6 апреля народному артисту России Станиславу Андреевичу Любшину исполнилось 91 год. Прошлой весной в честь его юбилея в Художественном театре режиссером Кириллом Вытоптовым был поставлен спектакль «Третий звонок, господа!» по прозе Александра Куприна (Станислав Андреевич выходит там в главной роли – трагика Славянова-Райского), а Музей МХАТ открыл выставку, посвященную артисту. За минувший год у Любшина прибавилось работы: он выпустил премьеру «9 ряд. 10, 11 место» (режиссер Денис Азаров), приуроченную к 125-летию МХТ, и начал репетировать новый спектакль, выпуск которого назначен на осень. А еще он уже много лет играет Профессора в «Мефисто» Адольфа Шапиро и совершенно блистательно читает рассказ Юрия Стоянова в его авторской постановке «Игра в “Городки”», неизменно вызывая восторг и овации зала. Причем, читает так, что у публики нет сомнений – он рассказывает о себе…

Станислав Андреевич Любшин. Фото Валентина Блоха

Станислав Андреевич – потрясающий рассказчик. Он щедро делится историями своей жизни и со студентами, и с журналистами. А если повезет побывать на репетиции с его участием, то его размышления о жизни и профессии можно услышать и там. И это подлинное наслаждение! Предлагаем вам пять историй, рассказанных Станиславом Андреевичем Любшиным. Мы взяли их из интервью Вадиму Вернику, которое было опубликовано в журнале МХТ имени А.П.Чехова «Камергерский, 3», и из творческой встречи Станислава Андреевича со студентами Школы-студии МХАТ 10 апреля 2022 года.

Станислав Любшин – Славянов-Райский в спектакле Кирилла Вытоптова «Третий звонок, господа!». Фото Александры Торгушниковой

О военном детстве

«Мы жили в сельской местности. Мама работала на скотном дворе, отец – агроном. Мы были приучены к сельскому рабочему дню, рано вставали, я пас поросят, коров, лошадей. Потом началась война. Мы как об этом узнали: 18 немецких парашютов нашли ночью в нашем совхозе, аэростаты стали спускаться. Немцы прилетали бомбить. В совхозе выкопали щели, и нас туда уводили на ночь. Я уже устал от этого: только заснешь – тревога. Однажды восстал и сижу на завалинке, сказал: “Не пойду”. А тут рядом с нашим домом упало шесть немецких бомб. Взрыв был такой, что дом чуть не взлетел на воздух. Я, как уж, в щель заполз между бабушкой и кем-то, а она: “Вот я говорила! Сразу надо было идти!”

Я был старший – восемь лет. Страшные морозы стояли зимой 41 года. Вдруг мама заболела, а взрослые все ушли. И мне надо было поехать в лес спилить дерево, распилить его и привезти домой, чтобы топить печку. Взвалил на себя рюкзак и поехал на лыжах. Свалил дерево, распилил его, набил кусками дерева рюкзак. А в стороне от этого места торчали противотанковые бревна. Я пошел туда и провалился в болото. Начал уходить в трясину. Хватаюсь за берега, полынья все шире, я ухожу все дальше и понимаю, что все, не могу выбраться.

Мама больная, температура 40 градусов, что-то почувствовала – вот она, интуиция женская! – встала на лыжи (а мы все были спортсмены, лыжники) и по моему следу пошла. Увидела меня и как закричит: “Славка!” Меня на закорки – и к бабушке в землянку. Там огромный стол, на нем лежит кусковой сахар. Вы не представляете, что такое сахар в войну! Меня сразу на печку, и дали чаю с сахаром. Я пил и не мог напиться».

Валентин Попов, Николай Губенко и Станислав Любшин в фильме «Застава Ильича»

О первых походах в театр

«За пионерскую работу – я был звеньевым – мне дали билет в Театр транспорта, потом он стал называться Театром имени Гоголя. И я в первый раз пошел в театр. Я даже взял по такому случаю у двоюродного брата яловые сапоги с подковами, на три размера больше: когда я в них шел, они громыхали. И вот сижу я где-то в середине зрительного зала, волнуюсь – театр для меня святое. Начинается сказка: “Прямо пойдешь — ужасно, налево — еще хуже, направо — лучше не ходи”. Я смотрю, чувствую, что все это какая-то неправда. Я встал и во время действия вышел из зала. Шел и громыхал подковами, как солдат. Весь зрительный зал повернулся и стал смотреть на уходящего мальчишку; это, наверное, было самое интересное в том спектакле. А я думал в ту минуту, что больше никогда не приду в театр... Через некоторое время опять дают билет за пионерскую работу. Я отказываюсь. “Нет, – говорят, – это обязанность. Ты, как звеньевой, должен от нашей школы пойти во Дворец пионеров, там будут выступать артисты Малого театра”. Ну, мы с товарищем приехали, сидим, а я думаю, что сейчас опять неправда будет. Выходят на сцену Евдокия Турчанинова, Варвара Рыжова и Вера Пашенная. Они говорят: “Здравствуйте, дети!” – так просто, по-человечески. Мы отвечаем: “Здравствуйте”. Они платочки надели, на наших глазах в старушек превратились и сыграли сцену из пьесы Александра Островского. И так начали играть, что я плачу, друг плачет. Мне даже неудобно стало: что это мы плачем?..»

Станислав Любшин – Иванов, Ирина Мирошниченко – Сарра. «Иванов», МХАТ, 1987 г. Фото Игоря Александрова

О «солнечном ударе»

«Я учился в кислородно-сварочном техникуме. И так случилось, что я попал во МХАТ на “Три сестры”. Это был 1954 год. Поднялся занавес, куда-то улетела чайка, и Ангелина Степанова, стоя спиной к зрительному залу, произнесла: “В Москву!” Со мной случился удар. Солнечный удар. Боже, это же как в жизни! Как эти люди говорят, что они чувствуют, какие великие артисты! Знаменитое наше трио: Клавдия Еланская, Ангелина Степанова, Алла Тарасова. Вершинина играл Михаил Болдуман, Соленого – Борис Ливанов, он грандиозный был артист! Я пять раз ходил смотреть этот спектакль».

О фильме Марлена Хуциева «Застава Ильича»

«Только культ Сталина разоблачили, кто с фронта вернулся, кто из лагерей, и новая жизнь началась. Поэты появились, композиторы, режиссеры, артисты, какое-то вдохновение в народе было. Все такие смелые были, любили друг друга… Поэты читали стихи. Они были важные, мы им знали цену – ведь они поэты. Но и мы были важны, потому что мы слушатели, а зритель и слушатель тоже талантлив. Такая была атмосфера.

И вот мы сдаем фильм “Застава Ильича”. Фурцева, министр культуры, говорит Хуциеву: “Марлен Мартынович, вы можете просверлить себе отверстие в пиджаке”, – намекает, что орден дадут. Все хвалят. Тарковский написал мне такую записку – если бы вы ее прочитали, вы бы меня, конечно, уважать стали. Что он обо мне написал!.. Мы едем в ВТО на банкет. А был тогда знаменитый кинорежиссер Луков, он снял кино про шахтеров, был лауреатом Сталинской премии. Он выступал против нашего фильма. Герасимов за, многие за, а он против. Говорил: “Это что за молодежь!..” – в общем, крыл. И он пришел на сдачу фильма, сел за нами. В костюме с четырьмя Сталинскими премиями. Заканчивается фильм, я вижу – нет Сталинских премий, он первый ушел. И вот банкет в ВТО. Вдруг входит Луков: “Марлен Мартынович, можно вас на минуту?” Возвращается Марлен, у него слезы на глазах. Мы спрашиваем: “Что, Марлен Мартынович, плохо?” – “Нет, мне Луков сказал: простите меня. Я понял, что я всю жизнь снимал кино и врал. Простите за то, что я вам мешал!”»

Станислав Любшин. Фото Игоря Александрова 1992 года

О мхатовском Иванове

«Однажды в середине 70-х Олег Ефремов встретил меня на “Мосфильме”: “Здорово, как ты?” Я говорю: “Да нормально”. Я тогда работал в Театре имени Ермоловой. Он: “Ну, ты как-нибудь зашел бы”. – “Куда?”. – “Ко мне. Я тут «Иванова» поставил, хочешь посмотреть?” И я сразу говорю: “Когда приходить?” Пришел на “Иванова”, сижу во втором ряду. Гаснет свет, впереди меня опоздавший зритель спрашивает жену: “А что показывать будут?” Она отвечает: “ИванОва”. А Смоктуновский уже стоит на сцене, он услышал... Смотрю спектакль. Подхожу потом к Олегу, говорю: “Потрясающе!” Он: “Ну и кого бы ты хотел играть?” Я отвечаю: “Иванова”. Он так удивился. Я говорю: “В очередь со Смоктуновским”. Он: “Понимаешь, если ты будешь играть, то Иннокентий уйдет”. Прошло время, и когда Смоктуновский перестал играть, Ефремов вспомнил: “Ты же хотел играть? Ну вот, играй”. Я к тому моменту уже семь лет был актером Художественного театра.

…Самым важным для меня в роли Иванова было понять: что же с ним случилось, как его так “занесло”? Совесть его все время казнит, а он восстает, не может совладать с тем, что он натворил, и продолжает “творить”. Его несет, несет, несет!.. Есть у него секунды, когда он смотрит на себя со стороны…Чеховские персонажи – они все на себя со стороны смотрят. Иванов же говорит: “Как только прячется солнце, душу мою начинает давить тоска”. Человек не подвластен себе: он подвластен либо природе, либо той стреле, которая так тебя пронзила, что ты ничего не можешь сделать».

Станислав Любшин – Вершинин. «Три сестры» Олега Ефремова, МХАТ, 1997 год. Фото Игоря Александрова

Источник