Может, это вообще какой-то грандиозный эксперимент над моей психикой?
Как утверждал когда-то мой муж, кстати, нейробиолог по образованию, человеку и не надо ничего «реально» переживать. Достаточно воздействия на определенные участки мозга — и вот вам боль, радость, отчаяние или эйфория. Какие хочешь ощущения…
Может, я лежу где-нибудь на коечке — в какой-нибудь лаборатории, с присоединенными к моей несчастной голове проводками, — и все эти видения результат «воздействия» электродов? А на самом деле ничего нет. Никакой долины.
Ну и шут с ними. Хоть бы и так! Важен результат. В данный момент он мне даже нравится.
...
Итак, что я имею?
Я имею: день без числа; невозможность покинуть без посторонней помощи Прекрасную долину; полное отсутствие этой помощи, а также перспективу остаться здесь до конца своих дней. Причем дней этих может оказаться не так уж и мало — у меня довольно сносные условия существования. Возможно, протяну я тут теперь долго.
Если честно, то иногда, глядя на туповатые, жующие физиономии своих «натурщиков» в «Ядрене-Матрене», я вдруг закрывала глаза и воображала себя среди зелени и родников вот такой вот уединенной долины, представляла себя с мольбертом и красками…
Может быть, существует некто, кто контролирует мысли и осуществляет заветные мечты, и благодаря ему я получила то, о чем мечтала!
Прекрасное одиночество на лоне прекрасной природы.
Одна только неприятная деталь: согласия на это я все-таки не давала.
Мечты — это одно, а их воплощение в реальность — совсем другое.
Может быть, мечтать вообще опасно? В том смысле, что мечты могут вот так вот вдруг осуществиться. И неизвестно: обрадуешься ли ты, когда это случится?
Но что случилось, то случилось…
И не имея возможности изменить обстоятельства, в которых я оказалась, я решила изменить свое отношение к ним.
Когда-то в раннем детстве мое воображение поразил иллюстрированный рисунками роскошный том «Флора Восточной Африки». Эта книга была настоящим украшением домашней библиотеки в доме моих родственников Горчицких, где я провела немало времени.
Поскольку родители не слишком занимались мной и моей сестрой Эммой… Мама рано умерла, а отцу всегда было не до нас.
Конечно, я не испанский мальчик Пабло, который, едва научившись говорить, рисовал все, что «попадется под руку», точней, на глаза. И даже просто перерисовывал во время болезни картинки из книг…
Но, помнится, я тоже в детстве пыталась копировать чудесные рисунки из того роскошного, изданного в Германии тома «Флора Восточной Африки». Рисунки в книге были выполнены одной знаменитой художницей-путешественницей. Выполнены они были с натуры.
И еще я обожала в детстве истории — их мне рассказывал дядя Мирослав — о том, как эта отважная женщина, сидя перед мольбертом с грелкой на коленях и любимой собачкой, рисовала эти цветы на склонах африканских гор.
Рисунки в роскошном томе «Флора Восточной Африки» были стилизованы под старину, очень изысканны, хороши… И я до сих пор помню их в малейших деталях.
Вообще впечатления раннего детства, на всю жизнь «впечатанные» в сознание, называются импринтингом. И, говорят, здорово влияют на поступки взрослого человека. Так вот…
Вдруг подсознательно я вообще всегда стремилась к чему-то подобному? Например, с мольбертом, грелкой на коленях и любимой собачкой рисовать цветы на цветущем склоне горы? И вот теперь меня манит склон Двуглавой с его чудесными цветами. Их там такое удивительное разнообразие, что, кажется, ни один не повторяет другой. Темно-голубые и белые дельфиниумы, пурпурные лаконосы… Чем выше поднимаешься в гору, тем ярче окраска цветов; правда, на высоте они уже не такие крупные.
Меня манит склон Двуглавой и уже не слишком огорчают и страшат произошедшие со мной перемены.
В конце концов, вместо жующих «личиков» в кабаке я получила возможность рисовать прекрасные цветы.
Только-то и всего.
...
С утра мы пили только чай, сидели у костра и разговаривали о каких-то пустяках.
— Элла, о чем вы еще подумали, когда впервые очутились здесь? — вдруг спросил меня Звездинский.
— То есть? Что за неожиданный вопрос, Оскар?!
— Ну когда вы открыли глаза и впервые увидели, что находитесь здесь? — Звездинский обвел рукой открывающийся на нашу Прекрасную долину вид. — О чем вы подумали в тот первый миг?
— А-а, вы об этом…
— Помните, вы рассказывали: «Я открыла глаза и решила, что попала, безусловно, в рай!»
— Вы хотите знать, о чем я еще тогда подумала?
— Да.
— Ну я подумала… Может, на самом-то деле я лежу где-нибудь на коечке — в какой-нибудь лаборатории, с присоединенными к моей несчастной голове проводками? И все эти видения — результат «воздействия» электродов?
— Так и подумали? — Оскар взглянул на меня без всякого удивления.
— Ну да… Я подумала: а что, если на самом деле ничего этого нет? Никакой долины!
— Но почему вы подумали именно об этом, Элла?
— Как вам сказать…
— Да уж скажите.
— Видите ли… Мой бывший муж был как раз специалистом по таким штукам.
— Каким?
— Исследования человеческого мозга, проводки, электроды…
— Интересно…
— Еще бы не интересно… Иногда мне действительно кажется, что ничего на самом деле нет. — Я тоже обвела рукой открывающийся на нашу Прекрасную долину вид.
— Вот как? И меня, знаменитого шоумена Оскара Звездинского, тоже нет?
— И вас тоже нет.
— А как же?!
— Ну, вы только образ человека, которого я часто видела по телевизору.
— Значит, реальны только вы — «на коечке»?
— Угу…
— И проводки на голове?
— Да…
— Ужасно… — полным безразличия голосом произнес Оскар.
— Конечно, ужасно.
— Кто же был ваш муж?
— Нейробиолог.
— А что это значит?
— Это значит, что сейчас невозможно уже найти такие функции человеческого мозга, которые были бы неизвестны этим специалистам.
— И что же?
— Например, они могут следить за состоянием мозга испытуемого, когда он чем-либо занимается, и с точностью до миллиметра определять активные в этот момент участки.
— Участки мозга? Вот как? И зачем же им это нужно?
— Они могут влиять на них. Могут, например, отслеживать возникновение и динамику сновидений…
— Интересно…
— И они определяют, какая часть мозга активизируется у шизофреников, когда они слышат потусторонние голоса.
— Так-так…
— С помощью электродов, закрепленных на голове, они могут проникать на нейронный уровень. Например, в такие клетки мозга, которые работают, когда мы обращаемся к прошлому, и в такие, которые имеют дело с будущим.
— Любопытно…
— Одни нейроны — для завтрашнего дня. Другие — для сегодняшнего, третьи — для вчерашнего.
— И что же?
— И я подумала тогда, впервые «попав» в Прекрасную долину: может, это оживают мои детские мечты и живущие в моем подсознании «картины»? И вещи, которые меня постоянно волновали и тревожили, сейчас приобретают характер яви?
— То есть?
— Я, например, всегда мечтала, когда читала книгу об одной очень знаменитой путешественнице, что буду вот так же, как она — с собачкой, грелкой и мольбертом, — рисовать цветы где-то в горах. И вот, представьте, все это словно оживает! И врезавшиеся в память детали из той читанной в детстве книги воссоздаются как реальность…
— И что же?
— Понимаете, Оскар, я, когда была подростком, всегда мечтала оказаться с пистолетом где-нибудь «в пампасах»… И знаете что? Это был именно пистолет «Smith & Wesson»! Оружие ведь вообще магическая вещь. Само его присутствие провоцирует наше воображение. Не было — и не думаешь «ни о чем таком», а появилось… Может, я всегда мечтала о чем-то подобном, — я опять обвела рукой вид на нашу Прекрасную долину, — только не признавалась себе?
— Так-так…
— Зачем, например, мой муж подарил мне пистолет? Странный подарок, правда?
— Правда.
— Может, это как «спусковой крючок»?
— То есть?
— Ну, я думала об оружии и подсознательно всегда хотела очутиться в ситуации, в которой пистолет мог бы мне «пригодиться». И вот, пожалуйста! Эта ситуация обрела черты реальности.
— Реальности?
— Ну почти… Понимаете… Как объяснял мне когда-то мой умный и ученый муж, наше сознание — это, по сути дела, всего лишь некие химические и электрические процессы. Страх, жажда или любовь — для всех наших чувств существует определенные функции мозга. Если воздействовать на определенные его участки, то можно вызывать и эти чувства.
— Но что все это означает для нас, простых смертных?
— Что, по сути, можно управлять человеком.
— И как далеко они в этом зашли… эти специалисты?
— Я думаю, этого не знает никто, кроме них самих.
Ирина Арбенина "Плохая хорошая девочка"