Это случилось в северной Атлантике, 4 июля 1961 года, на советском подводном атомоходе: авария реактора! Не щадя своей жизни моряки спасали корабль. И спасли. «Секрет» о подвиге хранился 30 лет.
Сегодня смотрела (конечно уже не в первый раз) этот фильм! Несмотря на все недочеты он мне нравится! Я не хочу сейчас говорить о том, что в нем было правильно, а что нет! Ведь думаю создан он не для этого! Ну конечно, возможно, что изначально ради денег! Но для меня в просмотре этого фильма это не главное!!!
"Не думаю, что не земле найдется много людей, побывавших на ядерном реакторе. Не строящегося, не демонтированного, а самого что ни на есть настоящего, «живого», взбунтовавшегося, вышедшего из повиновения… Это случилось за двадцать пять лет до Чернобыльской трагедии, в июле 1961 года. Главный старшина Иван Кулаков добровольно спустился в чрево отсека атомной лодки с поврежденным реактором, чтобы спасти экипаж и корабль от неминуемой гибели… "
"...4 июля 1961 года лодка находилась в Норвежском море,в сотне миль от острова Ян-Майен, если память не изменяет. В это время я нес вахту в центральном посту. Внезапно сработали приборы радиационного контроля. Резко упало давление в первом контуре одного из реакторов. Сработала аварийная защита… До сих пор помню интонацию доклада одного из специалистов реакторной группы: «В первом контуре – давление – ноль». Что значит - ноль? Резко возросла температура. Заклинило главный и вспомогательный насосы первого контура, обеспечивающие циркуляцию теплоносителя. Упал уровень в компенсаторах объема. Начала возгораться краска на обшивках отсека. Вот-вот вспыхнет пожар…
...Все хорошо понимали, тот кто первым спустится в отсек, получит смертельную дозу облучения. Вызвался лейтенант Борис Корчилов. Молодой такой, симпатичный парень. С матросами только на «вы» – интеллигентный парень. Это было его первое «море» – на лодку пришел сразу после училища. С ним пошли еще несколько человек. Все из реакторной группы. Им никто не приказывал, сами вызвались. Они пожертвовали собой ради спасения корабля и экипажа. За два часа они смонтировали и запустили систему охлаждения. В реактор хлынула вода. Это спасло от теплового взрыва...Весь экипаж находился на верхней палубе, подальше от разогретого реактора. В отсек мы пошли вместе со старпомом. Я сам напросился на это задание. Считал, что лучше меня никто не сможет пустить в ход эти клапаны. Старпом страховал за выгородкой. Скажу честно: в реакторном я впервые ощутил жуткий страх. Шел словно в пасть к удаву. Я уже видел обожженные лица ребят из реакторной группы, знал, что такое атом. В отсеке никого нет. Только шум механизмов да хлюпанье воды под ногами. Трубопроводы, стенки светятся от радиации. Жутко…Эти два спуска обернулись для меня третьей степенью лучевой болезни, дозой свыше 500 рентген – мы тогда о бэрах ничего не слышали. В пять с лишним раз превысил допустимую дозу. Цифры эти я узнал позже, когда попал в Ленинград, в Военно-медицинскую академию… Помню, как перевезли часть экипажа на эсминец, а нашу лодку попытались взять на буксир. Из этого ничего не вышло: начался шторм, дикая болтанка. На атомоход нацелили торпедные аппараты с подошедшей дизельной лодке. Если на оставленную лодку попытаются проникнуть или захватить ее американцы – а они шныряли повсюду, - приказано было выпустить несколько торпед. Такое время было. Торпеды, к счастью, не понадобились. Атомоход отбуксировали в базу. Сначала хотели оттащить куда-то в Арктику и там затопить. Но пожалели. Отремонтировали, починили. Видел его потом не раз. Лодка и по сегодняшний день в строю. Сколько через нее экипажей прошло! Сколько ребят бэр схватили… С того света меня вытащил врач Григорий Ильич Алексеев. Сейчас он профессор, доктор наук, а тогда только начинал. Я поклялся на операционном столе, что, если выживу и у меня будет сын, назову его Григорием… Обещание не сразу, но выполнил. Сейчас утверждают: наши врачи мало умеют, больных надо вести в Штаты или ФРГ, платить за лечение валютой. За двадцать пять лет до Чернобыля Алексеев сделал мне переливание крови и пересадку костного мозга. Выполнил все, видимо удачно, потому что я сразу почувствовал облегчение. Мне вновь захотелось жить… Донорами моими стали курсанты ленинградских училищ, друзья-моряки. Во мне течет их кровь. Я живу с их костным мозгом...
Но не всем так повезло. О реакторной группе я уже говорил. Все восемь сожгли себя в реакторе. Ушли из жизни и многие из тех, кто получил дозу поменьше. Кто раньше, кто позже. Доктор Алексеев сказал, что меня спасло крепкое сердце. Тем, кто умер от радиации, посмертно дали по ордену или медали – в зависимости от воинского звания и должности. Замполиту и командиру – само собой… Корчилова, кстати, к Герою представили. Где-то наверху рубанули – авария, дескать, не повод для таких высоких наград. Остальные, в том числе и я, должны быть благодарны, что живы остались…
Меня комиссовали «подчистую». Дали вторую группу инвалидности, определили пенсию в размере 28 рублей плюс еще 4 рубля старшинских. Дуй, парень, на все четыре стороны!Попробовал устроиться на работу, куда там. Кадровики открывали мою медицинскую книжку и тут же выставляли за дверь. Лучевая болезнь в те годы тщательно скрывалась. О ней упоминали полушепотом в госпитальной палате. Вышел за ворота – забудь чем был болен! Государственная тайна. Врач, который сделал запись в моей медицинской книжке, был человеком изобретательным. Вписал и рука не дрогнула: астеновегетативный синдром. Вы знаете, что это такое? С таким диагнозом только в «психушку» примут. Спасибо, удружил…"
Главный старшина Иван Кулаков
"Едва эти 11 человек разместили в первом отсеке, в нем сразу стало 9 рентген/час. Когда я сообщил Затееву, он предложил раздеть их и одежду выбросить за борт. После этой процедуры в нашем отсеке стало 0.5 рентген/час. Но сами эти ребята излучали значительно больше, особенно когда их рвало. Наш доктор Юрий Салиенко обработал каждого спиртом и одел в наше аварийное белье. Я дал «радио» на ФКП «Стою у борта К-19. Принял на борт 11 человек тяжелобольных. Обеспечиваю К-19 радиосвязью. Жду указаний. Командир С-270». Приблизительно через час в мой адрес пришли телеграммы от Главкома ВМФ и Командующего Северным флотом почти одного содержания: «Что вы делаете у борта К-19? Почему без разрешения покинули завесу? Ответите за самовольство».
А мы продолжали стоять у борта. Больными в первом отсеке занимался доктор. Старпом Иван Свищ вместе с помощником командира К-19 Владимиром Ениным заводили швартовые концы с нашей кормы на их нос, чтобы попробовать отбуксировать подводную лодку. Но как только мы давали ход, обтянувшиеся концы рвались, как струны. Все попытки были тщетными – с буксировкой ничего не получалось.
На аварийной лодке запустили дизель-генератор и радиоактивный дым с брызгами повалил нам в лицо. Естественно, я попросил Затеева остановить машину. Тогда он вызвал меня на нос для совершенно секретных переговоров. Только тогда я узнал, что у него колоссальный тепловой режим в реакторе и он с минуты на минуту ждет… атомного взрыва. Оставалось радоваться, что мы в эпицентре и в случае чего не останемся калеками.
Никакие иностранные самолеты над нами не летали. Но на всякий случай мы разыграли и такой вариант: если появится американский военный корабль, то все перейдут к нам на лодку, а К-19 будем топить. Для этой цели была отдана команда командиру БЧ-3 нашей лодки Борису Антропову приготовить две боевые торпеды. К счастью, этот акт применить не пришлось.
Матросы, старшины и офицеры нашей лодки делали все возможное, чтобы облегчить страдания больным. Матросы-торпедисты в первом отсеке кормили больных с ложечки.
Прошло еще двое суток. Погода стала улучшаться, вода уменьшаться. Получили «радио», что в районе Нордкапа будем высаживать людей на другие миноносцы. Подойдя к точке встречи, обнаружили два миноносца проекта 30-БИС. К этому моменту нас нагнала лодка Г. Вассера.
Чтобы не добить и окончательно не утопить свою поврежденную лодку, я предложил командиру одного из миноносцев следовать в ближайший фиорд и там, на спокойной воде, принять у нас людей. Так мы и сделали.
На фоне общей порядочности и смелости, имел место факт трусости. Коротко о сути дела. Когда мы ошвартовались к борту К-19, то первым к нам на лодку перебежал вполне здоровый человек, а уж после перенесли трех тяжелобольных. Передавая мне бланк шифрограммы для передачи на ФКП Затеев попросил передать ему обратно бланк, как документ секретной и строгой отчетности. Ну и когда радиограмма была передана, я обратился к этому первому покинувшему лодку матросу, чтобы он передал бланк Затееву. И услышал в ответ, что он не матрос, а офицер и является представителем одного из управлений штаба флота и обратно на аварийную лодку не пойдет. Тогда я приказал ему отправляться в первый отсек, где находились уже одиннадцать тяжелобольных. Он мне ответил, что туда он тоже не пойдет и доложит командованию флота о монм самоуправстве. Его неподчинение я расценил как бунт на военном корабле, о чем сообщил ему и всем присутствующим на мостике. После чего приказал старпому вынести пистолет на мостик и расстрелять бунтаря у кормового флага. Старпом начал спускаться в центральный пост за пистолетом. Штабист понял, что с ним не шутят, и, изрыгая угрозы, пошел в первый отсек. В дальнейшем он первым перебежал на «Бывалый». Я не стану называть фамилию и имя этого человека только потому, что, как сказал мой замполит С. Сафонов, он не струсил, а просто «дал моральную утечку». И еще я не называю его фамилии, потому, что за этот поход он был награжден орденом. А ордена у нас зря не раздаются. Так нас учили.
Начальник отдела кадров соединения подводных лодок Караушев, встретив меня на пирсе, сказал, что на наш экипаж подготовлены наградные документы. С его слов меня представили к званию Героя Советского Союза. Но пройдет месяц (лодка уже стояла в доке), и Глеб Караушев скажет, что наше награждение не состоится, так как Никита Сергеевич Хрущев, не разобравшись, на чьей лодке была авария, на моем представлении напишет: «За аварии мы не награждаем. Н. Хрущев».
В медицинских книжках моряков наших трех экипажей не оставили ни единой записи о полученных дозах радиации.
В конце июля 1961 года, находясь в отпуске в Зеленогорске, случайно встретил похоронную процессию. Как мне сказали провожающие, хоронили моряка-подводника с Севера. Я спросил «А от чего умер?» – «Током убило», - ответили они. «Как фамилия покойного?» – «Рыжков». Да, это тот самый главный старшина Борис Рыжков, который в числе первых трех на носилках был перенесен в наш первый отсек. Когда нас горький опыт чему-нибудь научит?
А между тем после аварии аварийная подводная лодка получила печальную кличку «Хиросима». Впоследствии на «Хиросиме» была еще одна авария, и также с гибелью людей.
Только теперь, по прошествии многих лет, я понял, почему нас так плохо тогда приняло руководство судостроением – мы привезли не только больных, мы привезли вещественные доказательства несовершенства проекта, неотработанности узлов и отсутствия четкой методики эксплуатации новой атомной лодки.
Умерли от лучевой болезни в июле 1961 года капитан-лейтенант Ю. Повстьев, лейтенант Б. Корчилов, главный старшина Б. Рыжиков, старшина 1-й статьи Ю. Ордочкин, старшина 2-й статьи Кашенков, матросы Пеньков, Харитонов и Савкин.
В 1970 готу от последствий облучения умер командир БЧ-5 капитан 1-го ранга А.Козырев.
Вечная им память!"
командир С-270 капитан 3 ранга Ж. Свербилов
CR http://www.library.by/special/k-19/contents.htm
И после этого вы хотите мне сказать, что в моей стране нет достойных людей???? Никогда не поверю! А сколько еще тех, чьи судьбы остаются неизвестными? А сколько еще тех событий, которых мы возможно никогда не узнаем??? Я живу в этой стране!!! Я горжусь ее гражданами... Нет... не все такие, но пока живы, пока остаются такие люди, я не могу, не имею права оставлять мою страну! Что бы там не говорили! Какой бы плохой или хорошей она не была... это моя страна, я в ней живу с тем, что она мне дает, с тем немногим, что даю ей я! .... И это не простые слова, это не пафос нет! Я в жизни мало плачу, даже скорее совсем не плачу, крайне редко! Но когда я слышу о таких людях, когда я читаю их судьбы мне хочется плакать... НЕТ не из жалости, а наверное от гордости за свое отечество как ни громко это звучит! Вечная им память! Вечная память всем тем, кто совершает такие поступки, отчаянные может быть поступки, но они их делают! Наверное, это не только их работа - это их судьба!
Надоело работать АднАзнАчнА!!! Не хочу, не буду! Завтра наверное последний день, когда мы сможем быть вместе и только вдвоем, поэтому мы его проведем хорошо и тоже вместе! 
