Я люблю тебя, Дальний Восток.

Полпятого вечера, пятница. Я выхожу из пустынного института на улицу – два часа назад нам отключили электричество и обрадованные скорым окончанием и без того короткого дня сотрудники ТОИ ДВО РАН уехали по домам.
Я выхожу на улицу – в разогретый, еле движимый редким ветерком двор института, тишина и яркое солнце заволакивают мое существо. Я уже видел такое. Я был здесь в конце августа. Уже кончался август, был туман, неслась галактика. По речке плыл катамаран… в начале практики.
Дуновение ветерка, и я понимаю: этот ветер дует только здесь, так далеко от дома. Этот сладостный и щемящий, чуть горьковатый привкус в носу, этот особый наклон солнца. Этот час, эта минута. Мои самые сладостные часы на Камчатке.
Вы спросите меня – при чем здесь она. Но тому, кто не пробовал такого, не понять, в чем эта похожесть. Здесь гребешки, а там гольцы, там икра рыбы, здесь – морских ежей. Здесь я купаюсь в море, там я ловила снежинки ртом. А запах и солнце все те же.
Восток, как говорится, дело тонкое. И полное одиночество – только ключ, я бы сказала отмычка к этому восторгу. Самые восточные европейцы окружают меня, девушки, чей разрез глаз похож на тигриный, мужчины, увертливые как щитомордники, маньчжурский орех и пауки размером с донышко стакана.
Я вживаюсь в их образ, и мысль о встрече тигра на улице города больше не кажется мне такой дикой. Встречаются только оголтелые, до галлюцинаций пропитые алкоголики, но тигриный дух в них чувствуется весьма и весьма. Люди без эмоций и удовлетворения. Дорогие молочные продукты, японское пиво и шоколад. Дешевые услуги и тайский массаж.
Сегодня я уезжаю в бухту Витязь – жемчужину Приморского края, неповторимой красоты мысы и бухты, каскадами рассыпанные на краю полуострова. Мы с Бородкой просто ждем, пока нас вызовут на трассу.
Первая ночь на бухте: пьяные чужие люди, составляющие собой один приход церкви Успения Богородицы, зачем то общий глинтвейн, стрекочущие цикады, нет, не стрекочущие, грохочущие в кустах, ночной спуск к бухте.
Сказочная, нет, беспредельная, выходящая за всякие рамки возможного красота мерцающего планктона в черной как нефть воде. Касаешься рукой – и словно расцвечиваешь воздух прожектором, идешь по воде оставляя за собой светящуюся дорожку – по таким ходят несбывшиеся надежды. И снова легкие наполняет запах моей вселенской скорби – скорби по моим закрывшимся вратам Камчатки. Я лягу спать в эту ночь и буду думать о блуждающих вокруг кордона медведях. Завтра к ним придет первый.

Утро – скорые сборы и мы отправляемся в бухту Астафьевскую. Мы идем по теплым, скругленным, словно вопреки мне, сопкам навстречу открывающемуся виду – белоснежный песок на дне бухты, в которой плещется детское упоение лазурного цвета, на склонах цветет леспедиция, а в море плавают медузы. Что есть чувства? Лишь отражение позволенной эмоциональности, в которой я себе на чужбине стала активно отказывать. Мы вышли из бухты в сторону Сосновой, нам надо было переместиться на другой конец полуострова, где в крошечной скалистой бухточке нас будет ждать лодка с добрый Юрий Петровичем. Накрапывало.
Через полчаса нас накроет ужасным ливнем, а мы идем по широкой дороге, вдоль необозримых зеленых склонов и ничто в этой природе, куда не посмотри, не скажет тебе, что завтра здесь – последний день лета, что девочки и мальчики, мамы и папы гладят рубашечки, покупают букеты, убирают летние вещи в шкафы и достают дневнички и тетради. Кто-то последний раз бухает. Кто-то судорожно приезжает с моря и дачи. Здесь же, на краю света, в тишине и тумане, я не чувствую времени, я не знаю координат, у меня нет связи, у меня нет денег. Мой учебный год давно стал частью метафизики, есть только они, пять человек из церкви Успения, плеск волн и молчание цикад. Нас накрывает ливнем.
Через час дождь сменяется облаком, непроглядным на 5 метров видимости и наши последние надежды узнать бухту сверху накрывается медным тазом. Нам и больно, и смешно. Точь-в-точь как в тот раз, думаю я, не будь я метеорологом, не знай я, что мы в облаке, а тогда перед Горелым был туман из-за возгонки снега. Нет, думаю я, это не важно. Важно, что я снова на сопке, что земли подо мной не видно, что каждая тень вдали – это леопард, по чьему заповеднику мы идем… Не думать ни о чем, кроме настоящего. Вот что есть истинное искусство. Вот где мастерство не ведает границ. Капли дождя, стекающие со лба на замерзшие немного губы, мокрые голые ноги, трущиеся одна о другую, соленая футболка, неистовые кудри.

Среда.
Мне снова не верится, что это все вообще происходит со мной. Густые темно серые небеса прохудились, у нас идет ливень, будто оплакивая мои последние деньки на волюшке) В комнате горит электрический свет, клавиши стучат под пальцами, из окна пахнет какой-то гарью, в ушах играет Alai Oli - Не думать о тебе. «Не оставляя мысли в моей голове…»

Четверг, 18 сентября 2014
Звучит, как описание мезоциклона.

Зачем, зачем я не пошел в гомеопаты, зачем не слушался ни мамы и ни папы…
Великолепная жизнь. Тоска и неудача, переработанная в сладостное сосуществование с огромным миром, насыщение людьми, общением, работой, каждым шагом по этому городу, каждым вздохом на этой практике, ей-богу, это как из говна отлить пулю.

Нам не дано предугадать – и мы верим. Вера не заканчивается на бездумном отрешении от собственной ответственности за происходящее в окружающем мире, наоборот, она никогда этого не предполагает. Вера есть созидание. Бог есть любовь. Созидая ты претворяешь собственную веру в правду, и в этом есть сакральный смысл этого понятия, именно так вера дает нам силы, именно так она творит руками Господа, поэтому в ней сила, поэтому говорят – порой, стоит только поверить.
Не отрекаясь ни на секунду, надо вживаться в образ своей мечты. Хочешь быть счастливым – будь им, не отвлекайся черт возьми на белиберду. «Долог путь к бессмертию, я еще вернусь».
Сегодня я полюбила море. Мой руководитель (говорю о нем, и хочется вставить цитату и оформить ее по ГОСТу, смешно, но об этом позже, а может и никогда) настойчиво и уверенно не давал мне практиковаться в обычном для меня смысле этого слова, пытаясь каждому нашему разговору придать легкий флёр ненормальности и сверхидейности. Разбавляя рассказы о радиолокационной отражаемости океана байками о том, как советских ученых в 87 году встречали на Бали местные девушки, он донес до меня таки на подсознательном уровне самую главную, самую важную вещь этой практики.
Так, как я люблю атмосферу, можно полюбить всё, что угодно.
Стоит только вжиться в его проблематику. Стоит только попробовать узнать законы, которым подчиняется его существование. Знаете, я недавно прочла книжку, в которой явственно давалось понять, что единственные законы, которые не противны Богу по самой своей природе – это законы физики.
Я люблю море. Другой, не потребительской любовью, но любовью созидателя. Как атмосферу. Как астроном любит звезды. Как физик любит мир – чисто и с уважением к Творцу. Как явственно я чувствовала сегодня присутствие Бога! В каждой волне, в каждом запахе видна была Его рука. Сегодня я стояла и это был не просто теплый осенний просоленный ветер, это были не просто блики и барашки, это была квинтэссенция атомов, законов, величественных и прекрасных, квинтэссенция жизни, случайностей, хаоса и порядка.
Это было великолепно.

« - Человек с набитым глазом оценивает скорость приводного ветра по площади, занятой пеной от обрушения волн. И вот да кстати, когда мы были последний раз в Японии у Ямамото…
- Так какая же сейчас скорость ветра?..
- Семь метров в секунду».

С дальневосточной любовью,
Ваша, Вереземская.