Капает за окошком растаявший снег. Словно пульс. Правда, истинная правда – стук за окном диктует ритмы его сердцу. Он лежит на диване, слегка бледен и одинок. Кисть руки, украшенная серебряным кольцом, сжимает переплёт книги. Грустный Лорд запрокинул голову и его глаза судорожно бродят по книжным строчкам, разбиваются об книжные рифмы/рифы. Сквозняки кружатся над ним, словно соколы, ворвавшиеся в его дом через открытую форточку. Холодные воры, воры тепла. Грустный Лорд потирает в ознобе свои плечи, молод, но так стар в своих внутренних рассуждениях. На его столе стынет пахучий чай, и тишина лежит с ним рядом, обнимает его за талию, следит за ним. Грустный Лорд очень устал, и сейчас просто отдыхает. На полу бумага вся испачкана его рисунками, на его пальцах чёрные следы от ласки карандаша. В его зарисовках застыла война, застыли моменты счастья, кто-то падает из окна, кто-то гладит собаку, кто-то совсем один лежит на диване с книгой в руках. В его рисунках он сам. Грустный Лорд дышит тихо, и чёрная рубашка совсем незаметно колышется на его груди. Грустный Лорд полюбил грустить. Стены стонут от тяжести картин. Скоро он уснет, пожелав самому себе добрых снов. Грустный Лорд видит странные сны, чуть страннее чем его жизнь, чуть добрее. Грустный Лорд слышит, как течёт талый снег, представляя что это дождь, представляя что зимы нет. Перед сном он как юный гот задует свечи. Грустный Лорд знает как красиво на небе горят его сёстры/звёзды. Он там плавал. Грустный Лорд знает как взращивать вереск надежды. Знает как склеивать битое сердце, как ловить листья с умерших деревьев, и снимать с них белых котов. Но это завтра, а сейчас он устал, ему нужен крепкий сон. Грустный Лорд пишет посты, когда ему некому рассказать свои мечты, свои мысли, свои победы и ошибки. Пошептаться о величие света и злорадности теней. Побеседовать о самом себе…

«Я был первым из всех , кто крикнул «Знаю!»,
Я был первым, кто промолвил «Верю!»
Я слышал ещё в колыбели рулады звёзд,
Я внимал кричащим кометам.
Я видел, как ласкали друг друга день и ночь,
Юные, и ещё не познавшие вечность.
Я смеялся над глупостями которые шепчет ветер молодой листве,
И подсматривал за тайными танцами кругов на воде.
Я видел за гранью времени, как эфир течёт между пышных небес.
Я подслушивал причину и последствия всех выпущенных улыбок,
Всех рождённых на свете слёз.
Я был самой большой ошибкой этого мира,
Потому что единственный видел его насквозь…»
(As Ferrys Nikn [Мифы серой пустоши])

Однажды меня спросили, что бы я изменил в своём мире, если бы на то имел право. Я ответил, что отнял бы у себя умение совершать ошибки. Наверное, я этого всё же добился. А точнее я просто осознал простую для всех нас истину – всё так как и должно быть, а значит, ошибок не бывает. Високосный год стал годом совершенствования идеалов, разжигания тех звёзд, к которым надо стремиться, рисования портретов тех, на кого там, в конце мы станем похожи. Сложная задача – удержать в руках мир. Справился ли я с этой задачей в этом, смогу ли справляться дальше – судить не мне. В этом году я много рисовал, я вселял в листы, в пластилиновые формы, свои эмоции, свои мечты. В этом году было так важно показать, всё что твориться у меня внутри, за дубовыми ставнями. 2008-ой стал годом оживших крыльев, стал поводом с улыбкой встречать каждый новый день, стал палачом многих моих надежд. В этом году осталось достаточно не случившихся встреч, может и к лучшему. Самое главное для меня сейчас – я ни о чём не жалею. Год дал мне много, духовного, не ощутимого. И спасибо ему за это. Спасибо за уроки – трепетные и жестокие, тёплые и холодные, проведённые в неге и безумной боли. Такие ценные, слегка придушившие во мне моего ребёнка.

Спасибо Вам, за то что каждый мой день наполняли эмоциями, за то что не даёте угаснуть, за то что поддерживаете во мне огонь. Прекрасные мои, спасибо за то, что Вы были и есть. Мои чувства ко всем Вам не уместить ни в одной строке. И пусть я говорю об этом слишком редко, только в этот день. Вы самое главное, что у меня сейчас есть. И не важно радость или боль Вы несёте ко мне, спасибо за ещё один год проведённый с Вами. Я желаю Вам, наверное, не самых лучших вещей. Я желаю Вам всегда уметь отдавать, даже если у Вас ничего нет. Я желаю Вам с улыбкой смотреть на всю боль повседневных дней, подобно лани что смеётся в лицо бегущему на неё льву. Я желаю Вам всегда иметь ввиду, что количества добра и зла вокруг зависит от Вас, и ни от кого другого. Я желаю Вам помнить что всё в Ваших руках. Я желаю Вам оседлать быка, но не идти с ним на войну, а сеять и взращивать поля, взращивать там мечты, пророческие сны. Я желаю Вам каждый миг раскрашивать холсты Ваших дней в самые великолепные цвета. Никогда не убегайте от своей природы, и берегите себя. Вы слишком бесценны теперь, каждый из Вас.
Вечно Ваш As Ferrys Nikn.



1.Вещь года:
Духовная: Блокнот (все мои сны, мечты, надежды, которые успел нарисовать)
Материальная: mp3 флешка («Мир без музыки был бы ошибкой» (Ницше))
2.Цвет года: Вечно серый
3.Время суток года: Утро
4.Подарок года: Каждый прожитый день
5.Фраза года: «Найдите мне ангела, и я подарю вам конфетку»
6.Мечта года: Мечтой быть перестала
7.Несбывшаяся мечта года: Таких нет.
8.Место года: Аттракционы в Парке Горького
9.Открытие года: Да много их было…
10.Песня года: После 11 – «Крылья»
11.Группа года: Ольга Арефьева
12.Программа ТВ года: Искривление времени
13.Подвиг года: о подвигах обычно молчат…
14.Ошибка года: Беспричинная злость на её заслуживших…(как-то так)
15.Безумие года:
16.Мудрость года: «Настоящая птица никогда не изменит своей природе, природе небес» (As Ferrys Nikn)
17.Потеря года: Время…
18.Книга года: Библия
19.Фильм года: «Небо над Берлином»
20. ICQ статус года: «Кажется всё…».
21. Порок года: Жестокость.
22. Добродетель года: Понимание
23. Число года: 2012.

"Никн с нескрываемым отвращением взял двумя пальцами что-то напоминавшее пальто. Сквозь его чёрную тушу пробились лучи солнца, упав ему на лицо. Он взглянул через одну из дыр на жадно глотающего холодное пиво Рейга.
- Чёрт, друг, что ты с ним сделал?
-Это моль.
-Воистину, очередной шедевр этого мира. Величайшая проекция нашего всеобщего гниения, тления. Сколь первородно-велик закон непостоянства вселенной, что даже мелкая тварь, моль исполняет его с превеликим насыщением.
Рейг откинулся на спинку потёртого и скрипучего кресла, почёсывая небритую вот уже четыре дня шею.
-Не смей заходить в мой сортир!
-Почему?
-Я не выдержу, если ты начнёшь и по поводу него распускать свои философские бредни…"
(As Ferrys Nikn "Евангелие трёх небес"(Часть III))

Столько красок смешено в один бокал, столько чувств потрачено напрасно. Когда на нас не смотрит ни одна душа, когда мы спрятались за занавеской ночи - кричи, бей стёкла, смейся просто так. Нет осуждения, нет предвзятой скорби, по нашим порченным в апатии умам. Никто не подставляет меру, линейкой не пытается измерить все недостатки застрявшие внутри, подтёки лести на губах, наивность слёз текущих бесконтрольно, наивность глаз, не мудрость слова. Ничто не рвётся рушить и сжигать дома построенные внутри, из плит надежды и мечты. И тихий голос не шепчет пряных слов, и крик не произносит имя, лишь музыка в наушниках, лишь дерзкие огни чужих, неполноценных улиц. И я на сотни лет моложе, опять неистовый ребёнок, опять ошибки и зрачки впиваются в глаза прохожих, в смешные огоньки сигар, хвостатым дымом режущие воздух и город, с которым скоро предстоит проститься. И тонкий почерк на листке: «Мне не с кем будет выпить кофе, мне не с кем будет падать вниз, мне не с кем поделиться вот этим миром, без границ…»

Что с нами стало? После стольких лет войны со стереотипами и лже-идеалами. Во что превратились наши мечты, наши скромные желания? Помнишь, как я сжимал в ладонях камни? Я верил, что они превратятся в птиц, в херувимов с сапфирными сердцами. Когда-то я как Архангел летел по мокрому асфальту, отражаясь во всех его чёрных гранях. Куда пропали эти крылья дождливых порывов, куда делась эта богоизбранная наивность благодаря которой я мог Жить? Что с нами случилось? Я писал Тебе поэмы в зареве свечи, я видел тебя в эффирных снах, я каждую секунду своего существования посвящал твоим глазам, ударам твоего сердца. Я ждал встречи с тобой, как Антихрист ожидает последнего дня. Я дрожал при мысли о мечте увидеть тебя. Куда пропала надежда на Хеппи Энд? Теперь мне снятся совсем иные сны, теперь я пишу другие стихи, посвящённые совсем другим реалиям моей судьбы, другим голосам дребезжащим в мраморе стен, которые будут хранить их до конца своих дней. Что с нами произошло? Мы отрастили шипы, как серые розы научившиеся говорить. Мы стали колоть, мстить, поражать, убивать и жалеть, жалеть, жалеть, жалеть себя и других. Роняя свои лепестки, как только до нас дотрагивается осень. Мы стали благородно–жестокими, мы научились судить не судя. И казнить прощением за все выстрелы в наши сердца, самым острым мечём всепрощения. Мы стали слишком идеальными мастерами игры в человеческую жизнь. Что с нами произошло? Где наши враги, которые кидают в спины тяжёлые камни непонимания, где удары полоумного кнута, где брань летящая в нас, где наши ненавистные палачи которые казнят нас за нашу веру в сны, в мечты и надежды, куда они исчезли? Помнишь - я кричал. Помнишь, как я стоял на взлёте одиннадцатого этажа, и проклинал небо, грозу, которая била в телевизионные антенны, я дрожал и посылал в мокром исступлении самые безумные проклятия небу. В лицо грязным облакам . За то, что я в неведении о себе, за то, что сиротой рождён на свет, за то, что брошен в пепел сигарет и листков прошлой жизни. Где теперь эти эмоции, где этот гнев, дававший силы на такие великие подвиги, такие великие стихи, такие безграничные грёзы? ...что с нами стало теперь? В эти часы безысходности. В этих строчках последней главы. В этой прелюдии послесловия… Во что превратились мои посты? Откуда в них столько искренности – скучной и бесформенной. Когда я успел окончательно осознать что длинные тексты действительно практически никому не интересны. Неужели это и есть окончательное умение, мастерство Жить на земле? Неужели это очередной конец… и почему так рано…

Чёрт побери… забыл совсем… я же не светлый… Я один из того стада ангелов, которые не плачут над чужой смертью…

Серый асфальт…
серый экран…
Серый карандаш…
серый пепел…
Серый воск…
серый шарф…
Серый Я…
[As Ferrys Nikn (Пернатология)]

Когда горизонт доест мой силуэт,
И ветер сметёт с дорог пунктир моих стоп,
Следы моей жизни оставит здесь время.
Ведь никто никогда не исчезнет бесследно.

Обо мне напишет неумелый поэт,
Путая рифмы с междометием слёз.
Моё имя утонет в рыжей листве,
Лишь осень ударит по кронам берёз.

Но я останусь туманом на оконном стекле,
Отпечатком ладони на мокром песке.
Возле берега моря, где белые чайки
Ещё очень долго будут плакать по мне…

[7 августа 2008 года. (12:20:23-12:23:23)]


Зачем?...

"-Ты тоже замечал, что чаще всего о землю разбивается тот, кто постоянно смотрит в небо, заворожённый течением облаков? Спотыкается о камни, врезается в грязно-серые тела уличных столбов."
(As Ferrys Nikn "Калейдоскоп чудес")

Стучится дождь в окно надежды,
И мы хотим любить как прежде
Своих детей, отцов и матерей,
Забыв про горе прошлых дней.

Замёрших пальцев тяжек плен.
Вот первый вздох – и в лёгких снег,
Вот первый стук - и в сердце лёд.
Проснувшись тут же клонит в сон.

Но мы надеемся как прежде,
Любить газонов изумруд.
Нас изотрут в песок недели,
Нас по горам развеет ветер.

И сотни лет скитаться нам.
Но мы мечтаем жить как прежде,
Беспечно обгоняя время,
Назло всем алчным холодам.

(18.06.08)

Самый страшный и чёрный день наступит тогда, когнда сбудутся все наши мечты... И будет нечего шептать про себя, задувая свечи на праздничном торте...
(As Ferrys Nikn "12 свеч")

Воспоминаний целый омут. И тонут в нём все следующие дни. Память однажды отпадёт, заблудится в ногах прохожих. А к вечеру отдастся в руки тому, кто подберёт. А я забуду над головою звёзды, забуду крики сотен тысяч голосов. Забуду все минувшие шальные ночи, без сна и отдыха, без права на минуты грёз. В биении чужого сердца, там за границей потолка, я буду снова так беспечно видеть сны, не просыпаясь от будильничъего звонка. Но через много пролетевших дней, вдруг ненароком вспыхнет прошлое, закопанное в песках других проблем. Уколет сердце и снова оживёт в душе…


Самооправдание – как нарисованная на стенке дверь. Как будто выход, но все-таки тупик. Так почему так много их, там ищут понимание, в фальшивых выходах из своих проблем? Быть может я один из них… но этого сам не понимаю.

Нам полетать бы там, в запутанных ветвях,
Где прятки ангелов небесных, где буйный ветер
Запутался в листве и незаметно,
Уснул у старых вязов на руках.

В плащах заоблачного цвета,
Нам полетать бы там, где падают кометы,
Где безответно, зовёт кого-то мудрая сова,
Совиный мир весь уместив в своих глазах.

Ждут небеса, и светит солнце,
А мы лишь медленно меняем кожу,
Подобно кобрам и ужам сжимаясь в кольца,
От света защитив свои змеиные глаза.

По струнам бьют смычки дождя,
Зовут к себе, а мы в тепле и темноте,
Зажались по сырым углам и осуждаем тех,
Кто грезит о полётах к облакам.

Нам полетать бы там, в запутанных ветвях,
Подобно оторвавшейся листве,
Назло связавшей за ноги земле,
Чтоб убаюкал нас тот самый старый вяз.
(As Ferrys Nikn)

Ничто этого не изменит. Это болезнь. Это рак. Пульсирующий, вьющий свои щупальцы, прорастающий прямо в душу. Насквозь. Это приговор, контракт… Небо три тысячи лет назад тоже томило меня ожиданием дождя. Это мышьяк, впрыснутый в моё тело. Дыши, не дыши, у тебя вечно будет оставаться воздух, чтобы кричать. Эти бесконечные дни. Мы привыкли, у нас было достаточно время. Километры стихов, лент связавших земной шар оковами морского узла. Мы будем вечно спотыкаться о свои прошлые тела, о свои воспоминания оставленные там, позади. Это дуло мира у виска, это старость не ведающая своего конца. Жить, жить, жить, жить – эхо не познавшее своего творца, заблудившееся в междустрочии моего сотого поста. Этого невозможно понять, а порой и простить. Это яд, это вечный поиск глаз в толпе не меняющийся никогда. Этот ветер будет вечно... пожирать меня изнутри. Это птичий, истошный крик из-за невозможности лететь. Это наш с тобой ад, обман так долго таящийся в мраке запертых дверей. Это ФОНТАН…

"Никогда не пытайся убить надежду. Особенно чужую. Особенно когда не имеешь на это право. За это убийство или дают слишком долгий срок, или убивают слишком жестокой казнью." (As Ferrys Nikn)

Пора взрослеть, менять приоритеты. Нагнать на свою спятившую душу ещё веков шесть. Так же непосредственно, как и прежде. Я стану старой брошью, со стёртой к чёрту амальгамой. Я уже готов перестать начинать всё с начала. Всё кажется неистово глупым. Вскрытие вен в керамических ваннах, детские готические забавы. Люди – это дети, потерявшие право осознанно воспринимать всё то, что их окружает, всё то что они читают в книгах и чужих постах. Поменьше слушать таких. Вбила одна в мою голову свои кошмарные сны. «Люди прекрасны, а мы ничем не отличаемся от них» Догмы, побуждающие на скрежет зубов, действие. У них, людей, есть неоспоримый плюс. Стоит только перешагнуть черту, ударится телом о тень, как сразу начинает давить на пучок моих артерий и вен депрессивный плен. Совесть. Как она есть. Не пускает меня в образ злодея. Напоминает, кто я есть. Пора взрослеть, здесь становится непростительно душно, надо учиться смотреть на них, как на детей, полумёртвых от удушья своей юности. Скоро будет больше солнечных дней, а глаза прикроют чёрные очки, скрывающие взгляд. Снова прогулки в которых они будут нехотя рассказывать все свои секреты, все тайны что запрятали в тайниках, словно подростки свои ментоловые сигареты. Вскоре придётся закрыть всё это от чужих глаз. Не из-за обилия приторных строк. Просто одно из многих вещей, которые будят во мне отвращение, это непонимание чужими банальных частей моей незначительнрости, скрытых метафорами, аллегорическими превращениями. Что бы жизнь не казалась такой обыденной, какой она всё чаще мелькает в зрачках чужих…

Всё это - сложная игра в Бога. Я - Вечность без памяти. Я - Девятнадцать лет под маской иждивенца. Только вверх, глазами к небу. Чтобы однажды дотянуться руками до солнца, и не обжечься. Я – колебание и смятение пламени, колышущегося в потоках ветра. Ещё один год жизни мимо, ещё одна толика ответов в копилку моих знаний. Я рисую на запотевшем стекле трезубцы, тайные знаки понятные мне одному. Ода откровений запотевшему стеклу в день своего фальшивого рождения. Я реликвия перерождений, феникс, воскресший девятнадцатый раз. Я, Я, Я, Я, Я – эгоцентрист потерявший границы понимания, обретший невозможность закрытия глаз. Ас Феррус Никн – имя, которое никто не хочет знать. Которое забыли с самого начало. Обеденный стол, пустой, холодный как тени облаков над осенней листвой. Жужжащий от переизбытка СМСок телефон, мой дом, ставший приютом. День, когда меня забудут будет похож на этот, как двойник, копия ксерокса жизни. Всё это – сложная игра в Бога. Я – солнце Девятнадцать лет пролежавшее в пещерных чертогах. Я – дым чужих сигарет. Падший Бог – идол, к которому подобрали удачную рифму. Им можно, они другие. Достойные не понимать вечность. Дотянуться бы однажды руками до солнца, и не обжечься. Эта жизнь отличается от тех, что были прежде. Эти Девятнадцать лет стали вознаграждением, уроками которые принесли роковые плоды. Падший Бог – тень в междустрочии библии, эпиграмма между Некрономиконовских страниц. Я всегда ставил себя слишком высоко, и потому всегда так больно было падать вниз, Девятнадцать лет подряд, с балконных перил. Всё это - сложная игра в Бога. Трезубцы на стекле превратятся в капли, этот день станет воспоминанием, как и те что шли перед ним. Меня спасают от чужих - маски. Я верю в завтра, и ради этого уже стоит жить. Тянуться к солнцу, назло чужим рифмам к слову Бог, назло сетям из одиночества и чужой веры в сон, чтобы однажды дотянуться руками, и не обжечься об это пламя. О жар этой звезды, что «сияет на синем небе»... моей звезды...

«Земля разбилась, обернув своё тело причудливым узором. Дороги, шоссе, перебитые насмерть машинными пробками, обернулись трещинными, расколов эту однообразную материю. Под ногами, мир всё быстрее и быстрее догоняет, отрывая с мясом километры от этой полумёртвой высоты. Зарево света от штампованных на заводе фонарей слепит глаза, начинает жечь.
Очень давно, один маленький мальчик мечтал о небе, глупо роняя грёзы, в бедно-обставленной квартире, где плакала по ночам белая кошка. Этот маленький мальчик боялся теней, которые бросал в окно ободранный временем вяз, впуская в его детское сознание ежеминутно парад страхов, заблуждений и придуманных в одиночестве преград. Этот маленький мальчик играл с клубами сигаретного дыма от недокуренного бычка, которого взрослые забыли потушить в узком, четырёхстенном сортире, не сломав его тлеющую половину о брезгливо-белый фарфор старого, советского толчка. Однажды, этот маленький мальчик запускал с лучшим другом, на заднем дворе своей пропитанной насквозь дешёвым, постсоветским RAP-ом школы, голубого воздушного змея. Примеряя не себя роль этого деревянного креста, обмотанного голубым полиэтиленом. Этот маленький мальчик, привыкший к синякам и порезам от бесчисленных падений, из-за подножек, которые ставила ему судьба. Вонзая каждый раз в его спину жало засаленного, пропахшего горелым маргарином , тупого ножа. Мальчик умер, от передозировки воспоминаний о не наступившем «вчера». От переизбытка повседневного сна в его детских артериях и венах. Разбился удушенный поцелуем асфальта, который приласкал его после прыжка с проклятого небесами,четырнадцатого этажа. Это не твоя вина… …не моя. Он не дождался этого момента. Земля всё ближе. Моя рука отпускает по капли эти сотни километров. Адреналин завоевал сердце, и оно гонит его по лабиринтам моего тела. О чём я думаю сейчас? За двадцать три секунды до прыжка на землю? Я думаю о маленьком мальчике, который запуская голубого змея в серые небеса жалел лишь об одном. Только об одном, несмотря на скованность дня, от бессмысленности шагов и вдохов, несмотря на то, что шесть прожитых лет принесли только шрамы да ожоги от тех самых не потушенных взрослыми сигарет. Жалел что ни сегодня, ни завтра, ни вчера, не умел летать как этот крест, обёрнутый в голубой целлофан. Не умел летать, когда прыгал с четырнадцатого этажа. Не умел летать, как я. Параллельно смеясь над оттенками серебра заката, что отражается в бензиновой реке. Смеясь над завязанном в узел, задохнувшемся в муках, тоскливом шоссе. Смеясь над тем, кто метит порезами линии на своей руке, там внизу. Падая в негу смога городов, повседневного болота, в рощу суицидальных, четырнадцати этажных домов. Хорошо, что даже это отпускающее меня на землю небо забыло, что этим мальчиком когда-то был я…»
(As Ferrys Nikn «Калейдоскоп чудес»)

Люби! В любви одной ведь сила!
Люби хоть вечность, хоть одиннадцать минут.
Люби неистово, неповторимо.
Чтобы сгорев в огне её неумолимо,
Подобно мне стать тлеющим углём…
(As Ferrys Nikn)

Поэт не дописавший прозу, врач не долечивший душевную боль, художник измалевавший напрасно кипельно-белой краской холст.. Они доделают всё за нас, зашьют острыми нотами раны, дав возможность прожить ещё пару дней. Дней безумных, без сна и отдыха, сжигая в печи прошлое своих неисчисляемых депрессий-теней. Они не обратятся в тяжёлый груз, не превратятся в фальшивое облако звуков, в несовместимый с жизнью до-мажорный конфуз. Не предадут смычковым тлением, вскриком лопающихся от эмоций струн, выровняв гитарным грифом изломанный предрассудками путь. Они просто пролетают мимо непрерывным облаком, разделённые красками радужных дуг, друг за другом, вдыхая новые чувства, побеждая одновалентность повседневных мук. Они как никто иной понимают смертность гнетущей, бесконечно мёртвой зимы, и весеннее пробуждение желания, на яву видеть цветные сны. Они даруют умение верить, в неодушевленность их великих идей, превращая тебя в героя, твоего собственного театра музыкальных теней. Чудеса в .MP3 формате не нуждаются стать доказательством догмы, обнимая тебя локонами своих аккордных ветвей. Пленяя душераздирающей безысходностью рока. И красотой министрели, поющей о напрасно-сказочном завтрашнем дне.