В древние времена большинство литературных сюжетов начиналось с явления смертным какого-либо бога, который, собственно, и провоцировал дальнейшие события. Сегодня рутинное течение жизни может быть изменено куда как менее патетично, например, игрой случая или даже простой склонностью к авантюрам…
***
Здравствуй, Костик! Спасибо тебе за внимание и письмо с фотографией, чувствую необходимость извиниться за то, что отвечаю только сейчас. Было бы интересно узнать, если это не слишком личное, что ты думаешь о том парне, с которым вы расстались. Оправдываешь ли ты его или осуждаешь, и готов ли ты был к такому итогу ваших отношений? Мне кажется, в нашем случае связь между ровесниками гораздо надежнее и прочнее, чем между людьми разных возрастов. Трудно оспаривать все плюсы дружбы с молодым человеком, однако характер такого рода отношений, как правило, предсказуем: старший более зависим и уязвим, а молодой склонен воспринимать его старания как должное. В любви, на мой взгляд, вообще не бывает равенства, однако акценты отношений должны зависеть от многих факторов, а не определяться простой разницей в возрасте. За последнее время в моей личной жизни произошли еще не изменения, но, по крайней мере, хоть какие-то события. Я познакомился с человеком, который старше меня на 15 лет, и который отнесся ко мне с таким вниманием и теплом, какое просто не свойственно моим сверстникам. Этот мужик израильтянин, он подошел ко мне в гей-центре, где я раз в месяц беру "тематическую" прессу, и попросил перевести на русский его объявление, которое он собирался прикрепить на специальной доске. Все время, пока я набрасывал текст, он внимательно на меня смотрел, а потом предложил вместе прогуляться по улочкам Старой Яффы, это очень древнее и красивое место. По преданию, именно там была прикована к скале спасенная Персеем Андромеда, а во времена Соломона царь Ливанский присылал в Яффский порт кедровые бревна для строительства Иерусалимского храма. Я согласился составить Амнону - так он представился - компанию и обратил внимание, что листок с объявлением он сложил и спрятал в карман. Рассказывал он, в основном, о своих впечатлениях от заграничных поездок и об архитектуре европейских городов, в которых ему случалось побывать. Израильтяне вообще очень много разъезжают, здесь это норма. Признаюсь, мне был приятен сам факт внимания Амнона к моей скромной персоне. Это, вне сомнения, было сугубо мужское внимание, именно то, в каком я уже давно нуждался и какого не мог получить ни от друзей, ни от партнеров по секс-марафонам. Перед тем, как мы попрощались, Амнон предложил обменяться телефонами, и я согласился. В автобусе, по дороге домой я размышлял, чего я, собственно, хочу от этого человека, какого рода дружбы, так сказать. Должен отметить, что он в прекрасной физической форме, а кроме того очень смуглый, что лично мне всегда нравилось. Он много улыбался, не заливался по любому поводу глупым смехом, а именно улыбался, и эта сдержанность мне тоже очень импонировала. Разумеется, глядя на него, можно было с уверенностью утверждать, что пареньку давно не 30, и все-таки было в нем что-то такое притягательное, не знаю. Мы встретились еще дважды (впрочем, с солидным перерывом и заранее ничего не планируя): один раз сходили на выставку, другой – наведались на пляж (климат позволяет). Буду с тобой откровенен, когда я убедился, как замечательно он сложен (у моря мы разделись), мне захотелось навестить его холостяцкое жилище, однако я, само собой, дождался приглашения, которое последовало двумя днями позже. Заявился я к нему вечером после работы, обстановка оказалась довольно скромная, хотя вино он предложил дорогое. Мы немного выпили, после чего он очень серьезно и медленно меня раздел, и тут только до меня начало доходить, в чем главный секрет его обаяния: опыт и уверенность бывалого ловеласа (извини, если это прозвучало немного прямолинейно). Понимаешь, он не был хвастлив и вообще не любил шуметь понапрасну, однако всегда был спокоен и уверен в себе. С таким человеком почему-то чувствуешь себя... даже не знаю, как сказать, СТАБИЛЬНО, что ли, его спокойствие передается тебе, защищает от сомнений, которые лично моей натуре присущи. Его постельный ассортимент меня также приятно удивил (после 40? такое?).Хочу заметить опять же, что все его действия отличались основательностью и отсутствием спешки. Он ни разу не закрыл глаза, наблюдая за моей реакцией, и мысленно я был ему за это благодарен. Впрочем, почему только мысленно? Я, как человек порядочный, от всей души постарался проявить бурную встречную инициативу, так что, думаю, в этом плане мы друг друга оценили. Утром следующего дня я хотел было смыться по-студенчески (т.е. наспех приняв душ и коротко попрощавшись), но он настоял, чтобы я сперва с ним позавтракал. Ни один из нас слова не проронил о светлом будущем нашей темной ночи, так что я был приятно удивлен, когда через день он позвонил, предложил прогуляться к морю и выразил надежду, что на ночь я останусь у него. Ты знаешь, ВСЕ ХОРОШО, только я очень боюсь привязаться к этому Амнону, он хороший человек, во всяком случае, С ПРАВИЛЬНЫМ ХАРАКТЕРОМ, но очень не вписывается в тот теоретический образ постоянного друга, который я рисовал в собственном воображении. Вероятнее всего, у нас просто "эпизод", каких случаются десятки у большинства геев мира. Ну что ж, по крайней мере, не худший из эпизодов. Извини за растянутое письмо, просто захотелось поделиться. В качестве ответного жеста посылаю тебе фотку, извини, какая есть. Я прикинул военную форму друга, видно, что она мне велика. Буду рад письму, всего тебе доброго =Бахур-Шакетт=

Вынужден признать, что Амнону (на этой фотографии ему 25) с поразительной легкостью удалось запутать меня в объективной оценке ситуации, так что ясность происходящего между нами становилась, с моей точки зрения, все менее отчетливой. Меня даже раздражала неопределенность того несомненного тяготения, которое я испытывал к Амнону. С одной стороны (и в первую очередь), он защищал меня от чувства собственной неприкаянности и от той чрезмерной свободы, которая тяготит большинство одиночек со стажем. С другой стороны, я расчетливо видел в этом человеке временное убежище от грустных мыслей по поводу неустроенной личной жизни, и вероятность расставания с ним представлялась мне скорее неизбежной, нежели трагической. Долгое время Амнон оставался для меня восхитительным предчувствием настоящего, надежного друга, о котором я позволял себе иногда мечтать. Этот вымышленный парень хотя и был немного постарше меня, но значительно младше Амнона. Пропорции его телосложения вполне отвечали греческим канонам красоты, а также моему повышенному сексуальному темпераменту. В плане душевных качеств он был олицетворением преданности и благородства (я не давал себе труда детализировать эти возвышенные, но общие понятия, стоит ли размениваться на мелочи, когда мечтаешь?). Чем дольше не приходил в мою жизнь этот любящий меня призрак, чем упорнее не желал он воплощаться в реальность, тем острее и мучительнее я ждал его и тем сильнее в него веровал. Когда ночами я смотрел на полупрозрачный диск луны, которому причудливый узор кратеров сообщал несомненную одушевленность и грусть, мне казалось, что холодноватый лунный свет падает и на него, такого же одинокого, как я. Меня не покидала надежда, что он сумеет догадаться о моем существовании и каким-то образом найти меня. Появление Амнона отнюдь не вспугнуло во мне эти пасторальные мысли, более того, поначалу даже усилило их. Амнон всегда умел оставаться собой, вести себя просто и естественно и при этом совершенно не напрягать. Лоск и самомнение человека из высшего общества были совершенно чужды ему, как, впрочем, и само высшее общество, к которому он никогда не принадлежал. Вместе с тем, как я уже говорил, простота его не только не выглядела вульгарной, но и обладала известной долей обаяния, поскольку в ней не ощущалось агрессии и эгоизма. Амнон за 2 месяца нашего знакомства никогда не ставил каких-либо условий, прямо или косвенно ограничивающих мою свободу. Он звонил не слишком часто и не слишком редко, и вскоре я тоже начал ему позванивать, во многом по той причине, что прямо он от меня никогда этого не требовал. Он никогда ни о ком не сплетничал. Меня всегда несколько раздражала его манера шататься по квартире голым, зато улыбка у него чудесная – открытая, добрая. Он научил меня запекать мясо в фольге, чистить зубы ниткой и ругаться по-испански. У него в холодильнике всегда хранилось белое сухое вино и все мыслимые сорта оливок. Наконец, о лучшей постели нечего было и мечтать, да простит меня молодежь. И все-таки, и все-таки… Я сомневался и не хотел сокращать ту дистанцию уютного секс-знакомства без обязательств, которая изначально между нами установилась. Меня настораживало отсутствие импульсивности, с какой я обычно привязывался к людям. Амнон не бередил мне душу, а, напротив, успокаивал ее. В результате я поймал себя на том, что с некоторых пор не могу как следует разобраться в собственных эмоциях и поделился на этот счет с одним знакомым пареньком, о котором, вероятно, еще напишу. Мы сидели на пирсе и наблюдали за одинокой яхтой, дрейфующей у самой черты горизонта. Казалось, что заходящее солнце поранилось о верхушку мачты и теперь, обагренное собственной кровью, погружается в изумрудную пучину моря омыть огненные раны. Неподалеку от нас компания молодых негров отбивала на тамбуринах сложный и безукоризненный ритм.
- Тебе нужно маленькое проверочное приключение, Шакет! – вкрадчиво произнес мой приятель, после чего улыбнулся самым невинным образом, шельма тель-авивская.
Случай не заставил себя долго ждать. На вечеринке по поводу новоселья знакомых ребят я оказался лицом к лицу с неким Алексеем. Высокий, широкоплечий, светловолосый, он выгодно обращал на себя внимание, причем не только мое. Нас с ним разделяла стратегическая территория обеденного стола, уставленного приборами, бутылками и вазочками с салатом. Я был уже слегка навеселе, так что панорама сервировки неожиданно стала представляться мне топографической картой военно-наступательной операции по захвату Алексея. На политических союзников в столь ответственном демарше рассчитывать не приходилось. Знаете, иногда это как коррида – ты и парень, который тебе нравится: каждое движение противника захватывает дух, каждый следующий шаг непредсказуем… То ли дело идиллия, описанная Шота Руставели в сентиментальных стихах о встрече Тариэла с Автандилом («Витязь в тигровой шкуре»):
Словно два огромных солнца, словно две больших луны,
Были витязи друг к другу в этот миг устремлены.
Что пред ними цвет алоэ, древо райской стороны?
Семь планет и те бледнели, видя братьев с вышины!

Обнялись, поцеловались, хоть и виделись впервые,
И скрестили, обнимаясь, несгибаемые выи.
Капли слез в очах блеснули, в розах – перлы снеговые:
То уста горят, как розы, - нет, как яхонты живые!
Восток – дело тонкое, господа! Русоволосый Алексей взял в руки гитару, и ее первые, несмелые аккорды мгновенно утихомирили присутствующих. Так душевно, с такой щемящей чувственностью исполнять «Хава нагила» может только русский человек! На третьем куплете он внезапно посмотрел на меня и кивком головы предложил подпеть ему. Мы затянули песню на два голоса. Она выходила у нас печальной и протяжной, скифской, хотя мы честно выдерживали ее неистребимо восточные обер-тона и ивритский текст. Странно, когда я пишу эти строки и вспоминаю лицо Алексея, его бесподобные серые глаза, ямочки на щеках и пшеничную шевелюру, иная песня стремится озвучить его прекрасный славянский облик: «Степь да степь кругом, путь далек лежит…». После вечеринки путь Алексея лежал в Беер-Шеву, город художников и ремесленников, расположенный на пологих холмах пустыни Негев. Я вообразил себе расплавленное зноем шоссе, редкую зелень придорожных эвкалиптов, бедуинов с полуприкрытыми тканью обветренными лицами, горделивую осанку огромных бурых верблюдов, глаза которых выражают истинную отрешенность и презрение к людской суете… Я также представил шумный восточный базар в южной части Беер-Шевы, столь обожаемый туристами и прочими охотниками за экзотикой, смешанное благоухание молотого кофе и пряностей, причудливые узоры ярких бедуинских ковров, медную, чеканной работы, посуду, сверкающую на солнце кинжальную сталь и кальяны, обрамленные голубоватыми нимбами изысканных курений… (продолжение дописывается сквозь «некогда», «лень» и «не могу», спасибо всем, кто заглянул).