Сегодня, 22 июня, День рождения моего друга, челябинского барда Александра Сергеевича Слепчука, всю свою жизнь отдавшего служению своей стране, сначала в советской, а затем и в российской армии.

И мне кажется символичным, что его личный праздник совпадает с датой нападения на СССР фашистской Германии, с датой силового захвата НТВ в лихие девяностые, с сегодняшней варварской акцией по избиению сотрудников и зачистке сотрудниками ФСБ и омоновцами офиса известной правозащитной организации в Москве...

Потому и публикую я сегодня небольшой его рассказ из обыденной жизни российского офицера, руководителя ансамбля авторской песни Челябинского танкового института, поэта и композитора, лауреата различных смотров и фестивалей.

С Днём рождения, Александр!

«Мне кажется, что со временем вообще
перестанут выдумывать художественные произведения…
Писатели, если они будут, будут не сочинять,
а только рассказывать то значительное или интересное,
что им случилось наблюдать в жизни».
Лев Толстой

«И ныне у меня столько же силы, сколько было
тогда, чтобы воевать и входить и выходить…»
Иисус Навин, 14. II.

Александр Слепчук

В БЕЗУДЕРЖНОЙ ПЕСНЕ КАЧАЛСЯ ВАГОН…

Мы ехали в отличном купе, отличного вагона, почти фирменного поезда «Челябинск – Свердловск», в город Екатеринбург. На окружной смотр художественной самодеятельности. Мы, – это ансамбль авторской песни Челябинского танкового института Минобороны России со скромным, но гордым именем – «Экипаж».
Город переименовали, а станция железной дороги так и осталась Свердловском, как, впрочем, и название всей области, центром которой была дважды переименованная столица Урала. Столица нашей будущей славы и грядущего успеха.
Время зря не теряли. Ещё и ещё раз прогоняли те песни, которые высочайшее жюри Министерства обороны сочло лучшими в нашем репертуаре и дозволило исполнить на конкурсе. Мы искренне верили в победу, ведь ни у кого из наших соперников, от Волги – до Урала не было в программе собственных песен.
В две гитары и четыре мужских голоса мы сотрясали вагон своими откровениями:

…Землю-ю – крестьянам! Заводы-ы – рабочим!
А наши-и дороги, естестве-е-нно, – танкам!!!

– Разрешите присоединиться?
Мужчина, лет шестидесяти, уверенно шагнул в купе.
– Меня зовут Владимир Петрович, представился он. – Майор запаса, как сейчас модно говорить, презренных войск НКВД. Я слышал вашу песню. Текст интересный и музыка неплохая, особенно инструментальный проигрыш между куплетами. Но, если вы, в миноре, добавляете ноту «ре», мне кажется, что и солист должен петь эту «ре» выразительней…
Я насторожился от такого, чужого понимания. Суетливо оборвал, скомкал свою походную репетицию в предчувствии чего-то важного, значительного, факт которого запомнится.
…Где вы теперь, Владимир Петрович?.. Холодная мудрость юного поручика Тенгинского полка: «И скушно, и грустно, и некому руку подать…», гулким метрономом пробивает даже чугунную голову прапорщика. А после встречи с вами, подстроенной всемогущей судьбой, слышу я отсчёт этот более явственно и конкретно.
А дальше?..
Дальше, мы сидели в вагоне-ресторане, поправляя здоровье «после вчерашнего», которое, до поправки этой, было у каждого своим, а тут, стало общим. Вскоре я запросто, панибратски называл попутчика просто – Петрович. Хорошо, вольно было, после пары рюмок водки, вести под стук колёс разговор, наверняка зная, что больше с ним не встретишься. Можно вывернуть душу наизнанку, ведь завтра посмешищем не будешь…
Но не только эта уверенность развязала язык. Петрович стал мне не просто случайным собеседником. Он был, в короткие часы до Свердловска, другом, который прожил все свои шестьдесят лет в иной точке жизненного пространства, в ином измерении…
Мы спорили, перебивая друг друга, по каждому пустяку. А когда, наконец, подходили к мысли, что говорим об одном и том же, оба ломимся в открытую дверь – хохотали, удивляя соседей, братьев по Бахусу.
Сначала, как все нормальные мужики, прошлись по политике, по нынешним «спасителям» России, и под очередные сто грамм, пришли к выводу, что Путин ничего хорошего для простого человека не сделал и не сделает. Что живёт он, вернее обитает, в своей, совсем иной и чуждой нам стране.
Помнится, выдал я на сей счёт свои вирши:

"Нам, пенсионерам, не до жиру,
Выжили в блокаде и в войне.
Заплатив побольше за квартиру,
Помогаем, граждане, стране!

Беспокоит старый геморрой,
Жизнь в реформах требует сноровки.
Наш Володя – парень в доску свой,
Тот же Боря, в новой упаковке..."

Петрович похвалил сдержано, но сразу отметил пару эзоповских намёков: «блокада – Ленинград – Путин» и «геморрой – реформы». Дескать, ассоциации эти или, как их там, – аллюзии, понятны; у всех на слуху.
Но главным и общим предметом цепочки наших рассуждений, основным звеном была тема песни. Петрович солировал:
– Ты знаешь, Саша, как работали поэты и композиторы при Иосифе Виссарионович? И как умел товарищ Сталин ими руководить? Вспомни мелодии и слова «Любимый город…», «В землянке…», «На крылечке вдвоём…», «В лесу прифронтовом»…
А история создания «Гренады»?.. Сталину доложили, что в Париже господа белые офицеры стреляются в кабинетах под романс «Белой акации гроздья душистые…», да так часто, что хозяева кабаков вынуждены запрещать «такой минор», во избежание постоянной санитарной уборки чьих-то мозгов. Вождь удивлённо отреагировал: «А что, у нас, в Советском Союзе нет поэтов и композиторов такого уровня?».
Задача написать песню о романтике революции, о молодом парне, бойце Первой конной армии Будённого, была решена мгновенно. Михаил Светлов текст сделал мастерски:

…Но яблочко-песню играл эскадрон,
Смычками страданий на скрипках Времён…

…Лишь по небу тихо сползла, погодя,
На бархат заката слезинка дождя…

– Ты вслушайся, Саша, в слова, пойми их смысл. Ведь к таким словам и музыки никакой уже не надо, они сами поют. И что интересно: после выхода «Гренады» в свет, различные оппозиционеры – троцкисты, бухаринцы и им подобные, толпами повалили в НКВД, сдаваться!
Кого-то из них простили, кого-то – нет. Русская рулетка – лотерея того времени…
Современные бумагомаратели от истории, теперь, чуть ли не хором признают наличие у товарища Сталина гениального ума в управлении народом, хотя бы и через песню. Не удаётся им повторить сталинский опыт. Ни Пахмутовой, с её брежневскоё «Малой землёй», ни Минаеву – с его проельцинской «А ну, Борис, давай борись!» По сравнению с «Гренадой» – полное дерьмо!

Кстати, когда в России к власти придёт следующий «Сталин», а осталось до этого немного, дадут такому «шоколадному зайцу» кайло в руки и отправят на шахту. Комплекция позволяет, да и от угольной пыли отмываться не надо – экономия воды, опять же. А этой голодной сучке, завывающей про «Муси-пуси», в конторе той же шахты место уборщицы найдётся. Ну, по совместительству, может и подработать, киской-лапочкой у «зайца»…

– Петрович, ты и такие песни знаешь? Я то думал, дальше «Артиллеристы! Сталин дал приказ!..» твои интересы не идут.

– А, как же! Внучек моих от телевизора не оттащишь. Ну и я, смотрю на них и, порой, страшно становится. Может и правда, третьего не дано: или новый Сталин, или Россия сгинет?..

– Ну, ты и загнул, Петрович! Прямо Ностардамус, какой-то, а не военный пенсионер.

– Саша! А ты сам-то, кто? В поэзии, музыке или вообще в культуре? Ноль без палочки! Как и я, к сожалению тоже, если не считать руководства художественной самодеятельностью в колонии строгого режима. Ну а душу то куда денешь, ведь болит она от всего, что вокруг…

Глаза Петровича сузились, и я всей кожей почувствовал змеиный холод его пристального взгляда. Взгляда кобры с раздувшимся капюшоном, правда, капюшон был – белым венчиком его взъерошенных седых волос.

– Чего же тогда ты, Петрович? Ведь сам к нам подошёл. На песню потянуло или устал оттого, что сегодня поучить некого?

– Ладно, не обижайся. Вообще то не мне учить тебя. Оба мы с тобой дилетанты, любители. Но ведь любитель – от слова «любить», а у нас, надеюсь, с этим не так уж и плохо. Ну а касательно «гибели России» можно обратиться к экспертам покрупнее.

С этими словами Петрович вытащил из нагрудного кармана рубахи заламинированную, сложенную вдвое вырезку газетной статьи с портретом
На меня с блестящего листа смотрели грустные глаза Василия Ливанова: «Традиция – не повторение одного итого же. Это развитие принципа. Если в голову втемяшивают чуждые нашей истории и менталитету принципы, то разрушается основа, фундамент, на котором стоит народ. Если Бог для нас – рубль, тогда конец нации!».

– Вот видишь, мужика, за вклад в мировую культуру признали даже в Лондоне. Её Величества королева наградила его рыцарским званием и орденом с бриллиантами. А что он получил у нас? Копеечную пенсию на вымирание?! Вот она, истинная политика разжиревшей Москвы. Рыба, как известно, гниёт с головы. Только не значит это, что нам нужно опустить руки и молчать в тряпочку…
Я, ночью, встану к внучкам, поправлю одеяльца, и сразу за стол, на кухню. Включу лампу настольную и пишу во все инстанции, использую любую возможность лишний раз дернуть за верёвочку набата-колокола. Жаль только, что «верёвочка с колокола» в том же состоянии, что и «голова московской рыбы».
Во времена оные Емеля Пугачёв призывал: «Руби столбы – заборы повалятся!». Вот бы и нам нынче, подняться всем миром! Глядишь, не только верёвку к колоколу, но и саму колокольню сменить можно...
А сейчас, вместо Пугача – Пугачиха в Кремлёвском дворце со сцены выступает...

– Ну конечно! Слыхали мы это: создание Уральской республики! Столица – славный град Екатеринбург, – блеснул я политической эрудицией.

Петрович, вместо ответа устало махнул рукой и заказал официанту ещё. Мои курсанты, сидевшие рядом смотрели на него разинув рот. Странно им как-то было слышать от старого, совсем седого отставника про «муси-пуси» с «шоколадным зайцем» в строгой логической связке с колоколами судьбы.
Петрович выпил. не закусывая и продолжил:

– Столица Урала давно уже создана, независимо от того, нравится это кому-то или нет. И не только Урала, а всего Приволжско-Уральского федерального округа...

Теперь на меня его глазами смотрела мудрая доброта старого Акелы, обращённая к несмышленому щенку-лягушонку.

– Что твой Челябинск? Большая деревня! В вопросе той же эстрадной песни, например, ваше единственное явление – Валерий Ярушин. В песне авторской – Митяев. Так и тот и другой, свалили в Москву. Сам же Ярушин откровенно признался журналистам, что в своём хвалёном Челябинске он – музыкальный бомж, и никому из властьпредержащих не нужен.

… Долго мы ещё спорили и говорили, где соглашаясь друг с другом, где – оставаясь при своём мнении. И мне уже казалось неважным, какое мы завтра займём место на конкурсе, как отметит нас высокое начальство за патриотическую песню в формате художественной самодеятельности.
Да и зачем мне завтра?, когда сегодня – так прекрасно! На столике – полифонически-хрустальное позвякивание. В животе – тепло сыто. И на душе – так же. Полная гармония! Нирвана!..
Немудрено было задремать, на минутку погрузиться в коротенький сон о будущем русских песен для внучек Петровича, да и моих тоже…

"…И увидел я, просторный актовый зал новой школы, с большим, с классную доску, монитором на стене, с мощными, способными передать все нюансы звучания для любой аудитории, колонками. Увидел – Учителя. Неравнодушного к песне, музыке ,настоящей поэзии и настоящей прозе. Услышал звук чистой, честной и отчетливой песни, рождённой неравнодушным сердцем, который сопровождался видеорядом из живых картин, рисунков, фотографий, коллажей и фрагментов фильмов... Казалось, ещё чуть-чуть и постигну я все тайны мироздания, сольюсь с мировым разумом, всё пойму и постигну…"

Но хриплый голос из вагонного динамика проскрипел о том, что поезд подходит к конечному пункту следования. И я – проснулся.

…Хотелось спросить у Петровича телефон для связи, но что-то останавливало. Может быть, побоялся испортить эмоциональный настрой от состоявшегося разговора, здесь, как в музыке, излишняя резвость непоправима. А может, сработала старая армейская привычка, что всё решает – старший по званию...
Простились торопливо, в суете. Отставного майора НКВД, на перроне, встречала необъятных размеров жена. Её лицо не предвещало ничего хорошего подвыпившему супругу. И немедленная, в духе сталинских репрессий расправа, грозила стать неизбежным в своей неотвратимости эпилогом нашей встречи. Но Петрович, вытянулся во весь свой, весьма средний рост и, держа прямо спину, нетвёрдой, но чёткой походкой гордо пошёл ей навстречу. Он зачем-то тщательно застегнул все пуговицы до самого горла, несмотря на тридцатиградусную жару, какая в это время года в Екатеринбурге бывает, почему-то чаще, чем в Челябинске.

...Почему-то именно это обстоятельство, мне, патриоту Южного Урала, показалось вдруг очень обидным. И сами собой родились новые сточки стиха:

РЕЗЮМЕ РОССИИ

Прыжки на лежащие грабли
Любимый вид спорта у нас.
Пускай русский дух не ослабнет,
Еще удивит он не раз.

И мы, улыбаемся гордо,
Мажорные песни поем.
Туда, где набили нам морду,
Опять энергично идем!..

(На фото: слева - Александр Слепчук, справа - я.)