Главные герои — пара, оплакивающая смерть ребенка. В поисках успокоения они переезжают в дом, стоящий далеко от жилья в лесу. С этого момента в их жизни начинают происходить кошмарные, пугающие события.

То, что "Антихрист" — это вам не "Смешарики" было понятно сразу, по жалобным крикам каннской общественности, которую Триер обидел своим фильмом до пунцовых щек. К счастью, все оказалось гораздо более жутко, чем можно было ждать по вскрикам нервной фестивальной публики.

Под Генделя и пушистый снег, падающий за окном, мужчина и женщина занимаются любовью. Их маленький сын, восхищенный возможно первым в своей жизни снегопадом, выбирается из кроватки, влезает на подоконник и падает из окна. На похоронах мать упала в обморок. Недовольный тем, что депрессию жены лечат таблетками, муж-психоаналитик решает спасать ее сам: забирает из больницы, начинает сеансы терапии и увозит в Эдем — маленький домик в лесу. Здесь терапия дойдет до своей кровавой кульминации, начнутся разговорцы о том, что природа — храм сатаны, а ведьмы, о которых женщина писала свою диссертацию, не жертвы, а послушницы этого храма.


Отсмеявшись вместе с залом, вместе с Каннами, вместе с ММКФ на сценах самой порнографической и невообразимой жестокости, какую только можно представить себе в залах с плюшевыми креслами, вы окажетесь у камня и трех дорог, как в сказке. Налево пойдешь — ничего не найдешь: сюда тем, кто предпочтет непреклонное "дурак какой-то, ему лечиться надо". Направо пойдешь — коня потеряешь: сюда повлечет вас необузданная образованность, желание приплести гностиков, Заболоцкого ("Лодейников прислушался. Над садом Шел смутный шорох тысячи смертей. Природа, обернувшаяся адом, Свои дела вершила без затей".), театр жестокости и все такое.


Прямо пойдешь — сам пропадешь: сюда тем, кому жалко попусту потратить деньги за билет. На этой дороге можно наблюдать, как Триер упражняется в самой сатанинской части арифметики — в вычитании. Разум (Уиллем Дефо) и Безумие (Шарлотта Гинзбур) ведут тут содержательные беседы, совокупляются, гуляют по лесу и мучают друг друга. Разум спесив, жесток и простодушен. Безумие самоупоено и до ужаса банально. Их разговор завораживает. При этом, Триер всегда был гуманистом в силу прекрасно осознаваемого им факта, что искусство, в отличии от подлинного божественного акта творения, не существует без зрителя, что безнадежно подрывает тщеславную конкуренцию художника с богом. Это вычитание — самый трогательный аттракцион. Посвятив фильм Тарковскому и сделав картину абсолютного визуального совершенства, Триер показывает, что внутри "Зеркала" прячется забавный хоррор (кто еще помнит летящую над кроватью Терехову и сцену с разлитым молоком, тот оценит). Искусство лживо, потому что может захватывающе-красиво показать падение ребенка из окна и заставить смеяться в голос на чудовищных по жестокости и непристойности сценах.


И когда все уже вычтено, остается зритель — тот, кто всегда интересовал Триера больше всего, неизбежная зависимость от взгляда которого сводит его с ума. Если тут и есть Антихрист, то это зал, с одинаковым сатанинским любопытством взирающий на все, что может предложить экран: кровь, мультфильмы или самораспявшегося от отчаяния шута горохового Ларса фон Триера.

Впрочем, будучи гуманистом, он оставляет выход себе и другим. Спасение — по краям кадра, на периферии зрения, там, где кончаются слова и вещи, и есть только бьющиеся под порывами ветра кусты, ощущение тайны, застывший взгляд Уиллема Дефо, получившего в конце фильма бесценный дар — возможность, наконец, заткнуться и просто смотреть на мир.