту бей.
- Без перчаток?
- Перчатки еще заслужить надо. Лупи давай, не #изди.

Я замолотил по груше. Через три минуты занемели костяшки и заныли мускулы. Минут через семь грабли отвалились. Дыша как загнанная лошадь, вытер запястьем лоб. Костяшки сочились розовой сукровицей, кожа висела лохмотками.

Юра хмыкнул:
- Нормально. Подушки одень и топай на танцульку.
- Чего?
- Вон те перчатки бери, иди вот на эту площадку, на полу нарисована, дятел.

Сильно ношеные шестнадцатиунцевые перчатки внутри были слегка скользкими и очень просторными, а снаружи напоминали любимый портфель Жванецкого. Затянув правую перчатку зубами, хлопнул «подушками» друг о друга и коснулся кистями головы. Я выглядел круто. Юра, лениво переминаясь с ноги на ногу, сказал:
- По спине, затылку и ниже пояса не бить. Начинаем, когда скажу «бокс». Остановишься, когда скажу «стоп». Бокс!

Он сделал два скользящих шага навстречу, и черная молния врезалась в левое ухо. Коротко полыхнула вспышка перед глазами. Я ткнул его в плечо, спрятал голову поглубже в перчатки и тут же получил крюк в печень. Перехватило дыхание, и закололо в боку. Но по голове Юра больше не попал ни разу. Закончив гонять меня по площадке, расшнуровал перчатки, швырнул их в угол и пошел в каморку.

- Сергей Васильич, удар держит, реакция хорошая, боль терпит, руки длинные, бить не умеет, ноги слабые – коротко доложил тренеру.
- Сойдет. Пошли, запишу тебя. Тренировки во вторник, четверг в пять вечера, в субботу в десять утра. Сколько лет?
- Четырнадцать.
- Многовато. Ничего, бокс по жизни пригодится. Музыкой занимаешься?
- Не-а.
- И не надо. В пять приходи.

Так я пришел в бокс. Я не был хорошим спортсменом. Скорее удачливым. Длинные руки при худобе тоже служили хорошую службу. Держать на дистанции было без проблем, пока левая рука не уставала. Более плотные, но при этом относительно невысокие соперники просто не дотягивались. С момента первого поединка так ничего и не менялось: панчером я не был, по рингу скакать тоже не очень стремился, но длинные руки и инстинктивная реакция, да еще ослиное упрямство тихонько тащили вверх. К двадцати годам наконец выполнил норматив КМС. И три года прошли как сон пустой. Иногда кое-как участвовал в соревнованиях, ничем не блистая. «Мясом» работал. И некогда, и проблем полно, и любовь случилась, и учиться надо. Одним словом, кто не хочет – найдет причину.

Васильич, тренер, как ни странно относился ко мне хорошо. Другой бы давно про меня забыл. А он и на соревнования звал, и с молодыми работать давал, и выпивали с ним по рюмке. И взял он меня на «слабо».
- Чего ты? Хрен ли десятый год колотишься? КМСы вон уже в шестнадцать лет есть, ходят, к двадцати мастера уже. Тебе перед собой не стыдно?
- Есть такой момент, Васильич, есть. Да я уже и успокоился как-то. Пора наверно гвоздь вбивать.
- Чо, навоевался? Меня хоть не позорь. Я ж тренером твоим числюсь. Давай уже до мастера, а там как знаешь.
- Васильич, не потяну. Я из родной категории вышел, хорошее питание, сам понимаешь. Плюс на Россию попасть еще надо.
- Не ссы, молодой. Весом займемся, Россия тебе и не нужна, есть тут турнир один хороший, победитель получает мастера. И на самом турнире поддержу. Вася мне не откажет.
- Васильич, тебе-то это на кой?
- Пашшел ты! Дятел…

Бег и качалка помогали, но медленно. За сутки до взвешивания два двести были явно лишними. Парилка и фуросемид, фуросемид и парилка. На весах меня покачивало от нызенько-нызенького давления. Васильич лыбился и хлопал по плечу. Я вошел в свою категорию.

Про договорные матчи в футболе пишут много. Говорят еще больше. В боксе такие факты тоже имеют место, чего уж тут. И сам я сливал, если уважаемые люди просили. И совершенно не в деньгах дело. Просто лишние колотухи тоже никому не нужны. В боксе иногда один поединок навсегда выводил людей из строя. Договоры были совершенно добровольны, ни о каких проплатах лично мне слыхивать не доводилось. И заставить никто никого не мог, не тот вид спорта. Хотите верьте, хотите проверьте. Короче, мне оставалось пройти четыре боя.

По двум вопрос был решен. Они уже были мастера и тоже собирались сворачивать карьеру. Аккуратно и красиво мы отработали победу по очкам. С молоденьким КМСом справился сам без особых проблем. «У меня ж опыта больше. Опыта, говорю, у меня больше».

А вот последний мастер ни на какие компромиссы идти не собирался. И он был классный боксер. Резкий, быстрый, с отличным ударом, выщелкнувшим не один десяток бойцов. Я все это знал. Знал это и Васильич. Шансы были не в мою сторону. У каждого было по три победы, в этом бою решался вопрос о первом месте. А первое место давало мне мастера. Оставались сущие пустяки.

Нехорошие предчувствия не замедлили оправдаться. Оппонент кинулся в атаку без разведки. Стучал как отбойный молоток, и каждый удар мог бы отправить за квасом. Пробить его не удавалось никак, не тот был мальчик, реакция не хуже моей, а защита еще и лучше. Первый раунд за ним.

Во втором зажимает в угол, обрабатывает паучком, смазывает по носу. Нос нехорошо хрустнул, в левой ноздре захлюпало. Из угла никак не выберешься. Зависаю в клинч. Слышу как противник скрипит зубами. Рывком уходит из захвата, шнуровкой как бритвой, срезая клочок кожи с виска. Ах ты, с-с-с… Второй раунд тоже не мой. Васильич в перерыве что-то тараторит мне, промокая висок перекисью и засовывая ватный жгут в нос. Почти не слышу его. Ноет висок, ломит нос, посвистывает в грудине – курево дает себя знать.

Лысый рефери чеканит: «Бокс!» И он попер как на пивной ларек, все норовя попасть по носу. Да ты успокойся, сломан нос уже, сломан. В середине раунда мне прилетает апперкот. Валюсь на канаты, пока считают нокдаун. И это все? Зря все значит было? Затылком чувствую взгляд Васильича, знаю, что он сам бы на ринг выскочил. Вцепился в полотенце до белых пальцев. И тут противник улыбается мне, высовывая капу вместо языка.

Немец я только на четверть крови. Но что такое «безумие берсерка» знаю не по книжкам. Это когда периферийное зрение пропадает, и ты видишь только то, что перед тобой. Когда кто-то приглушает звуки извне, и слышишь только стук собственного сердца. Когда исчезает боль и страх. И оно настало.

Я не слышал, как рефери закончил счет, как спросил, готов ли к бою, не помню, как кивнул ему. Я двинулся к противнику в открытой стойке. И пошел в открытый размен. Все это потом рассказал Васильич. Как меня лупили в подбородок, в висок, в солнышко, в печень, в нос, снова в висок, а я лишь слегка покачивался. Как сам лупил в отдачу наотмашь, по-колхозному, с замахом «из-под жопы». Как заехал оппоненту прямо в лоб и снес боковым в челюсть. Как рефери орал на меня, грозя дисквалом за продолжение боя после команды, а я смотрел сквозь него пустыми глазами и кивал. И как снова кивнул, когда подняли мою руку и объявили победу нокаутом. Но я всего этого не помню.
На память остались значок, удостоверение, сломанный нос, шрамик на виске, отслоившаяся сетчатка и ушиб мозга.