Кто были мы, шестидесятники?

На гребне вала пенного

В двадцатом веке как десантники

Из двадцать первого.

И мы без лестниц, и без робости

На штурм отчаянно полезли,

Вернув отобранный при обыске

Хрустальный башмачок поэзии.

 

Давая звонкие пощёчины,

Чтобы не дрыхнул, современнику,

Мы пробурили, зарешёченное

Окно в Европу и в Америку.

Мы для кого-то были «модными»,

Кого-то славой мы обидели,

Но вас мы сделали свободными,

Сегодняшние оскорбители.

 

Пугали наши вкусы, склонности

И то, что слишком забываемся,

А мы не умерли от скромности

И умирать не собираемся.

Пускай шипят, что мы бездарные,

Продажные и лицемерные,

Но всё равно мы – легендарные,

Оплёванные, но бессмертные!

 

Евгений Евтушенко

 

 

Как умру, моё забудь ты имя.

После ласк в полночной тишине

С лучшими, чем я... Да, да, с другими

Говорить не надо обо мне.

 

Жены о мужьях, чтоб стыд утишить,

Нежно говорят, других любя.

Мне, когда случалось это слышать,

Больно было так, как за себя.

 

Если спросят, что так мало жил я,

Ты в своём ответе не таи

То, что я страдания чужие

Принимал всё время, как свои.

 

Василий Фёдоров

 

 

Давно ждала такого лета,

Чтоб каждый день лил синий дождь

И чтоб тепло было при этом,

Как в детстве сказочном точь-в-точь!

 

Чтоб ветерок качал берёзы,

Чтоб сливы падали в траву,

А на листве сверкали слёзы

Дождя, что дал им синеву.

 

Чтоб сладко стало от мечтаний

Со вкусом вишни на ветвях

И чтобы дождь принёс дыханье

Малины спелой на кустах!

 

Июль с грустинкой провожаю...

В дверях уж август озорной

С цветами жёлтыми, как в мае

И с вересковой тишиной.

 

Предъявит осени приметы,

Остудит росы на заре

И всё равно подарит лето

С дождём в сливовой синеве!

 

Татьяна Воронцова

 

 

У поэта соперников нету —

Ни на улице и не в судьбе.

И когда он кричит всему свету,

Это он не о вас — о себе.

 

Руки тонкие к небу возносит,

Жизнь и силы по капле губя.

Догорает, прощения просит:

Это он не за вас — за себя.

 

Но когда достигает предела

И душа отлетает во тьму...

Поле пройдено. Сделано дело.

Вам решать: для чего и кому.

 

То ли мёд, то ли горькая чаша,

То ли адский огонь, то ли храм...

Всё, что было его, — нынче ваше.

Всё для вас. Посвящается вам.

 

 

 

                   Кусочек неба упал на землю              

И зацепился за стебелёк.

Слегка качнувшись, судьбу приемля,

Волшебный звук свой издал цветок!

 

Звук необычный, но всем знакомый:

В нём сила ветра и шепот трав,

Тональность сердца, ночей истома,

Простора эхо и шум дубрав.

 

Он благовестом зло отгоняет,

Горстями радость всем раздаёт,

От нечестивых дом охраняет

Надежду дарит, тому, кто ждёт.

 

Своим звучаньем наполнит лето

И синей дымкой укроет луг,

День начинает, кудесник этот,

Чудесной нотой цветочных фуг.

 

Он с ветерочком пошутит звонко,

Смеясь, к ромашкам прильнёт порой,

Дню на исходе кивнёт легонько,

Сливаясь с небом во тьме ночной.

 

Ирина Гордиант

 

 

 

К ней смерть пришла и позвала с собою.

Её увидев, улыбнулась лишь…

И ей сказала: — Знаешь, я готова!

— К чему готова? — вдруг спросила Смерть.

Раз Бог призвал, то я готова. Смело

Шагаю в Рай. Бог заберет меня.

— С чего взяла Ты, что к себе зовет он?

За что же в Рай должны забрать тебя?

— Ну, как же, Я наверно заслужила…

Страдала столько, что хочу покой.

— А от чего же, расскажи мне, ты страдала?

Что было-то, ну расскажи, с тобой?

— Я с детства все терплю несправедливость.

Так часто все ругались на меня.

И в школе меня тоже унижали.

Утенком гадким видно я была.

А замуж вышла, стало еще хуже.

Мой муж гулял, и пил, и унижал.

И дети мне всю душу измотали.

Никто из них у гроба не стоял.

Когда работала, начальник был жестокий.

Кричал на нас, зарплату не давал.

И за малейшие проступки и просчеты

С работы, просто, сразу увольнял.

Соседи сплетничали за моей спиною,

Что мол, гулящая. Откуда все идет?

В подъезде, представляешь ли, мерзавец,

Снасильничал, ограбил. Кто поймёт?

— Ну, понимаю. А сама скажи-ка,

Хорошего, что в жизнь свою внесла?

— Была добра ко всем, ходила в церковь.

Молилась и тянула всё одна.

Я испытала в жизни столько боли,

Что Рай Христова заслужила я.

— Ну, ладно, понимаю, но осталась,

Пойми, еще формальность. Лишь одна.

Подпишем договор, и в Рай ступай свободно. -

Смерть протянула ей листок один.

— Там галочку, всего, поставить нужно.

Такое сделать должен каждый Христианин.

Но, женщину, как будто окатили.

Она читала и не верили глаза:

«Прощаю всех, кто сделал мне когда-то больно!

У всех прошу прощения я Сама!»

— Я не могу! Ну, разве справедливо?

Я их прощу. А как же наказать

Их всех, за то, что я жила и все сносила?

Им все простить? Такому не бывать!

А мне, скажите, у кого просить прощенье.

Пред кем виниться, спрашиваю Я?

Я сроду никого не обижала.

— А ты уверена? — спросила Смерть шутя…

— Да, абсолютно. — мигом отвечала.

— А что ты чувствуешь к обидчикам своим?

— Гнев, злость, обиду. Разве справедливо,

Чтоб я сейчас прощала это им?

— А если ты простишь и перестанешь

Свой гнев подпитывать, испытывать себя?

— Тогда внутри я буду неживая,

Тогда там будет только пустота.

— А эта пустота всегда с тобою,

Она и обесценивает жизнь.

Она и чувства все в тебе сжигала.

Ты к ней прилипла! Ну-ка, отвяжись!

— Я просто думала, что все, кого любила,

Те, для которых жизнь свою жила,

Меня оценят, воздадут по-чести.

Ах, как же ошибалась я тогда.

— Ты знаешь, что сказал когда-то Сыну

Бог, отпуская от себя его?

Ведь на Земле должны бы это помнить,

Все в мире люди. Все до одного.

«МИР НАЧИНАЕТСЯ С ТЕБЯ!» — сказал Он Сыну.

— Что это значит?

— Вот и не понял он.

А значит, то, что в жизни происходит

Зависит от него лишь, одного!

Поэтому, сама ты выбираешь

Страдать тебе или счастливой быть.

Теперь ответь, так кто, скажи, причина,

Кого в той боли ты должна винить?

— Так получается, сама Я виновата? —

Дрожащим голосом ответила она.

— Так, и кого теперь простить не можешь?

— Так получается, что лишь сама себя…

— Простить себя — признать свою ошибку,

Принять несовершенство для себя.

Простить себя — самой себе открыться.

Надеюсь, ты услышала меня?

Ты причиняла боль себе, сама решила,

Что в этом виноваты все кругом.

И кары, ты для них лишь попросила.

А дело лишь в прощении твоем.

Ты хочешь, что бы Бог тебя приветил,

Объятия свои, вдруг, распахнул.

Но, он не старец глупый добродушный,

Чтоб привечать страдальцев и глупцов.

Не для таких он сотворил то место,

Куда ты так стараешься попасть.

Сначала для себя самой создай-ка

Чтоб и тебе, и близким в нем жилось бы всласть.

И лишь тогда небесная обитель

Врата откроет для таких, как ты.

Ну, а пока на Землю возвращайся.

И райские там создавай сады.

Мир создавай, где есть любовь, забота.

Где можешь ты помочь самой себе.

И только лишь потом, заботиться о ком-то,

Чтоб не блуждать по миру, как во сне.

А знаешь, как наказывают маму,

Живущую лишь жизнями детей?

Он посылает ей детей, чьи судьбы

Ломают на глазах у матерей.

— Я поняла. Сама я виновата,

Что муж гулял и не был предан мне.

Что детям не смогла своим дать счастья.

Одна лишь я виновна на Земле.

Ведь я хотела, чтоб меня жалели.

Но, ведь, никто меня не пожалел.

Любить себя, что бы тебя любили

И Бог бы меня тоже полюбил.

— Запомни! Нет опасней «ЖЕРТВЫ».

Кто хочет вызвать жалость и страдать.

Ведь в этом заключается невежество,

Что Богу нужно жертву отдавать.

И никогда Он в Рай поверь, не впустит

Того, кто в жизни счастье не познал,

Иначе, в Его мире только будут

Кто в жизни себя «жертвами» считал.

А ты обратно уходи на Землю.

Учись любить, заботься о себе.

А лишь потом о тех, кто с тобой рядом,

Чтоб Бога радовать, коль жизнь дает тебе.

И женщина глаза свои закрыла.

И начала свой новый путь земной.

Под новым именем, и по другим законам.

И родилась она уже в семье другой.

 

Ирина Костомарова 

 

 

Румяное лето в венке из ромашек

Гуляет привольно в лесах и полях,

Оно согревает и птиц, и букашек,

Обласкана солнцем так щедро земля!

 

Повсюду летают шмели и стрекозы,

Шушукаясь с ветром деревья шумят,

В саду распускаются яркие розы

И дарят божественный свой аромат!

 

Однако, порой переменчиво лето:

То дарит жару и полуденный зной,

То капли роняет, как будто монеты,

Когда проливается дождик грибной!

 

Хоть в летние дни и бывают раскаты

Сердитого грома и дождь проливной,

Но лето теплом, ярким солнцем богато,

И ягод с грибами надарит с лихвой!

 

Инна Кузнецова

 

 

Как растёт при гриппе температура,

А грибница – после летних дождей,

Расплодились просветлённые гуру

Всех пошибов, и чинов, и мастей.

 

Говорят, не стоит спорить о вкусе,

Но несётся изо всех утюгов:

Будь в моменте. Будь в потоке. В ресурсе.

Будь осознан. Будь богат. Будь здоров.

 

Я готова поделиться секретом,

И пусть кто-то скажет: ах, чудеса!

Только суть саморазвития – это

Когда кто-то развивается сам.

 

А не учит жить других... Ну, такое...

Непосильная задача для них:

Совершенствуясь, оставить в покое

«Недоразвитых», несчастных других.

 

Безусловно, это крайне непросто,

Но, сдаётся мне, и есть высший дзен:

Занимаясь своим личностным ростом,

От других не ожидать перемен.

 

Не меняя всех вокруг поголовно,

Ну и прочая лютейшая жесть...

Заведи себе сей навык духовный:

Принимать людей такими, как есть.

 

Делай выводы, грусти, не общайся,

Выбрав сердцу подходящих, уму.

Нерадивых не спасай. Сам спасайся,

А другому дай решать самому.

 

Екатерина Хоменок

 

 

А ромашки глядят в неба высь...

Белой дымкой на зелени трав,

Облаками, упавшими вниз,

С каплей солнышка в жёлтых глазах,

 

С твёрдой верою в жизнь и любовь,

И священную силу добра...

До последних своих лепестков,

За любовь – такова их судьба...

 

Удивительно светлый цветок:

Столько солнца и нежности в нём!

В простоте – неподдельный восторг,

Мимолётная грусть о былом...

 

Снежно-жёлтый ромашковый рай,

Словно светлая песня души...

Удивительно как, невзначай,

Воскресил меня, боль излечив...

 

Из ромашек смотрю в неба высь,

Ветерок гонит вдаль облака...

Всё пройдёт... продолжается жизнь...

Всё наладится... Наверняка!..

 

Ирена Буланова

 

 

Теперь далеко отсюда

Пустая стоит могила.

Мы ждали, что будет чудо,

А это оно и было.

Оно говорило с нами,

Бесплатно дарило веру

Поступками и словами,

Иронией и примером.

 

Для нас исполнялась снова

Библейская злая драма,

Когда исцеляют словом

И гонят барыг из храма.

 Где нравятся миллионам,

Идут по статьям предвзятым,

Сдаются Синедриону,

Чтоб в пятницу быть распятым —

 

За то, что не терпят фальши,

За то, что горят за дело.

И кто удивлён, что дальше

 Исчезло земное тело?

А дух оживёт в экранах

И встанет живой иконкой,

И будут дрожать тираны

Под толстой бетонной шконкой.

 

А дух растворится в слове,

В краю бесконечной дури,

В стране палачей и крови,

В культуре убийц и тюрем,

Где оттепель сходит в осень,

Где шутки звучат всё реже,

Где правду не произносят,

А тоже зачем-то режут.

 

Где бес марширует голым

И трудно его не видеть,

 Где учат дворы и школы

 Заткнуться и ненавидеть.

 Где люди, простые люди,

 Запутавшись в быте склочном,

Не знают, что дальше будет,

И верят каналам сточным.

 

А те, кто увидел чудо,

Закрыли на кухнях двери,

Втыкают иголки вуду,

Читают псалмы и верят,

Что камень в груди убийцы,

Трусливой холодной твари,

Однажды закончит биться

 И миру покой подарит.

 

И в небо сорвутся тромбы

Багровых кремлёвских башен

 И сразу затихнут бомбы

На землях соседских пашен.

 Потом отгремят балеты,

Потом побегут сучата,

И воздух запахнет летом,

И можно уйти из чата.

 

И словно тепло и воду,

Антенну и газ со светом,

К нам в дом подведут свободу,

Раз ты говорил об этом...

Но время придёт, рассудит,

Сорвёт с палачей одежды,

И сделают это люди,

Которым ты дал надежду.

 

Леонид Каганов

 

«Самостоянье человека – залог величия его»...

 

 

Весна, озорная девчонка,

С берёзовой талией тонкой,

С венком из звенящей капели,

С весёлою песенкой Леля!

Ах, как хорошо мне с тобою

Идти неизвестной тропою,

Губами к росе прикасаться,

Мечте наяву улыбаться.

 

Полдневное, знойное лето!

Ты в яркую зелень одето,

Ты дружишь с великим светилом,

Для всех долгожданно и мило.

Ты дай мне цветочного зелья!

Хочу захлебнуться в веселье,

Хочу опьянеть от желанья,

Забыв все земные страданья.

 

Спокойная, строгая осень,

В кудрях твоих белая проседь,

А юности дивная сладость

С дождём листопадным умчалась.

Ты выслушай исповедь тихо:

Познала я счастье и лихо,

Но всё ж ни о чём не жалею,

Лишь светлую память лелею.

 

Зима, белокрылая птица,

Спешишь ты ко сроку явиться,

Чтоб мир над притихшей землёю

Убрать серебром и парчою.

Прошу у тебя лишь приюта,

Последнего в жизни уюта.

Спой песню мне голосом нежным,

Укрой меня саваном снежным…

 

Ирина Зорина-Заря

 

 

«ЗОЛОТОЙ МЯЧ» – известное стихотворение Бёрриса фон Мюнхгаузена, немецкого поэта и фольклориста, президента Германской академии поэзии. Принадлежал к старинному роду Мюнхгаузенов, среди которых – знаменитый барон, прославившийся своими рассказами-небылицами.

Это произведение отвечает на вопрос: ДОЛЖНЫ ЛИ ДЕТИ СВОИМ РОДИТЕЛЯМ?

Сначала предлагаю оригинал, а потом целых три перевода разных авторов...

 

 

DER GOLDENE BALL

 

Was auch an Liebe mir vom Vater ward,

Ich hab's ihm nicht vergolten, denn ich habe

Als Kind noch nicht gekannt den Wert der Gabe

Und ward als Mann dem Manne gleich und hart.

 

Nun wächst ein Sohn mir auf, so heiß geliebt

Wie keiner, dran ein Vaterherz gehangen,

Und ich vergelte, was ich einst empfangen,

An dem, der mir's nicht gab – noch wiedergibt.

 

Denn wenn er Mann ist und wie Männer denkt,

Wird er, wie ich, die eignen Wege gehen,

Sehnsüchtig werde ich, doch neidlos sehen,

Wenn er, was mir gebührt, dem Enkel schenkt. –

 

Weithin im Saal der Zeiten sieht mein Blick

Dem Spiel des Lebens zu, gefasst und heiter,

Den goldnen Ball wirft jeder lächelnd weiter,

– Und keiner gab den goldnen Ball zurück!

 

Börries von Münchhausen

 

 

ПОЭТИЧЕСКИЕ ПЕРЕВОДЫ:

 

 

* * *

Отцовских я не отвергал даров,

Но не способен был на воздаянье;

Дитя дары ценить не в состояньи,

А к мужу муж по-взрослому суров.

 

Я любящего сердца не уйму

И сыну всё заранее прощаю;

Ему теперь долги я возвращаю,

Хотя я должен вовсе не ему.

 

Всё мужественней сын день ото дня,

Уже мужские движут им влеченья;

Увидеть я готов без огорченья,

Как внук долги получит за меня.

 

В зал времени мы входим в свой черёд;

Играя там, советов мы не просим.

Назад мяча мы ни за что не бросим:

МЯЧ ЗОЛОТОЙ бросают лишь вперёд.

 

Перевод Владимира Микушевича

 

 

* * *

В отрочестве я оценить не мог

Любви отца, её скупого жара;

Как все подростки – я не понял дара,

Как все мужчины – был суров и строг.

 

Теперь, презрев любви отцовской гнёт,

Мой сын возлюбленный взлетает властно;

Я жду любви ответной, но напрасно:

Он не вернул её, и не вернёт.

 

Как все мужчины, о своей вине

Не мысля, он обрёк нас на разлуку.

Без ревности увижу я, как внуку

Он дар вручит, что предназначен мне.

 

В тени времён мерещится мне сад,

Где, жребием играя человечьим,

МЯЧ ЗОЛОТОЙ мы, улыбаясь, мечем

Всегда вперёд и никогда назад.

 

Перевод Аркадия Штейнберга

 

 

* * *

Отец меня любил, а я не мог, –

Юнец, – ему ответить чувством равным,

И, обладая духом своенравным,

Я был с ним жёсток, если не жесток.

 

Подрос мой сын. Я так его люблю!

И то, что сам я получил когда-то,

Ему без сожаленья, без возврата

Теперь самозабвенно отдаю.

 

Он мыслит по-мужски, и потому

Ища свой путь, оступится не раз он,

А то, чем он был мне, отцу, обязан,

Отдаст не мне, но внуку моему.

 

В дали времён любуется мой взгляд

Игрою общей жизни, где однажды

МЯЧ ЗОЛОТОЙ вперёд бросает каждый,

Но ни один не возвратит назад.

 

Перевод неизвестного автора

 

 

 

 

Я однажды вернулся туда,

В тихий город, — сквозь дни и года.

Показался мне город пустым.

Здесь когда-то я был молодым.

Здесь любовь моя прежде жила,

Помню я третий дом от угла.

Помню я третий дом от угла.

 

Я нашёл этот дом, я в окно постучал,

Я назвал её имя, почти прокричал!

И чужой человек мне ответил без зла:

«Здесь, наверно, она никогда не жила».

 

— Ты ошибся! — мне город сказал.

— Ты забыл! — усмехнулся вокзал.

— Ты ошибся! — шептали дома.

Спелым снегом хрустела зима.

А над крышами вился дымок.

Но ведь я ошибиться не мог!

Но ведь я ошибиться не мог!

 

Ведь звучало вокруг среди белых снегов

Эхо первой любви, эхо давних шагов!

А над городом снег всё летел и летел.

Этот город меня узнавать не хотел.

 

В нём была и надежда, и грусть —

Я шагал по нему наизусть.

Я в его переулки нырял,

Где когда-то любовь потерял.

Я искал, я бродил до темна.

Но нигде не встречалась она,

Но нигде не встречалась она.

 

Я из города в полночь домой уезжал.

Он летел за окном. Он меня провожал.

И ночные огни повторяли светло:

— То, что было, прошло! То, что было, прошло...

 

Роберт Рождественский

 

 

 

Цикория цветы — небесные лоскутья.

Лазоревый разлив на старом пустыре,

Где поросли быльём пути и перепутья,

Да голубой валун дичает на бугре.

 

Цикория цветы... Дремучестью целинной,

Курганной тишиной, покоем на века

Заслушалась душа... Лишь чередою длинной

Из допотопных лет кочуют облака.

 

Цикория цветы украдкой поцелую,

Как давнюю любовь, пропавшую вдали.

И склонится трава, шепча про долю злую,

И миллионы глаз взойдут из-под земли.

 

Виталий Волков

 

 

Задернув шторы, чтоб не пробудиться,

Чтобы хранились тишь да полумгла,

В рассветный час, когда так сладко спится,

В своей квартире девушка спала.

 

Но из вселенной, золотом слепящей,

Рассветный луч сквозь занавес проник,

И оттого над девушкою спящей

Горел во тьме слегка овальный блик.

 

Земля крутилась. Утро шло по плавням,

Шли поезда по утренней стране.

Земля крутилась: медленно и плавно

Спускался луч по крашеной стене.

 

Бровей крутых, как крылья сильной птицы,

Луч золотым коснулся остриём,

Он тихо тронул длинные ресницы,

До теплых губ дотронулся её.

 

И, спящей, ей тревожно как-то стало,

Как будто бы куда-то кто-то звал.

Не знаю, что во сне она видала,

Когда рассвет её поцеловал.

 

То жизнь звала: проснись, беги навстречу

Лугам, цветам, в лесную полумглу!

То жизнь звала: проснись, рассвет не вечен,

И этот луч уж вон он, на полу!

 

Беги, росинки в волосы вплетая,

И над туманным озером в лесу,

Красивая, зарёю облитая,

Затми собой вселенскую красу!

 

 

 

Вечер окончен, пора идти спать,

Выпью я кофе и сразу в кровать.

Норму по кофе я знаю свою –

Чашек по двадцать обычно я пью.

 

Я не страдаю отсутствием слуха,

(Медведь обошёл моё чуткое ухо),

Люблю окунуться я в музыки волны,

Сюитою Баха вкус кофе дополнив.

        

Все быстротечно – известна сентенция,

Бах воплотил это в ярких инвенциях,

В них «обрушения» и катаклизмы  

Он выражает полифонизмом.

 

Я, как и он, сохраняя каноны,

Кофе люблю с коньяком и лимоном.

Йо́ган, бесспорно, гигант, молодец!..

Вот стихли аккорды – КОДА (конец):

 

Вечер окончен, пора тушить свечи,

Платок с бахромою накину на плечи,

И вдаль унесусь я с красивой мечтою...

Что кто-нибудь чашки к утру перемоет.

 

Юра Крымский

 

 

 

 

У бурмистра Власа бабушка Ненила

Починить избёнку лесу попросила.

Отвечал: нет лесу, и не жди — не будет!

«Вот приедет барин — барин нас рассудит,

Барин сам увидит, что плоха избушка,

И велит дать лесу», — думает старушка.

 

Кто-то по соседству, лихоимец жадный,

У крестьян землицы косячок изрядный

Оттягал, отрезал плутовским манером.

«Вот приедет барин: будет землемерам! —

Думают крестьяне. — Скажет барин слово —

И землицу нашу отдадут нам снова».

 

Полюбил Наташу хлебопашец вольный,

Да перечит девке немец сердобольный,

Главный управитель. «Погодим, Игнаша,

Вот приедет барин!» — говорит Наташа.

Малые, большие — дело чуть за спором —

«Вот приедет барин!» — повторяют хором...

 

Умерла Ненила; на чужой землице

У соседа-плута — урожай сторицей;

Прежние парнишки ходят бородаты;

Хлебопашец вольный угодил в солдаты,

И сама Наташа свадьбой уж не бредит...

Барина всё нету... барин всё не едет!

 

Наконец однажды середи дороги

Шестернёю цугом показались дроги:

На дрогах высоких гроб стоит дубовый,

А в гробу-то барин; а за гробом — новый.

Старого отпели, новый слёзы вытер,

Сел в свою карету — и уехал в Питер.

 

Николай Некрасов

"Жить стало лучше, жить стало веселее"

 

 

Ходят по планете раненые дети.

Покупают мебель, солят кабачок.

Детям очень важно отыскать однажды,

Тех, к кому под вечер можно под бочок.

 

Раненые дети ненавидят ветер,

Не выносят ссоры, ищут прочный тыл.

В тех, кто ходит рядом этим детям надо,

Разглядеть «мне просто надо, чтоб ты рядом был».

 

Раненые дети ни за что на свете,

Не доверят сердце, не откроют дверь.

Говорила мама: «Спину держим прямо:

Ничего не бойся, никому не верь».

 

Раненые дети, Маши, Вани, Пети,

Ходят по планете в поисках любви.

Бьют татуировки, водят тачки ловко,

И кусают ночью губы до крови.

 

Раненые дети ходят по планете,

Любят делать фото, пишут «не скучай».

А всего-то надо, сесть к кому-то рядом,

Приобнять за плечи и поставить чай...

 

Катерина Хамидуллина

 

 

Что-то случилось, нас все покидают.

Старые дружбы, как листья опали.

...Что-то тарелки давно не летают.

Снежные люди куда-то пропали.

 

А ведь летали над нами, летали.

А ведь кружили по снегу, кружили.

Добрые феи над нами витали.

Добрые ангелы с нами дружили.

 

Добрые ангелы, что ж вас не видно?

Добрые феи, мне вас не хватает!

Все-таки это ужасно обидно —

Знать, что никто над тобой не летает.

 

Лучик зелёной звезды на рассвете.

Красной планеты ночное сиянье.

Как мне без вас одиноко на свете,

О недоступные мне марсиане!

 

Снежные люди, ну что ж вы, ну где вы,

О белоснежные нежные девы!

Дайте мне руки, раскройте объятья,

О мои бедные сестры и братья!

 

...Грустно прощаемся с детскими снами.

Вымыслы наши прощаются с нами.

Крыльев не слышно уже за спиною.

Робот храпит у меня за стеною.

 

Юрий Левитанский

 

 

Твою игру прервала

Я летнею порой

И крылышки сломала

Небрежною рукой.

 

Похожа ль я на мошку,

Такую же, как ты?

И может быть, найдёшь ты

Во мне свои черты?

 

Беспечно я танцую,

Пою я как во сне,

Пока судьба вслепую

Сломает крылья мне...

 

В мышленьи – жизнь и сила,

Сияние и свет!

Без мысли – мрак могилы,

И жизни – вовсе нет...

 

Счастливой мошкою летаю,

Живу ли я, иль умираю...

 

Уильям Блейк

Перевод Е. Градиной

 

 

Скучны цветов названья по латыни,

Но сколько в них любви вдохнул народ!

Вот это имя мне сродни святыне,

Как сказ звучит и песнею поёт.

 

Его услышав, возвращаюсь в старь я,

Как будто в сказочные времена.

Два имени в одном: Иван-да-Марья –

Он верен ей, она ему верна.

 

Сияет Марья в жёлтом сарафане,

Она – невеста, а Иван – жених,

Он в сине-фиолетовом кафтане,

И дан им стебель общий на двоих.

 

Всегда вдвоём в союзе неразлучном

Среди лугов встречаются они –

Иван-да-Марья – в том названье звучном

Знак верной неизмеренной любви!

 

Александр Соловьёв

 

 

КУКЛА

 

Дмитрий Кедрин

 

Как темно в этом доме!

Тут царствует грузчик багровый,

Под нетрезвую руку

Тебя колотивший не раз...

На окне моём – кукла.

От этой красотки безбровой

Как тебе оторвать

Васильки загоревшихся глаз?

 

Что ж! Прильни к моим стёклам

И красные пальчики высунь...

Пёс мой куклу изгрыз,

На подстилке её теребя.

Кукле – много недель!

Кукла стала курносой и лысой.

Но не всё ли равно?

Как она взволновала тебя!

 

Лишь однажды я видел:

Блистали в такой же заботе

Эти синие очи,

Когда у соседских ворот

Говорил с тобой мальчик,

Что в каменном доме напротив

Красный галстучек носит,

Задорные песни поёт.

 

Как темно в этом доме!

Ворвись в эту нору сырую

Ты, о время моё!

Размечи этот нищий уют!

Тут дерутся мужчины,

Тут женщины тряпки воруют,

Сквернословят, судачат,

Юродствуют, плачут и пьют.

 

Дорогая моя!

Что же будет с тобой? Неужели

И тебе между них суждена

Эта горькая часть?

Неужели и ты в этой доле,

Что смерти тяжеле,

В девять – пить, в десять – врать

И в двенадцать – научишься красть?

 

Неужели и ты

Погрузишься в попойку и в драку,

По намёкам поймешь,

Что любовь твоя – ходкий товар,

Углем вычернишь брови,

Нацепишь на шею – собаку,

Красный зонтик возьмёшь

И пойдешь на Покровский бульвар?

 

Нет, моя дорогая!

Прекрасная – нежность во взорах

Той великой страны,

Что качала твою колыбель!

След труда и борьбы –

На руке её известь и порох,

И под этой рукой

Этой доли – бояться тебе ль?

 

Для того ли, скажи, чтобы в ужасе,

С чёрствою коркой

Ты бежала в чулан

Под хмельную отцовскую дичь, –

Надрывался Дзержинский,

Выкашливал лёгкие Горький,

Десять жизней людских

Отработал Владимир Ильич?

 

И когда сквозь дремоту

Опять я услышу, что начат

Полуночный содом,

Что орёт забулдыга-отец,

Что валится посуда,

Что голос твой тоненький плачет,-

О терпенье моё!

Оборвёшься же ты, наконец!

 

И придут комсомольцы,

И пьяного грузчика свяжут,

И нагрянут в чулан,

Где ты дремлешь, свернувшись в калач,

И оденут тебя,

И возьмут твои вещи, и скажут:

«Дорогая! Пойдём,

Мы дадим тебе куклу. Не плачь!»

 

1932г.

 

 

Вспоминаю я детские годы.

В коридоре стоял телефон.

С круглым диском, заложником моды,

С проводами. Тяжёлый, как слон.

 

Я из школы домой возвращаясь,

Всем друзьям своим юным звонил,

С ними по телефону общаясь,

Не обедав, гулять уходил.

 

Ни родители точно не знали,

Ни учитель, ни добрый сосед,

Где и сколько, и с кем мы гуляли,

Да и съел ли ребёнок обед.

 

А потом диск на кнопки сменили,

Номер стало легко набирать,

Но когда по квартире носили,

Провода приходилось держать.

 

Но уже стало ясно, что скоро,

Кардинально изменится он:

Чем он хуже машин и линкоров

Или радио – наш телефон.

 

Люди чудо создали такое –

Телефоны в кармане носить.

И с него сразу в место любое,

Стало очень легко позвонить.

 

И ему оказалось несложно

Быть часами и календарём.

Запихнули в него всё, что можно,

Чтобы ночью был нужен и днём.

 

Он в игрушку легко превратился,

И не только для наших детей,

Гаджет новый едва появился,

Сразу хвост в магазин из людей!

 

Мы попали в реальность другую.

Раньше был для звонков телефон.

А теперь он на трон претендует,

И зовётся престижно – СМАРТФОН.

 

Может он нам о деле напомнить,

Может дело придумать нам сам.

Может время убить и не вспомнить,

Что-то важное, нужное нам...

 

Утром, встав, его сразу хватаю.

В туалет я иду вместе с ним.

И в метро его сразу включаю,

И общаюсь с экраном одним.

 

А уставший, вернувшись с работы,

В него провод зарядки воткнув,

Я сижу и читаю чего-то,

К серой массе таких же примкнув.

 

Заменяет он видеосъёмку,

Может фоток наделать мильон,

Как пришить к вашей блузке каёмку,

Или как приготовить бульон.

 

Если утром его забываю,

И при сборах с собой не возьму,

Некомфортность везде ощущаю,

И обратно поеду к нему.

 

Если вдруг от меня нет известий

Пять минут! От родных слышу стон

Каждый раз с одинаковой песней:

«И зачем же тебе телефон?!!»

 

Стоит только денёк без смартфона

Мне в свободе такой провести,

Сообщений внутри телефона

Мне потом будет не разгрести.

 

Если раньше придумывал что-то,

И умел сам себя занимать,

То теперь думать мне неохото!

И за тапками лень мне вставать.

 

Но беря свой смартфон утром в руки,

Провожу по экрану, и вот...

Я – известная личность в Фейсбуке,

И меня уважает народ.

 

Только стоит чуток полениться

И неделю всего помолчать,

Как кумира забудет столица,

И меня все начнут забывать.

 

Круг общенья значительно вырос,

Я кого-то не знаю совсем.

Но на праздник картинки «на вынос»

Рассылаю практически всем.

 

Если вспомнить, как письма писали

В ящик их опускали потом,

Через месяц письмо получали

И читали с семьёй за столом...

 

Нынче всё у нас обыкновенно,

Сообщение пальцем смахнув,

Я о нём забываю мгновенно,

Будто день забываю, уснув.

 

Телефон заменяет прислугу,

В Интернете, что хочешь найдёт.

И уж скоро дождусь ту минуту,

Когда он на работу пойдёт.

 

Буду я отдыхать и лениться,

Телевизор всё время включать,

А смартфон на работе трудиться

За меня будет. Вот благодать!

 

Скоро сможет за нас он жениться,

Сможет нам он детей нарожать,

Жизнью нашей сумев насладиться,

Он сумеет за нас умирать.

 

И тогда человечества раса

Может смело сказать: это ОН

Все живое убил в нас, зараза,

Дорогая игрушка, СМАРТФОН!

 

Егор Киржаков

 

 

Когда был Ленин маленький, с кудрявой головой,

Носил зимой он валенки, такой всегда живой.

 

Затем, как стал он лысеньким, с прищуром озорным,

Наставил массы быстренько идти путём иным.

 

Когда был Сталин маленький, он Джугашвили был,

И по Тифлису в валенках он круглый год ходил.

 

Над этою причудою народ смеялся зря –

Позднее много люда он отправил в лагеря.

 

Когда Хрущёв был маленький, боялся Кузьки мать,

Любил стучать он валенком, и в оттепель гулять.

 

Бывало, кукурузным он початком похрустит,

И в космос будку с Тузиком мечтает запустить.

 

Когда был Брежнев маленький, не будучи в Кремле,

Он топал в тех же валенках по маленькой земле,

 

Учился целоваться он, бровями шевелил,

Предпочитал стагнацию и дорог был вельми.

 

Когда Черненко маленьким, понятно дело, был,

Одни и те же валенки с Андроповым делил.

 

И как ни странно, маленьким был Миша Горбачёв,

Он резво бегал в валенках, мечтая стать врачом,

 

И всех от пьянства вылечить, углубить и начать,

Как видно, от бутылочки имел на лбу печать.

 

Когда был Ельцин маленький, на ложках он играл,

Носил опять же валенки, и в них с моста сигал.

 

Как быть главою Родины немного подустал,

Возвёл тогда Володю он в пимах на пьедестал.

 

А после эти валенки на время поносить

Медведев Дима, маленький, у Вовы попросил.

 

Вернул поскольку чистые, как новые почти,

То пост премьер-министра он при Вове получил.

 

Ни герб – орёл двуглавенький, ни гордый триколор,  

Державы символ – валенки, что в тренде до сих пор.   

 

Ксения Любавина

 

 

Молодой рекой без устали плыви

И не бойся, простудившись, заболеть.

Возраст — это понимание любви

Как единственного чуда на земле.

 

Я живу, судьбу свою кляня,

Не желая для себя судьбы иной.

Возраст — это размышления о днях,

Проведённых за родительской спиной.

 

На столе моём разнузданный портвейн

Превратился в респектабельный кагор.

Возраст — это радость за друзей,

Не сумевших превратиться во врагов.

 

Верно ли сумели мы прочесть

Десять фраз, оставленных Христом?

Возраст — это стоимость свечей,

Превышающая стоимость тортов.

 

Кто ты есть? Чего в себе достиг?

Чей ты друг и кто твои друзья?

Возраст — это приближение мечты

В окончании земного бытия.

 

Смерть, конечно, человечество страшит,

Но какие там у нас с тобой года!

Возраст — это состояние души,

Конфликтующее с телом… иногда.

 

Александр Розенбаум

 

 

Ушёл ещё в восьмидесятом

Поэт по имени Владимир,

Но снова, как давно когда-то,

Подонки топчут его имя.

 

Вновь не дают глупцам покоя

Чужой талант, чужая слава...

Вновь зависть жрёт их с головою

И вот уже вонючей лавой

 

Текут слова: «Он алкоголик,

Он наркоман, он мот, бездельник,

Он был всем миром недовольный...

Всему виной – шальные деньги!

 

На «Мерседесе» он катался,

Он кучу баб имел повсюду,

И за границей ошивался,

И вёл себя он как ублюдок».

 

Стоп, твари! Да не ваше дело,

В своей вы жизни разберитесь!

Других судить берётесь смело,

Судители – с себя начните!

 

Высоцкий – зеркало, и если

В него всмотреться, то, простите,

В нём добрый – доброе заметит,

А пьяный – пьяницу увидит.

 

Быть может по задумке Бога

Такие люди раз в столетье

Приходят в мир, что б хоть немного

Тот сделать мир чуть-чуть добрее.

 

А тем, кто подло, нагло лгали

Отвечу, не стыдясь ответа:

«Вы – просто грязь под башмаками

Простого русского поэта.

 

Того, кто в ритме сумасшедшем

Не уставал всех нас любить,

И смерти вопреки успевший,

Поля влюблённым постелить!»

 

Валерий Залкин и Маргарита Лопухина

 

2023г.

 

www.youtube.com/@valeryzalkin/videos