К разговору - то, что не надо писать письмами.
Знаешь, я на своей шкуре прочувствовала в свое время обе роли - и разлучницы, и женщины, звонящей с Его номера.
Я помню, как сердце ухает вниз, в пятки, и глухо стучит, когда он обещает уйти от нее к тебе, как ты говоришь "не надо, нельзя", а он не понимает, сопит удрученно в трубку; как в мокрой тишине рассвета ты стоишь на перекрестке собственной судьбы и очень не хочешь оттуда никуда идти, но кто ж тебе даст. Как думаешь о ней: какая она? кто она? как ее зовут, любит ли она макароны? Как избегаешь разговоров и встреч с ним. Как вы все же встречаетесь, и ты тонешь в его шепоте, потому что не можешь не утонуть. Как потом тебе звонит она - холодная, опустошенная, одинокая, отчаявшаяся. Говорит о нем - какой он хороший, как она его любит... просит его беречь. Очень старается не заплакать. Ты представлешь себе: вот сейчас она сидит на краешке кровате, комкает в руках носовой платок, у нее красные глаза, у нее на коленях кот. Ты обещаешь оставить его в покое. Ты пропадаешь из его жизни, отдаляешься, исчезаешь. Они разберутся сами.
Вторая сторона болезненнее, тоскливее. Всем ясно, что изменить что-то ты можешь только сама, и ничья помощь тебе не в плюс. Это тихое, безнадежное унижение, когда ты сначала замечаешь в его поведениях мелочи, несоответствия, ложь врасброс, потом он начинает поздно приходить домой, прятать глаза, смеяться. Все время просиживает в аське или строчит смс в телефон. Постепенно, случайными взглядами на экран, ты выучиваешь ее имя.
Потом наступает холод. Он говорит «не твое дело», и ужинает один, безотрывно смотрит в окно, выгоняет из комнаты, разбирая фотографии с флешки в фотоаппарате. Ты покорно уходишь, он улыбается вслед. Через несколько дней он забывает залочить экран, и ты смотришь на ее лицо, на ее фигуру, на ее одежду; смотришь и не понимаешь, чем ты хуже и что он нашел в ней.
Потом он звонит ей вечерами и они разговаривают часами. Когда он уходит в туалет, ты списываешь из его мобильного ее номер. Прячешь. Сидишь в ванной, обнимая колени, сверху падает вода, поднимается пар, и ты напеваешь себе под нос, чтобы не слышать, как он смеется в телефонную трубку. Ты плачешь.
Потом он будит тебя ночью, и вы занимаетесь сексом, бурно, жестко. Он не открывает глаз, и шевелит губами. Ты знаешь, что он думает не о тебе. Ты оставляешь себя ему и закрываешься где-то глубоко-глубоко внутри, чтобы он не видел твоих слез и твоей боли.
Потом он не приходит домой, пропадает сутками. Не отвечает на звонки. Не говорит, когда будет. Сначала ты ревнуешь, потом злишься, потом начинаешь серьезно волноваться, и наконец звонишь ей. Она говорит – да, он здесь, а кто вы? – и в твоем горле нарастает холодный ком, как из склизской мокрой муки. Ты выбираешь – его счастье или твое? – и отвечаешь «сестра» или «подруга». Она, конечно, все понимает, но ведь дело не в этом.
Потом, однажды, ты находишь в его сумке ее вещи.
Потом ты звонишь ей. Говоришь, кто ты, просишь уйти. Оставить его в покое. Не разрушать то, что у вас есть. Хотя у вас уже практически ничего не осталось. Ты говоришь с ней спокойно, как бы на равных; в горле горько и ты сживаешь пальцами край стола до боли, чтобы только в твоем голосе не было слез. Чтобы было так, как будто ты сильная, взрослая, все, что угодно – но чтобы она тебя не жалела.
Потом, иногда, он возвращается.