Ортега и Гассет, рассуждая по поводу философии Декарта, утверждая что тот, открывая новый философский мир, одновременной уничтожает его, поскольку после Декарта само Я, мыслящий субъект, поглотив внешний мир, оказался заточенным в своей субъективности. Вощем, простенько в трех словах, показал безусловное непонимание картезианства. 

Хотя с другой стороны, Мамардашвили в своих прекрасных "Картезианских размышлениях" с точность до наоборот, так много и глубоко умствует по поводу Декарта, что философ в этих красивых рассуждениях потихонечку сходит на нет, стирается в мелкую пыль знаков препинания, метафор, интонаций, рефлексии длинных речевых периодов, и артистичных пауз....

Так - Декарт - как повод для собственных умственных построений, оказался гораздо более продуктивным, чем он же - , но только как область приложения академической историко-философской рефлексии...

Наша с вами современная философская мысль не что иное, как плод и результат той европейской извращенности, имя которой история, то есть той одержимости постоянно идти вперед, считать череду поколений эстафетным бегом, где каждый превосходит своего предшественника, дабы быть превзойденным своим последователем.

1.
Согласно Сенеке (Письма,88,44) Парменид утверждает, что из того, что мы видим нет ничего, но все же одно есть.

Его (Парменида) ученик и любовник Зенон Элейский решил отделался от ненужных онтологических хлопот. В лучших традициях тайнознания он утверждает, что вообще ничего и никого не существует.

Во всяком случае Исократ,10, 3 [= 82 В 1] пишет следующее: Если верить Пармениду, то ничего нет, кроме одного, если Зенону, то и одного нет.

2.
Мы всегда подозревали, что Зенон был возможно самым мужественным из элейцев. Недаром еще в юности нам запомнилась вот эта его докса: "Легче окунуть в воду мех, наполненный воздухом, чем заставить силой какого-либо хорошего человека совершить что-нибудь вопреки его воле"

А вот еще пример: Когда тиран Дионисий спросил его: - Зенон, что дает философия?,-  Он ответил - Презрение к смерти.

3.

Позже, арестованный по подозрению в заговоре против тирании, он по приказу Дионисия был подвергнут истязаниям - бичеванию и пыткам. На протяжении всего времени Зенон оставался нечувственным к страданиям.

Тиран пытал его о сообщниках, требуя чтобы тот выдал их. Зенон Элейский ответил: "Будь у меня сообщники, ты бы уже не был тираном" -

И еще рассказывают, что потом, чтобы навсегда прекратить разговоры, он откусил свой язык и выплюнул его в лицо палачу.

Это наглядный пример нам.. Потому что только такой парень и мог придумать апории "Ахиллес" или "Лысый", а потом, откланявшись, вежливо сказать несуществующему миру идитынах..

4.

В нашу стагнирующую эпоху, где больше никому ничего не интересно, мы утопаем в информации о совершенно ненужных нам людях. И если захотим, в один клик можем запросто узнать о них что угодно. Но только все равно мы никогда не узнаем, что это за люди. Сами они так и останутся для нас неизвестны и непредсказуемы.      

...Cократ не написал не одной книги.
От него ничего не осталось.
Он не был спекулятивным философом....

Неужели можно так скучно писать про Сократа?
И самое удивительное, что это делает Мераб Мамардашвили ("Лекции по античной философии". М., Аграф, 2002), которого невозможно заподозрить в метафизическом скудоумии.

Возможно сработал резонанс трепетов или какая-то другая незавершенность. Нечто не позволило ему по другому обозначить это скопище иронических нелепостей, от которых эрудитам вроде меня впору схватиться за голову и ужаснуться. Не желая расписываться в своей нечестности, отсутствии юмора, слишком доверительном отношении к окончательным суждениям, он воспринимает Сократа, не как абстрактного клоуна, а как свое собственное переживание, сугубо личное и абсолютное.

Никакой одержимости строгостью мысли: просто попытка навести порядок в простых словах, очистить их от смыслов и выявить четкую идею. Поэтому он думает о Сократе, независимо от приказа, поскольку свободен думать не подчиняясь. Думает что попало, напропалую сообщая свои мысли о нем, столь же несовершенные и переменчивые как предмет дискурса.

Это позволяет непрестанно создавать себе все новые и новые лица.
Он приумножает коллекцию собственных масок, уподобляя себя своему метафизическому увлечению, он увековечивает его комедиантское кривлянье.

И что-то очень тонкое, возможно чувство стиля, а возможно неизбывная печаль и жалость к себе не позволяют ему достигнув апогея, выродиться и превратиться в конце концов в карикатуру.

Настоящему философу нечего терять кроме скуки. Ведь еще Вольтер - этот монстр рассудка, заметил: "Искусство быть скучным состоит в том, чтобы говорить все."