На самом деле, штурм города-крепости Кёнигсберг длился с 6 по 9 апреля... расскажу лишь о последнем дне!

И вот он наступил -- последний день штурма Кенигсберга. Враг не капитулировал, и каждая минута продолжала уносить жизни на-ших воинов. Тянуть с завершением операции было нельзя. С утра, как и в первые часы штурма, заговорили все пять тысяч орудий. Одновременно 1500 самолетов начали бомбить крепость. После та-кого мощного удара вновь двинулась вперед пехота.

Собственно единой, стройной обороны у гитлеровцев уже не существовало. Были многочисленные очаги сопротивления, только в центре города в них имелось свыше сорока тысяч солдат и офи-церов, много боевой техники. Тем не менее немцы стали сдаваться целыми подразделениями. Из подвалов, из разрушенных домов вы-ходили солдаты с белыми тряпками в руках. На многих лицах лежа-ла печать какой-то отрешенности, безразличия к тому, что проис-ходило вокруг, к собственной судьбе. Это были морально сломлен-ные люди, еще не способные до конца осмыслить случившееся. Но было и много фанатиков. История сохранила такой эпизод. По улице медленно двигалась большая колонна сдавшихся в плен не-мецких солдат. Ее сопровождали всего два наших автоматчика. Вдруг из окна дома по пленным ударил немецкий пулемет. И тогда, дав команду ложиться, два советских солдата вступили в бой, защи-щая своих недавних врагов, сложивших оружие. Пулеметчик был уничтожен, но и наш немолодой уже солдат, четыре года проша-гавший по дорогам войны, не поднялся с земли. Его тело на руках понесли немецкие солдаты.

Кольцо окружения сжималось к центру и насквозь прострелива-лось орудийным и минометным огнем. Моральный дух в войсках, особенно в батальонах фольксштурма, все больше и больше падал. Однако полки СС и полиции продолжали отчаянное сопротивле-ние, надеясь на помощь 4-й немецкой армии.

В 14 часов комендант крепости генерал от инфантерии Отто Ляш собрал совещание. Вопрос обсуждался один - что делать дальше? Некоторые командиры соединений, в том числе и сам Ляш, считали дальнейшее сопротивление бесполезным. В то же время высшие чиновники нацистского партийного руководства, а также представители частей СС и полиции настаивали на продол-жении сопротивления до последнего солдата, как этого требовал Гитлер. Вследствие разногласий определенного решения принято не было, и бои продолжались. Как стало известно из воспомина-ний Ляша в его книге «Так пал Кенигсберг», руководитель восточ-но-прусской службы безопасности. Бёме, узнав о позиции Ляша, своей властью отстранил его от командования. Но решение это выполнено не было, ибо в крепости не нашлось генералов, поже-лавших принять на себя руководство обреченными войсками. А тут и сам Бёме погиб, переправляясь через Прегель. Таким образом, Ляш продолжал командовать войсками.

Вскоре после совещания Ляш стал действовать самостоятельно. Примерно в 18 часов на участке 27-го гвардейского стрелкового полка линию фронта перешел полковник Г. Хефкер с переводчи-ком зондерфюрером Ясковским. Они были доставлены на команд-ный пункт 11-й гвардейской стрелковой дивизии. Но тут произош-ла заминка. Оказалось, что данные Хефкеру полномочия подписа-ны не пославшим его генералом Ляшем, а самим Хефкером. Воз-никло опасение -- не провокация ли. Но маршал А. М. Василевс-кий решил рискнуть. В штаб Ляша с текстом ультиматума о безого-ворочной капитуляции были направлены парламентеры -- началь-ник штаба 11-й дивизии подполковник П. Г. Яновский, капитаны А. Е. Федорко и В. М. Шпигальник, выполнявший роль перевод-чика.

Вот как впоследствии вспоминал свой поход в бункер Ляша ге-нерал-майор в отставке П. Г. Яновский. На всю подготовку парла-ментерам было выделено всего 30 минут. Это объяснялось стремле-нием к быстрейшему прекращению боевых действий и приближаю-щимися сумерками. Парламентеры как могли привели в порядок свою одежду, оставили свои личные документы и оружие. Яновс-кий признался, что был несколько растерян, ибо подобных заданий выполнять ему не доводилось, а каких-либо официальных настав-лений о действиях парламентеров не существовало. К тому же была поставлена задача не только вручить Ляшу ультиматум, но взять его самого в плен. Но приказ есть приказ, его надо было выполнять.

В девятнадцать часов наши парламентеры в сопровождении не-мецкого переводчика Ясковского вышли в путь. Полковник Хеф-кер был оставлен в нашем штабе.

Расстояние от штаба дивизии до места расположения немецкого командования было небольшим, не более полутора километров, но чтобы преодолеть его, потребовалось около двух часов. Страшное впечатление производил разрушенный и пылающий город, улицы и переулки которого перекрыты мощными баррикадами и инже-нерными заграждениями, разбитой техникой. Между машинами валялись неубранные трупы. Стрельба несколько стихла. Это пре-кратила огонь наша артиллерия, Перестали летать самолеты.

Заминка произошла, как только парламентеры оказались в зоне расположения немецких войск. Выяснилось, что Ясковский не знал дороги в штаб Ляша, ему пришлось отправиться на поиски проводника. Таким оказался подполковник Б. Кервин. Благодаря его помощи парламентерам удалось целыми и невредимыми прой-ти весь путь. Их трижды останавливали гитлеровцы и даже пытались применить оружие. Сопровождавшим группу немецким офицерам пришлось решительно встать на защиту парламентеров. В подземном бункере, где располагался командный пункт генерала Ляша, подполковника Яновского и его товарищей встретил начальник штаба окруженной группировки полковник фон Зускинд. Ему и был вручен один экземпляр ультиматума. Через не-сколько минут в комнату вошел Ляш. Он внимательно прочитал документ и коротко ответил, что согласен с его требованиями. По-том добавил, что идет на этот шаг, чтобы сохранить жизнь ста ты-сячам жителей, оставшихся в городе. Парламентерам было ясно, что не одна забота о мирном населении, а реальная угроза уничто-жения немецко-фашистских войск, находящихся в кольце окруже-ния, вынудила принять решение о капитуляции.

Здесь уместно привести два заявления, сделанные генералом Ляшем. 4 апреля в своем обращении по радио к войскам и населе-нию Кенигсберга он говорил: «Для того, чтобы рассчитывать на какой-либо успех штурма, русские должны будут стянуть огромное количество войск. Слава богу, они практически не в состоянии этого сделать». А в ночь с 9 на 10 апреля, уже будучи в плену, гене-рал признался: «Это невероятно! Сверхъестественно! Мы оглохли и ослепли от вашего огня. Мы чуть не сошли с ума. Такого никто не выдержит...»

Вот как подполковник Яновский вспоминает дальнейшее разви-тие событий. «После того, как Ляш дал согласие на капитуляцию, мы перешли в его кабинет и примерно в 21 час 30 минут начали переговоры по практической реализации принятого решения. Ляш и его окружение рассчитывали, что мы пленим их и безопасно до-ставим в штаб советских войск. Я и мои товарищи согласиться с этим не могли, поскольку брошенные на произвол войска таили в себе опасность ведения хотя и разрозненных, но связанных с поте-рями боевых действий. Консультироваться было не с кем, и мы взяли инициативу в свои руки. Определили порядок сдачи в плен немецких войск, где складывать легкое оружие, как прекратить со-противление всех войск и повсеместно, как довести до штабов час-тей и соединений решение коменданта и даже как обеспечить без-опасность его самого и офицеров штаба обороны.

Я потребовал от Ляша написать подчиненным войскам пись-менный приказ и с нарочными офицерами связи как можно скорее доставить в части. Вначале Ляш под разными предлогами пытался отказаться от такого шага. А когда приказ все же был написан, то под ним стояла подпись только начальника штаба полковника Зускинда. Нам пришлось потребовать, чтобы свою подпись поставил и сам комендант. Кстати, во время переговоров в штабе раздавались телефонные звонки, командиры частей запрашивали о том, что им делать. Офицеры штаба отдавали им устные распоряжения прекратить огонь и сдаваться в плен, не дожидаясь письменного приказа. Командиры так и поступили.

Во время переговоров произошло и такое событие. К бункеру Ляша подошла группа вооруженных эсэсовцев, возглавляемая на-чальником одного из отделов нацистской партийной канцелярии в Кенигсберге подполковником Фндлером. Эти фашистские фанати-ки горели желанием прервать переговоры, расстрелять парламенте-ров и самого Ляша. Но охрана бункера оттеснила нацистов, и мы продолжили работу. Этот эпизод взбудоражил больше немецкое командование, чем нас, знавших, на что шли и какие могли быть последствия. Известна была горькая судьба наших парламентеров в Будапеште, убитых гитлеровскими фанатиками. Более того, я раз-решил пленникам до перехода линии фронта иметь при себе лич-ное оружие. Не парадокс ли -- мы, безоружные парламентеры, вели вооруженных пленников».

В штабе группировки решено было оставить начальника опера-тивного отдела для контроля за выполнением приказа коменданта. Линию фронта наши парламентеры и пленные перешли вновь на участке 27-го стрелкового полка. До штаба дивизии парламентеры вместе с пленными добрались около часа ночи. Там радостные то-варищи сообщили им, что час назад в 24.00 девятого апреля Моск-ва салютовала доблестным войскам 3-го Белорусского фронта, ов-ладевшим городом и крепостью Кенигсберг, двадцатью четырьмя артиллерийскими залпами из трехсот двадцати четырех орудий. В своем приказе Верховный Главнокомандующий благодарил участ-ников штурма. Впоследствии все они были награждены медалью «За взятие Кенигсберга».

Всю ночь и весь следующий день происходила сдача в плен не-мецких войск. К нашим солдатам со словами благодарности подхо-дили люди в гражданском. Это те, кто был угнан из разных стран в фашистскую неволю и теперь освобожден советскими войсками.

Настроение сейчас - читаю книгу Отто Ляша

 

Сегодня 9 апреля...

У нас в Клининграде даже улица есть с таким названием...

А почему?!

Да потому, что сегодня, 9 апреля, День Штурма Кёнигсберга!!

Один из самых важный дней в истории города!

День, когда комендант крепости генерал от инфантерии Отто Ляш в своём бункере подписал акт о капитуляции Кёнигсберга.

Хотя, честно говоря, у меня сложилось впечатление, что об этом забыли...

Нельзя так!.. Пара цветочков, возложенных злыми, мокнущими под дождём и понукаемыми учителями ребятами... Нет, это не память!!

Ведь это наши родители, дедушки и бабушки брали город, а потом восстанавливали его из руин!..

Они ведь делали это для нас и наших детей! Они за нас умирали!.. Чтобы жили МЫ и наши дети!! А если уже мы не помним, никому это скоро вообще не будет нужно!..

Война, насилие, жестокость... Я этого не одобряю... Но посмотрим с другой стороны: ведь каждая минута, каждая секунда той Войны - это маленький подвиг, каждый человек - живой ли, погибший - он герой... Давайте помнить об этом!.. Нет в той Войне дней более или менее важных...уже нет! Что Сталинградска битва, что Курская, что Кёнигсберг...все равны...список можно продолжать...

Давайте помнить!!!

Любопытный факт, который остался до конца неисследованным - это поведение домашних животных в период штурма города. Еще в августе  1944 г., после чудовищной бомбардировки Кенигсберга союзниками, большая часть собак стала глухонемой. Даже выстрел из пистолета рядом с ухом животное не способно было услышать. Очевидцы наблюдали, как собаки, оглохшие от артобстрелов, беспомощно открывали пасти, хватая ими воздух, - все это напоминало беззвучный собачий лай. После штурма в апреле 1945 года на окраине города собирались стаи глухонемых псов. Повинуясь инстинкту самосохранения, эти, как правило, немецкие овчарки старались держаться подальше от людей, будто понимая, что те, кто взял штурмом город и с ними не будут церемониться. Глухонемые собаки - явление знакомое в современных войнах. Они были замечены и во время штурма Грозного, чему радио России посвятило целую передачу в защиту животных. А тележурналист Александр Невзоров, достав из развалин щенка кавказской овчарки, ошалевшего от бомбардировки и артобстрела в Грозном, многозначительно заметил: "Кто сказал, что мы кавказцев не любим, мы кавказцев любим", - и погладил щенка по головке.

Но вернемся в Кенигсберг.

.. В апреле 1945 года во время штурма бомба попала в бункер Ляша. Это было случайное точное попадание от которого бункер "заходил" в земле (по свидетельству очевидцев). Вода хлынула в бункер, но все, кто в нем находился, остались целы и невредимы. Даже крупная немецкая овчарка, охранявшая внутри бункера главный вход, уцелела. Надо отметить, что в период трехмесячной блокады города-крепости Кенигсберг в условиях голодной зимы 1945г. служебных собак не умерщвляли. И даже Гитлер только 30 апреля 1945 г, в день своего самоубийства принял решение убить свою овчарку. Некоторые исследователи считают, что это было самое тяжелое решение в его жизни. Стоит ли говорить о том, как люди "привязаны" к своим собакам.

В лаборатории "Кенигсберг 13" пытались вывести особую породу собак, и, как ни странно, собаку с немецкой "ментальностью". Давно замечено, что собака внешне и своим поведением похожа на хозяина. За всю историю России слова "собака", "пес", "сука" были ругательными. Вспомните барское выражение "пес смердячий" или выражение, обличающее мужскую похоть, "кобель ты ненасытный", или "загробное" пожелание врагу "подохнешь как собака под забором". Иными словами, русский язык доносит до нас крайне негативные словесные выражения в адрес собак, как к существам низким. Что касается западной традиции, то слово "пес" не несет оскорбительного смысла, а напротив является символом верности и благородного служения долгу. Ругательную окраску на Западе несут такие слова, как "осел" и "свинья". Говоря о нашем современном городе, надо заметить, что жители Калининграда словом "свинья" не обзываются, ибо можно получить в ответ "сам такой", а против последнего возразить трудно. Однако близость Европы оказывает "западническое" воздействие на русский язык. У нас, на самом западе России в связи с переориентацией "сексуальных ценностей" в Европе слово "кобель" уже не звучит оскорблением, а подчеркивает достоинство мужчины, равно как слово "сука" приобретает западное звучание - эротичное, соблазнительное и так далее. Так, находясь на западе России, мы уходим от метрополии все дальше и дальше. И может пройти совсем немного времени, когда жители нашего края будут разговаривать с жителями исконно российских городов на разных языках, и только "мат" позволит определить, что перед тобой соотечественник.

Таким образом, отношение к собаке указывает нам на очень существенное изменение в национальном характере наших земляков. Посудите сами, если в Москве или Санкт-Петербурге во время строительства или реставрации храма в здание заходит собака - это считается очень дурным знаком и собак в церкви не пускают. У нас же все изменилось к лучшему: собаки заходят в Кафедральный собор, по-доброму взирают на строительство храма Христа Спасителя в центре города. И это хорошо. Мы ведь животных любим и относимся к ним без предрассудков, как и подобает самым западным жителям России. Тут мы попали в самую точку, дело за малым.