Кто были мы, шестидесятники?

На гребне вала пенного

В двадцатом веке как десантники

Из двадцать первого.

И мы без лестниц, и без робости

На штурм отчаянно полезли,

Вернув отобранный при обыске

Хрустальный башмачок поэзии.

 

Давая звонкие пощёчины,

Чтобы не дрыхнул, современнику,

Мы пробурили, зарешёченное

Окно в Европу и в Америку.

Мы для кого-то были «модными»,

Кого-то славой мы обидели,

Но вас мы сделали свободными,

Сегодняшние оскорбители.

 

Пугали наши вкусы, склонности

И то, что слишком забываемся,

А мы не умерли от скромности

И умирать не собираемся.

Пускай шипят, что мы бездарные,

Продажные и лицемерные,

Но всё равно мы – легендарные,

Оплёванные, но бессмертные!

 

Евгений Евтушенко

 

 

Как-то раз на весёлом апрельском рассвете,
Пряча в сердце стесненье и светлый пыл,
Он принёс ей подснежников нежный букетик
И за это признательность заслужил. 

 

А потом под стозвонное птичье пенье,
Вскинув в мае как стяг, голубой рассвет,
Он принёс ей громадный букет сирени,
И она улыбнулась ему в ответ.

 

А в июне, сквозь грохот весёлых гроз,
То смущённо, то радостно-окрылённо
Он вручил ей букет из пунцовых роз,
И она улыбнулась почти влюблённо.

 

А в июльскую пору цветов и злаков,
Когда душу пьянил соловьиный бред,
Он принёс ей букет из гвоздик и маков,
И она покраснела как маков цвет...

 

Август – жатва эмоций для всех влюблённых,
Всё, что есть – получай! Не робей, не жди!
И, увидев горячий костёр пионов,
Она, всхлипнув, прижала букет к груди!

 

В сентябре уже сыплются листья с клёнов,
Только чувства всё радостней, как на грех!
И, под праздник симфонии астр влюблённых,
Она тихо сказала: «Ты лучше всех!»

 

Вот и осень. И негде уже согреться...
Голый сад отвечает холодным эхом...
И тогда он вручил ей навеки сердце!
И она засмеялась счастливым смехом...

 

И сказала взволнованно и сердечно:
«Знай, я буду тебя до конца любить!
И у нас будет счастье с тобою вечно!
Но цветы всё равно продолжай дарить...»

 

 

Живопись Павла Еськова... Такая же душевная, как поэзия Эдуарда Асадова:

eskov.in.gallerix.ru

 

БОЛЬШАЯ ПУБЛИКАЦИЯ (В ДВУХ ЧАСТЯХ)

О ЖИЗНИ ПОЭТА-РОМАНТИКА И ЕГО ШКОЛЬНОМ РОМАНЕ:

МУЗА ДЛЯ АСАДОВА

ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК МЫ САМИ

ПРОХОДИМ МИМО СВОЕГО СЧАСТЬЯ

 

 

 

У поэта соперников нету —

Ни на улице и не в судьбе.

И когда он кричит всему свету,

Это он не о вас — о себе.

 

Руки тонкие к небу возносит,

Жизнь и силы по капле губя.

Догорает, прощения просит:

Это он не за вас — за себя.

 

Но когда достигает предела

И душа отлетает во тьму...

Поле пройдено. Сделано дело.

Вам решать: для чего и кому.

 

То ли мёд, то ли горькая чаша,

То ли адский огонь, то ли храм...

Всё, что было его, — нынче ваше.

Всё для вас. Посвящается вам.

 

 

 

                   Кусочек неба упал на землю              

И зацепился за стебелёк.

Слегка качнувшись, судьбу приемля,

Волшебный звук свой издал цветок!

 

Звук необычный, но всем знакомый:

В нём сила ветра и шепот трав,

Тональность сердца, ночей истома,

Простора эхо и шум дубрав.

 

Он благовестом зло отгоняет,

Горстями радость всем раздаёт,

От нечестивых дом охраняет

Надежду дарит, тому, кто ждёт.

 

Своим звучаньем наполнит лето

И синей дымкой укроет луг,

День начинает, кудесник этот,

Чудесной нотой цветочных фуг.

 

Он с ветерочком пошутит звонко,

Смеясь, к ромашкам прильнёт порой,

Дню на исходе кивнёт легонько,

Сливаясь с небом во тьме ночной.

 

Ирина Гордиант

 

 

 

К ней смерть пришла и позвала с собою.

Её увидев, улыбнулась лишь…

И ей сказала: — Знаешь, я готова!

— К чему готова? — вдруг спросила Смерть.

Раз Бог призвал, то я готова. Смело

Шагаю в Рай. Бог заберет меня.

— С чего взяла Ты, что к себе зовет он?

За что же в Рай должны забрать тебя?

— Ну, как же, Я наверно заслужила…

Страдала столько, что хочу покой.

— А от чего же, расскажи мне, ты страдала?

Что было-то, ну расскажи, с тобой?

— Я с детства все терплю несправедливость.

Так часто все ругались на меня.

И в школе меня тоже унижали.

Утенком гадким видно я была.

А замуж вышла, стало еще хуже.

Мой муж гулял, и пил, и унижал.

И дети мне всю душу измотали.

Никто из них у гроба не стоял.

Когда работала, начальник был жестокий.

Кричал на нас, зарплату не давал.

И за малейшие проступки и просчеты

С работы, просто, сразу увольнял.

Соседи сплетничали за моей спиною,

Что мол, гулящая. Откуда все идет?

В подъезде, представляешь ли, мерзавец,

Снасильничал, ограбил. Кто поймёт?

— Ну, понимаю. А сама скажи-ка,

Хорошего, что в жизнь свою внесла?

— Была добра ко всем, ходила в церковь.

Молилась и тянула всё одна.

Я испытала в жизни столько боли,

Что Рай Христова заслужила я.

— Ну, ладно, понимаю, но осталась,

Пойми, еще формальность. Лишь одна.

Подпишем договор, и в Рай ступай свободно. -

Смерть протянула ей листок один.

— Там галочку, всего, поставить нужно.

Такое сделать должен каждый Христианин.

Но, женщину, как будто окатили.

Она читала и не верили глаза:

«Прощаю всех, кто сделал мне когда-то больно!

У всех прошу прощения я Сама!»

— Я не могу! Ну, разве справедливо?

Я их прощу. А как же наказать

Их всех, за то, что я жила и все сносила?

Им все простить? Такому не бывать!

А мне, скажите, у кого просить прощенье.

Пред кем виниться, спрашиваю Я?

Я сроду никого не обижала.

— А ты уверена? — спросила Смерть шутя…

— Да, абсолютно. — мигом отвечала.

— А что ты чувствуешь к обидчикам своим?

— Гнев, злость, обиду. Разве справедливо,

Чтоб я сейчас прощала это им?

— А если ты простишь и перестанешь

Свой гнев подпитывать, испытывать себя?

— Тогда внутри я буду неживая,

Тогда там будет только пустота.

— А эта пустота всегда с тобою,

Она и обесценивает жизнь.

Она и чувства все в тебе сжигала.

Ты к ней прилипла! Ну-ка, отвяжись!

— Я просто думала, что все, кого любила,

Те, для которых жизнь свою жила,

Меня оценят, воздадут по-чести.

Ах, как же ошибалась я тогда.

— Ты знаешь, что сказал когда-то Сыну

Бог, отпуская от себя его?

Ведь на Земле должны бы это помнить,

Все в мире люди. Все до одного.

«МИР НАЧИНАЕТСЯ С ТЕБЯ!» — сказал Он Сыну.

— Что это значит?

— Вот и не понял он.

А значит, то, что в жизни происходит

Зависит от него лишь, одного!

Поэтому, сама ты выбираешь

Страдать тебе или счастливой быть.

Теперь ответь, так кто, скажи, причина,

Кого в той боли ты должна винить?

— Так получается, сама Я виновата? —

Дрожащим голосом ответила она.

— Так, и кого теперь простить не можешь?

— Так получается, что лишь сама себя…

— Простить себя — признать свою ошибку,

Принять несовершенство для себя.

Простить себя — самой себе открыться.

Надеюсь, ты услышала меня?

Ты причиняла боль себе, сама решила,

Что в этом виноваты все кругом.

И кары, ты для них лишь попросила.

А дело лишь в прощении твоем.

Ты хочешь, что бы Бог тебя приветил,

Объятия свои, вдруг, распахнул.

Но, он не старец глупый добродушный,

Чтоб привечать страдальцев и глупцов.

Не для таких он сотворил то место,

Куда ты так стараешься попасть.

Сначала для себя самой создай-ка

Чтоб и тебе, и близким в нем жилось бы всласть.

И лишь тогда небесная обитель

Врата откроет для таких, как ты.

Ну, а пока на Землю возвращайся.

И райские там создавай сады.

Мир создавай, где есть любовь, забота.

Где можешь ты помочь самой себе.

И только лишь потом, заботиться о ком-то,

Чтоб не блуждать по миру, как во сне.

А знаешь, как наказывают маму,

Живущую лишь жизнями детей?

Он посылает ей детей, чьи судьбы

Ломают на глазах у матерей.

— Я поняла. Сама я виновата,

Что муж гулял и не был предан мне.

Что детям не смогла своим дать счастья.

Одна лишь я виновна на Земле.

Ведь я хотела, чтоб меня жалели.

Но, ведь, никто меня не пожалел.

Любить себя, что бы тебя любили

И Бог бы меня тоже полюбил.

— Запомни! Нет опасней «ЖЕРТВЫ».

Кто хочет вызвать жалость и страдать.

Ведь в этом заключается невежество,

Что Богу нужно жертву отдавать.

И никогда Он в Рай поверь, не впустит

Того, кто в жизни счастье не познал,

Иначе, в Его мире только будут

Кто в жизни себя «жертвами» считал.

А ты обратно уходи на Землю.

Учись любить, заботься о себе.

А лишь потом о тех, кто с тобой рядом,

Чтоб Бога радовать, коль жизнь дает тебе.

И женщина глаза свои закрыла.

И начала свой новый путь земной.

Под новым именем, и по другим законам.

И родилась она уже в семье другой.

 

Ирина Костомарова 

 

 

Румяное лето в венке из ромашек

Гуляет привольно в лесах и полях,

Оно согревает и птиц, и букашек,

Обласкана солнцем так щедро земля!

 

Повсюду летают шмели и стрекозы,

Шушукаясь с ветром деревья шумят,

В саду распускаются яркие розы

И дарят божественный свой аромат!

 

Однако, порой переменчиво лето:

То дарит жару и полуденный зной,

То капли роняет, как будто монеты,

Когда проливается дождик грибной!

 

Хоть в летние дни и бывают раскаты

Сердитого грома и дождь проливной,

Но лето теплом, ярким солнцем богато,

И ягод с грибами надарит с лихвой!

 

Инна Кузнецова

 

 

Как растёт при гриппе температура,

А грибница – после летних дождей,

Расплодились просветлённые гуру

Всех пошибов, и чинов, и мастей.

 

Говорят, не стоит спорить о вкусе,

Но несётся изо всех утюгов:

Будь в моменте. Будь в потоке. В ресурсе.

Будь осознан. Будь богат. Будь здоров.

 

Я готова поделиться секретом,

И пусть кто-то скажет: ах, чудеса!

Только суть саморазвития – это

Когда кто-то развивается сам.

 

А не учит жить других... Ну, такое...

Непосильная задача для них:

Совершенствуясь, оставить в покое

«Недоразвитых», несчастных других.

 

Безусловно, это крайне непросто,

Но, сдаётся мне, и есть высший дзен:

Занимаясь своим личностным ростом,

От других не ожидать перемен.

 

Не меняя всех вокруг поголовно,

Ну и прочая лютейшая жесть...

Заведи себе сей навык духовный:

Принимать людей такими, как есть.

 

Делай выводы, грусти, не общайся,

Выбрав сердцу подходящих, уму.

Нерадивых не спасай. Сам спасайся,

А другому дай решать самому.

 

Екатерина Хоменок

 

 

А ромашки глядят в неба высь...

Белой дымкой на зелени трав,

Облаками, упавшими вниз,

С каплей солнышка в жёлтых глазах,

 

С твёрдой верою в жизнь и любовь,

И священную силу добра...

До последних своих лепестков,

За любовь – такова их судьба...

 

Удивительно светлый цветок:

Столько солнца и нежности в нём!

В простоте – неподдельный восторг,

Мимолётная грусть о былом...

 

Снежно-жёлтый ромашковый рай,

Словно светлая песня души...

Удивительно как, невзначай,

Воскресил меня, боль излечив...

 

Из ромашек смотрю в неба высь,

Ветерок гонит вдаль облака...

Всё пройдёт... продолжается жизнь...

Всё наладится... Наверняка!..

 

Ирена Буланова

 

 

Теперь далеко отсюда

Пустая стоит могила.

Мы ждали, что будет чудо,

А это оно и было.

Оно говорило с нами,

Бесплатно дарило веру

Поступками и словами,

Иронией и примером.

 

Для нас исполнялась снова

Библейская злая драма,

Когда исцеляют словом

И гонят барыг из храма.

 Где нравятся миллионам,

Идут по статьям предвзятым,

Сдаются Синедриону,

Чтоб в пятницу быть распятым —

 

За то, что не терпят фальши,

За то, что горят за дело.

И кто удивлён, что дальше

 Исчезло земное тело?

А дух оживёт в экранах

И встанет живой иконкой,

И будут дрожать тираны

Под толстой бетонной шконкой.

 

А дух растворится в слове,

В краю бесконечной дури,

В стране палачей и крови,

В культуре убийц и тюрем,

Где оттепель сходит в осень,

Где шутки звучат всё реже,

Где правду не произносят,

А тоже зачем-то режут.

 

Где бес марширует голым

И трудно его не видеть,

 Где учат дворы и школы

 Заткнуться и ненавидеть.

 Где люди, простые люди,

 Запутавшись в быте склочном,

Не знают, что дальше будет,

И верят каналам сточным.

 

А те, кто увидел чудо,

Закрыли на кухнях двери,

Втыкают иголки вуду,

Читают псалмы и верят,

Что камень в груди убийцы,

Трусливой холодной твари,

Однажды закончит биться

 И миру покой подарит.

 

И в небо сорвутся тромбы

Багровых кремлёвских башен

 И сразу затихнут бомбы

На землях соседских пашен.

 Потом отгремят балеты,

Потом побегут сучата,

И воздух запахнет летом,

И можно уйти из чата.

 

И словно тепло и воду,

Антенну и газ со светом,

К нам в дом подведут свободу,

Раз ты говорил об этом...

Но время придёт, рассудит,

Сорвёт с палачей одежды,

И сделают это люди,

Которым ты дал надежду.

 

Леонид Каганов

 

«Самостоянье человека – залог величия его»...

 

 

Устав от грома и чада,
От всей городской тесноты,
Человеку порою надо
Скрыться от суеты.
 
И степи любя, и воды,
Ты все-таки верь словам,
Что лес – это «храм природы».
Лес – он и вправду храм!
 
И нету на свете средства,
Дающего больше сил.
Ведь с самого малолетства
Он нас красоте учил.
 
С малиной, с речонкой узкой,
С травами до небес,
Разлапистый, русский-русский,
Грибной и смолистый лес.
 
В июньское многоцветье
Кинувшись, как в волну,
Скрытый от всех на свете,
Вслушайся в гул столетий
И мягкую тишину.
 
Взгляни, как рассвет дымится,
Послушай, как синь лесов
Проворней, чем кружевницы
Плетут, расшивают птицы
Трелями всех тонов.
 
Между кустов склоненных
Паук растянул антенну
И ловит завороженно
Все голоса вселенной.
 
На рыжем листе букашка
Смешно себе трет живот,
Шмель гудит над ромашкой,
Как маленький самолет.
 
А в небе, чуть слышный тоже,
Сиреневый хвост стеля,
Летит самолет, похожий
На крохотного шмеля.

И вновь тишина такая,
И снова такой покой,

Что слышно, как пролетает
Листик над головой…
 
Клены прямые, как свечи,
Стоят перед стайкой ив,
Лапы друг другу на плечи
Ласково положив.
 
От трав, от цветов дурманных
Почудится вдруг порой,
Что можешь, став великаном,
Скатать, как ковер, поляну
И взять навсегда с собой.
 
Волшебный снегирь на ветке
С чуть хитроватым взглядом
В красной тугой жилетке
Сидит и колдует рядом.
 
И вот оживают краски,
И вот уже лес смеется.
За каждым кустом по сказке,
И в каждом дупле – по сказке,
Аукнись – и отзовется...
 
Как часто в часы волнений
Мы рвемся в водоворот,
Мы ищем людских общений,
Сочувствия, утешений
Как средства от всех невзгод.
 
А что, если взять иное:
Стремление к тишине.
Душе ведь надо порою
Остаться наедине!
 
И может, всего нужнее
Уйти по тропе туда,
Где жаром рябина рдеет
И в терпком меду шалфея
Звенит родником вода;
 
Туда, где душе и глазу
Откроется мудрый мир
И где на плече у вяза
Волшебный поет снегирь.

 

 

 

Весна, озорная девчонка,

С берёзовой талией тонкой,

С венком из звенящей капели,

С весёлою песенкой Леля!

Ах, как хорошо мне с тобою

Идти неизвестной тропою,

Губами к росе прикасаться,

Мечте наяву улыбаться.

 

Полдневное, знойное лето!

Ты в яркую зелень одето,

Ты дружишь с великим светилом,

Для всех долгожданно и мило.

Ты дай мне цветочного зелья!

Хочу захлебнуться в веселье,

Хочу опьянеть от желанья,

Забыв все земные страданья.

 

Спокойная, строгая осень,

В кудрях твоих белая проседь,

А юности дивная сладость

С дождём листопадным умчалась.

Ты выслушай исповедь тихо:

Познала я счастье и лихо,

Но всё ж ни о чём не жалею,

Лишь светлую память лелею.

 

Зима, белокрылая птица,

Спешишь ты ко сроку явиться,

Чтоб мир над притихшей землёю

Убрать серебром и парчою.

Прошу у тебя лишь приюта,

Последнего в жизни уюта.

Спой песню мне голосом нежным,

Укрой меня саваном снежным…

 

Ирина Зорина-Заря

 

 

Многоцветно и радостно слово – романтика.
В нём звенит что-то древнеантичное: АНТИКА,
И солидный РОМАН умещается в нём,
И хохочет весёлое слово – РОМ.
 
Кто же должен романтиком в мире зваться?
Да, скорее всего, вероятно, тот,
Кто способен воистину удивляться
Блеску речки, рассвету, цветам акаций,
Где другой не оглянется и пройдёт.
 
Кто умеет (и это ему не лень),
Улыбнувшись, извлечь вдруг из сердца краски,
И раскрасить вам будни в такие сказки,
Что становится праздником серый день.
 
Кто до смертного дня убеждённо верит
В души звёзд или дерева вздох живой,
Кто богатство не золотом в мире мерит,
А улыбками, нежностью, добротой.
 
И не сложит романтика крыл тугих,
Хоть в огне, хоть бы даже у чёрта в пасти,
Ведь она – достояние молодых,
Ведь она – удивительный ключ от счастья!

Юность – славная штука! Да вот беда,
Говорят, она слишком уж быстротечна.
Пустяки! Кто романтиком стал навечно,
Тот уже не состарится никогда!  

 

 

Эта ночь не похожа на все другие.
С самых ранних восторженных детских лет
Мы мечтали шагнуть в тот волшебный свет,
Где живут наши праздники золотые.

В этом празднике с дымкою голубою, 
Если вдруг всей душой пожелать чудес,
Можно стать космонавтом, кинозвездою,
Мушкетёром с гитарою под полою
Иль самой прекраснейшей из принцесс.

Вьюга в стёкла снежинками сыплет колко,
Пол сияет прозрачностью ледяной,
И, раскинув нарядные лапы, ёлка,
Как жар-птица, пылает над головой.

В этот час всё обычное — необычно.
Сердце верит и очень чего-то ждёт.
Ах, какой в нём сегодня огонь цветёт
И каким вдруг всё видится романтичным!

Ночь-старуха от жарких огней кругом 
И от звёздных гирлянд недовольно пятится,
А луна оторвавшимся колесом
Вдоль по млечной дороге со звоном катится.

Новый год! Он для каждого сопряжён
С обновленьем; пусть сгинут навек заботы!
Он серебряным кажется рубежом,
За которым начнётся большое что-то...

Только нет ли тут зыбкости лотереи?
Ведь любой, кто теряет, хандрит, болеет,
Тот, кто с жизнью заканчивает расчёт, 
Кто страдает у горя в холодной пасти,
Тоже тост поднимал за успех и счастье,
Тоже с верой встречал где-то Новый год.

Если б то, чего жаждет так человек,
Пусть не всё, пусть частично, а всё ж сбывалось.
Так, наверное, мало бы зла осталось
И, наверно, настал золотой бы век!

Ну а если иначе взглянуть: не так?
Разве в жизни нам радости не встречаются?
Разве счастье и праздники не сбываются?
Разве солнце не брызжет сквозь дым и мрак?

Так ужели ж мы радостей не знавали
И не радовал тот или этот год?
Неужели ж нас буйно не целовали,
Не любили и с трепетом не шептали
Чепухи, что дороже любых щедрот?!

И неужто же нам не случалось взять 
И добиться мечты или яркой цели?
Неужели... Да мало ли «неужели»?
Ей же богу, их просто не сосчитать!

Так давайте ж и будем смотреть вот так 
Без сомнений в грядущее новогодье,
И надежду воздев, как победный стяг,
Верить в счастье, как в вешнее полноводье!

А ещё будем подлости побеждать 
И за правду бесстрашно сражаться будем.
И любить, и в работе своей дерзать,
И друг другу прекраснейших дней желать,
Ибо грусть и без зова приходит к людям.

 

 

 

Если град зашумит с дождём,

Если грохнет шрапнелью гром,

Все равно я приду на свиданье,

Будь хоть сто непогод кругом!

 

Если зло затрещит мороз

И завоет метель, как пёс,

Всё равно я приду на свиданье,

Хоть меня застуди до слёз!

 

Если станет сердиться мать

И отец не будет пускать,

Всё равно я приду на свиданье,

Что бы ни было – можешь ждать!

 

Если сплетня хлестнёт, ну что ж,

Не швырнёт меня подлость в дрожь,

Всё равно я приду на свиданье,

Не поверя в навет и ложь!

 

Если я попаду в беду,

Если буду почти в бреду,

Все равно я приду. ТЫ СЛЫШИШЬ?!

Добреду, доползу... дойду!

 

Ну, а если пропал мой след

И пришёл без меня рассвет,

Я прошу: не сердись, не надо!

Знай, что просто меня уже нет...

 

 

«ЗОЛОТОЙ МЯЧ» – известное стихотворение Бёрриса фон Мюнхгаузена, немецкого поэта и фольклориста, президента Германской академии поэзии. Принадлежал к старинному роду Мюнхгаузенов, среди которых – знаменитый барон, прославившийся своими рассказами-небылицами.

Это произведение отвечает на вопрос: ДОЛЖНЫ ЛИ ДЕТИ СВОИМ РОДИТЕЛЯМ?

Сначала предлагаю оригинал, а потом целых три перевода разных авторов...

 

 

DER GOLDENE BALL

 

Was auch an Liebe mir vom Vater ward,

Ich hab's ihm nicht vergolten, denn ich habe

Als Kind noch nicht gekannt den Wert der Gabe

Und ward als Mann dem Manne gleich und hart.

 

Nun wächst ein Sohn mir auf, so heiß geliebt

Wie keiner, dran ein Vaterherz gehangen,

Und ich vergelte, was ich einst empfangen,

An dem, der mir's nicht gab – noch wiedergibt.

 

Denn wenn er Mann ist und wie Männer denkt,

Wird er, wie ich, die eignen Wege gehen,

Sehnsüchtig werde ich, doch neidlos sehen,

Wenn er, was mir gebührt, dem Enkel schenkt. –

 

Weithin im Saal der Zeiten sieht mein Blick

Dem Spiel des Lebens zu, gefasst und heiter,

Den goldnen Ball wirft jeder lächelnd weiter,

– Und keiner gab den goldnen Ball zurück!

 

Börries von Münchhausen

 

 

ПОЭТИЧЕСКИЕ ПЕРЕВОДЫ:

 

 

* * *

Отцовских я не отвергал даров,

Но не способен был на воздаянье;

Дитя дары ценить не в состояньи,

А к мужу муж по-взрослому суров.

 

Я любящего сердца не уйму

И сыну всё заранее прощаю;

Ему теперь долги я возвращаю,

Хотя я должен вовсе не ему.

 

Всё мужественней сын день ото дня,

Уже мужские движут им влеченья;

Увидеть я готов без огорченья,

Как внук долги получит за меня.

 

В зал времени мы входим в свой черёд;

Играя там, советов мы не просим.

Назад мяча мы ни за что не бросим:

МЯЧ ЗОЛОТОЙ бросают лишь вперёд.

 

Перевод Владимира Микушевича

 

 

* * *

В отрочестве я оценить не мог

Любви отца, её скупого жара;

Как все подростки – я не понял дара,

Как все мужчины – был суров и строг.

 

Теперь, презрев любви отцовской гнёт,

Мой сын возлюбленный взлетает властно;

Я жду любви ответной, но напрасно:

Он не вернул её, и не вернёт.

 

Как все мужчины, о своей вине

Не мысля, он обрёк нас на разлуку.

Без ревности увижу я, как внуку

Он дар вручит, что предназначен мне.

 

В тени времён мерещится мне сад,

Где, жребием играя человечьим,

МЯЧ ЗОЛОТОЙ мы, улыбаясь, мечем

Всегда вперёд и никогда назад.

 

Перевод Аркадия Штейнберга

 

 

* * *

Отец меня любил, а я не мог, –

Юнец, – ему ответить чувством равным,

И, обладая духом своенравным,

Я был с ним жёсток, если не жесток.

 

Подрос мой сын. Я так его люблю!

И то, что сам я получил когда-то,

Ему без сожаленья, без возврата

Теперь самозабвенно отдаю.

 

Он мыслит по-мужски, и потому

Ища свой путь, оступится не раз он,

А то, чем он был мне, отцу, обязан,

Отдаст не мне, но внуку моему.

 

В дали времён любуется мой взгляд

Игрою общей жизни, где однажды

МЯЧ ЗОЛОТОЙ вперёд бросает каждый,

Но ни один не возвратит назад.

 

Перевод неизвестного автора

 

 

 

 

Я однажды вернулся туда,

В тихий город, — сквозь дни и года.

Показался мне город пустым.

Здесь когда-то я был молодым.

Здесь любовь моя прежде жила,

Помню я третий дом от угла.

Помню я третий дом от угла.

 

Я нашёл этот дом, я в окно постучал,

Я назвал её имя, почти прокричал!

И чужой человек мне ответил без зла:

«Здесь, наверно, она никогда не жила».

 

— Ты ошибся! — мне город сказал.

— Ты забыл! — усмехнулся вокзал.

— Ты ошибся! — шептали дома.

Спелым снегом хрустела зима.

А над крышами вился дымок.

Но ведь я ошибиться не мог!

Но ведь я ошибиться не мог!

 

Ведь звучало вокруг среди белых снегов

Эхо первой любви, эхо давних шагов!

А над городом снег всё летел и летел.

Этот город меня узнавать не хотел.

 

В нём была и надежда, и грусть —

Я шагал по нему наизусть.

Я в его переулки нырял,

Где когда-то любовь потерял.

Я искал, я бродил до темна.

Но нигде не встречалась она,

Но нигде не встречалась она.

 

Я из города в полночь домой уезжал.

Он летел за окном. Он меня провожал.

И ночные огни повторяли светло:

— То, что было, прошло! То, что было, прошло...

 

Роберт Рождественский

 

 

 

Гроза фиолетовым языком

Лижет с шипеньем мокрые тучи.

И кулаком стопудовым гром

Струи, звенящие серебром,

Вбивает в газоны, сады и кручи.

 

И в шуме пенистой кутерьмы

С крыш, словно с гор, тугие потоки

Смывают в звонкие водостоки

Остатки холода и зимы.

 

Но ветер уж вбил упругие клинья

В сплетения туч. И усталый гром

С ворчаньем прячется под мостом,

А небо смеется умытой синью.

 

В лужах здания колыхаются,

Смешные, раскосые, как японцы.

Падают капли. И каждая кажется

Крохотным, с неба летящим солнцем.

 

Рухлядь выносится с чердаков,

Забор покрывается свежей краской,

Вскрываются окна, летит замазка.

Пыль выбивается из ковров.

 

Весна даже с душ шелуху снимает

И горечь, и злость, что темны, как ночь,

Мир будто кожу сейчас меняет.

В нём все хорошее прорастает,

А всё, что не нужно, долой и прочь!

 

И в этой солнечной карусели

Ветер мне крикнул, замедлив бег:

— Что же ты, что же ты, в самом деле,

В щебете птичьем, в звоне капели

О чём пригорюнился, человек?!

 

О чём? И действительно, я ли это?

Так ли я в прошлые зимы жил?

С теми ли спорил порой до рассвета?

С теми ли сердце своё делил?

 

А радость-то — вот она — рядом носится,

Скворцом заливается на окне.

Она одобряет, смеётся, просится:

— Брось ерунду и шагни ко мне!

 

И я (наплевать, если будет странным)

Почти по-мальчишески хохочу.

Я верю! И жить в холодах туманных,

Средь дел нелепых и слов обманных.

Хоть режьте, не буду и не хочу!

 

Ты слышишь, весна? С непогодой — точка!

А вот будто кто-то разбил ледок, —

Это в душе моей лопнула почка,

И к солнцу выпрямился росток.

 

Весна! Горделивые свечи сирени,

Солнечный сноп посреди двора,

Пора пробуждений и обновлений —

Великолепнейшая пора!

 

 

 

Цикория цветы — небесные лоскутья.

Лазоревый разлив на старом пустыре,

Где поросли быльём пути и перепутья,

Да голубой валун дичает на бугре.

 

Цикория цветы... Дремучестью целинной,

Курганной тишиной, покоем на века

Заслушалась душа... Лишь чередою длинной

Из допотопных лет кочуют облака.

 

Цикория цветы украдкой поцелую,

Как давнюю любовь, пропавшую вдали.

И склонится трава, шепча про долю злую,

И миллионы глаз взойдут из-под земли.

 

Виталий Волков

 

 

Дятлы морзянку стучат по стволам:

«Слушайте, слушайте! Новость встречайте!

С юга весна приближается к нам!

Кто ещё дремлет? Вставайте, вставайте!»

 

Ветер тропинкой лесной пробежал,

Почки дыханьем своим пробуждая,

Снежные комья с деревьев сметая,

К озеру вышел и тут заплясал.

 

Лёд затрещал, закачался упрямо,

Скрежет и треск прозвучал в тишине.

Ветер на озере, точно в окне,

С грохотом выставил зимнюю раму.

 

Солнце! Сегодня как будто их два.

Сила такая и яркость такая!

Скоро, проталины всё заполняя.

Щёткой зелёной полезет трава.

 

Вот прилетели лесные питомцы,

Свист и возню на деревьях подняв.

Старые пни, шапки белые сняв,

Жёлтые лысины греют на солнце.

 

Сонный барсук из норы вылезает.

Солнце так солнце, мы рады — изволь!

Шубу тряхнул: не побила ли моль?

Кучки грибов просушить вынимает.

 

Близится время любви и разлук.

Всё подгоняется: перья и волос.

Зяблик, лирически глядя вокруг,

Мягко откашлявшись, пробует голос.

 

Пеной черёмух леса зацвели,

Пахнет настоем смолы и цветений.

А надо всем журавли, журавли…

Синее небо и ветер весенний!

 

 

Под горкой в тенистой сырой лощине,

От сонной речушки наискосок,

Словно бы с шишкинской взят картины,

Бормочет листвой небольшой лесок.

 

Звенит бочажок под завесой мглистой,

И, в струи его с высоты глядясь,

Клёны стоят, по-мужски плечисты,

Победно красою своей гордясь!

 

А жизнь им и вправду, видать, неплоха:

Подружек весёлых полна лощина...

Лапу направо протянешь – ольха,

Налево протянешь ладонь – осина.

 

Любую только возьми за плечо.

И ни обид, ни вопросов спорных.

Нежно зашепчет, кивнёт горячо

И тихо прильнёт головой покорной.

 

А наверху, над речным обрывом,

Нацелясь в солнечный небосвод,

Берёза – словно летит вперёд,

Молодо, радостно и красиво...

 

Пусть больше тут сухости и жары,

Пусть щёки январская стужа лижет,

Но здесь полыхают рассветов костры,

Тут дали видней и слышней миры,

Здесь мысли крылатей и счастье ближе.

 

С достойным, кто станет навечно рядом,

Разделит и жизнь она и мечту.

А вниз не сманить её хитрым взглядом,

К ней только наверх подыматься надо,

Туда, на светлую высоту!

 

 

 

Задернув шторы, чтоб не пробудиться,

Чтобы хранились тишь да полумгла,

В рассветный час, когда так сладко спится,

В своей квартире девушка спала.

 

Но из вселенной, золотом слепящей,

Рассветный луч сквозь занавес проник,

И оттого над девушкою спящей

Горел во тьме слегка овальный блик.

 

Земля крутилась. Утро шло по плавням,

Шли поезда по утренней стране.

Земля крутилась: медленно и плавно

Спускался луч по крашеной стене.

 

Бровей крутых, как крылья сильной птицы,

Луч золотым коснулся остриём,

Он тихо тронул длинные ресницы,

До теплых губ дотронулся её.

 

И, спящей, ей тревожно как-то стало,

Как будто бы куда-то кто-то звал.

Не знаю, что во сне она видала,

Когда рассвет её поцеловал.

 

То жизнь звала: проснись, беги навстречу

Лугам, цветам, в лесную полумглу!

То жизнь звала: проснись, рассвет не вечен,

И этот луч уж вон он, на полу!

 

Беги, росинки в волосы вплетая,

И над туманным озером в лесу,

Красивая, зарёю облитая,

Затми собой вселенскую красу!

 

 

 

Вечер окончен, пора идти спать,

Выпью я кофе и сразу в кровать.

Норму по кофе я знаю свою –

Чашек по двадцать обычно я пью.

 

Я не страдаю отсутствием слуха,

(Медведь обошёл моё чуткое ухо),

Люблю окунуться я в музыки волны,

Сюитою Баха вкус кофе дополнив.

        

Все быстротечно – известна сентенция,

Бах воплотил это в ярких инвенциях,

В них «обрушения» и катаклизмы  

Он выражает полифонизмом.

 

Я, как и он, сохраняя каноны,

Кофе люблю с коньяком и лимоном.

Йо́ган, бесспорно, гигант, молодец!..

Вот стихли аккорды – КОДА (конец):

 

Вечер окончен, пора тушить свечи,

Платок с бахромою накину на плечи,

И вдаль унесусь я с красивой мечтою...

Что кто-нибудь чашки к утру перемоет.

 

Юра Крымский

 

 

 

 

У бурмистра Власа бабушка Ненила

Починить избёнку лесу попросила.

Отвечал: нет лесу, и не жди — не будет!

«Вот приедет барин — барин нас рассудит,

Барин сам увидит, что плоха избушка,

И велит дать лесу», — думает старушка.

 

Кто-то по соседству, лихоимец жадный,

У крестьян землицы косячок изрядный

Оттягал, отрезал плутовским манером.

«Вот приедет барин: будет землемерам! —

Думают крестьяне. — Скажет барин слово —

И землицу нашу отдадут нам снова».

 

Полюбил Наташу хлебопашец вольный,

Да перечит девке немец сердобольный,

Главный управитель. «Погодим, Игнаша,

Вот приедет барин!» — говорит Наташа.

Малые, большие — дело чуть за спором —

«Вот приедет барин!» — повторяют хором...

 

Умерла Ненила; на чужой землице

У соседа-плута — урожай сторицей;

Прежние парнишки ходят бородаты;

Хлебопашец вольный угодил в солдаты,

И сама Наташа свадьбой уж не бредит...

Барина всё нету... барин всё не едет!

 

Наконец однажды середи дороги

Шестернёю цугом показались дроги:

На дрогах высоких гроб стоит дубовый,

А в гробу-то барин; а за гробом — новый.

Старого отпели, новый слёзы вытер,

Сел в свою карету — и уехал в Питер.

 

Николай Некрасов

"Жить стало лучше, жить стало веселее"

 

 

Ходят по планете раненые дети.

Покупают мебель, солят кабачок.

Детям очень важно отыскать однажды,

Тех, к кому под вечер можно под бочок.

 

Раненые дети ненавидят ветер,

Не выносят ссоры, ищут прочный тыл.

В тех, кто ходит рядом этим детям надо,

Разглядеть «мне просто надо, чтоб ты рядом был».

 

Раненые дети ни за что на свете,

Не доверят сердце, не откроют дверь.

Говорила мама: «Спину держим прямо:

Ничего не бойся, никому не верь».

 

Раненые дети, Маши, Вани, Пети,

Ходят по планете в поисках любви.

Бьют татуировки, водят тачки ловко,

И кусают ночью губы до крови.

 

Раненые дети ходят по планете,

Любят делать фото, пишут «не скучай».

А всего-то надо, сесть к кому-то рядом,

Приобнять за плечи и поставить чай...

 

Катерина Хамидуллина

 

 

Что-то случилось, нас все покидают.

Старые дружбы, как листья опали.

...Что-то тарелки давно не летают.

Снежные люди куда-то пропали.

 

А ведь летали над нами, летали.

А ведь кружили по снегу, кружили.

Добрые феи над нами витали.

Добрые ангелы с нами дружили.

 

Добрые ангелы, что ж вас не видно?

Добрые феи, мне вас не хватает!

Все-таки это ужасно обидно —

Знать, что никто над тобой не летает.

 

Лучик зелёной звезды на рассвете.

Красной планеты ночное сиянье.

Как мне без вас одиноко на свете,

О недоступные мне марсиане!

 

Снежные люди, ну что ж вы, ну где вы,

О белоснежные нежные девы!

Дайте мне руки, раскройте объятья,

О мои бедные сестры и братья!

 

...Грустно прощаемся с детскими снами.

Вымыслы наши прощаются с нами.

Крыльев не слышно уже за спиною.

Робот храпит у меня за стеною.

 

Юрий Левитанский

 

 

Этот листочек календаря
 Особенным кажется почему-то.
 Двадцать четвертое декабря –
 День прибавился на минуту!
 
 Вчера ещё солнце щурило глаз,
 Так, словно было на всех надуто.
 И вдруг улыбнулось. И день сейчас
 Семь часов и одна минута!
 
 Минута. Ну что там она даёт?!
 И света намного ли больше брызнет?
 Но эта минута – солнцеворот!
 Первый, радостный лучик жизни.
 
 По книгам старинным пришло Рождество.
 Пусть так. Но для нас Рождество не это.
 Есть более яркое торжество:
 В холодной зиме зародилось лето!
 
 И пусть ещё всюду мороз и снег,
 Но тьма уже дрогнула, отступает...
 Припомни, ведь и с тобой, человек,
 Вот так же точно порой бывает.
 
 Вспомни, как тяжко пережил ты
 Недуг иль тоску, что бездонней моря,
 Потерю близкого, крах мечты –
 Короче: большое-большое горе.
 
 Казалось, ни жить, ни дышать нельзя,
 Что мрак навсегда в твою душу ляжет,
 Что кончились радости, смех, друзья,
 А сердце стало чернее сажи...
 
 Но время, не зря говорят, – река,
 А в ту же реку не входят дважды.
 И как твоя рана ни глубока,
 И как ни терзает тебя тоска,
 Но вспомни-ка, вспомни, как ты однажды
 
 Вдруг, слушая музыку, вновь постиг,
 Заметил, как мчатся над речкой утки,
 А где-то, пускай на короткий миг,
 Вдруг улыбнулся какой-то шутке.
 
 Пусть мир ещё тесен, словно каюта,
 Печаль не исчезла и не прошла,
 И все-таки дрогнула в сердце мгла!
 День прибавился на минуту!
 
 А довелось ли тебе познать
 Любовь настоящую, но несчастливую,
 Сначала – большую, сначала – красивую,
 Потом – словно плеть, оскорбительно-лживую,
 Такую, что лучше не вспоминать?!
 
 И было обиду ни смыть, ни измерить.
 Казалось, все лживо: и мрак, и свет.
 Что честных людей уже в мире нет
 И больше нельзя ни любить, ни верить.
 
 И дичью казались любые страсти,
 Все ведь кругом для себя живут,
 А те, что кричат о любви и счастье, –
 Либо ломаются, либо лгут!
 
 И всё же тоска не живет до гроба!
 Есть в жизни и мудрость, и свой резон.
 Ведь человек не рождён для злобы,
 Он для хорошего в мир рождён.
 
 Помнишь, как вдруг ты светло проснулся?
 Нет, боль не прошла, не исчезла, нет!
 Но ты точно к людям вдруг потянулся,
 От доброй улыбки не отвернулся,
 А как-то тепло посмотрел в ответ...
 
 Нет, нет, спохватясь, не смотри уныло,
 Себя не брани, не пугайся зря.
 Это в душе твоей наступило
 Двадцать четвертое декабря!
 
 Чувствуешь: беды отходят прочь,
 Сердце легким стучит салютом...
 Кончилась самая длинная ночь,
 День прибавился на минуту!

 

Предлагаю вниманию два стихотворения знаменитых поэтов...

Одно – из уже далёкого прошлого, а другое написано нашим современником.

 

Любви, надежды, тихой славы

Недолго нежил нас обман,

Исчезли юные забавы,

Как сон, как утренний туман;

Но в нас горит ещё желанье,

Под гнётом власти роковой

Нетерпеливою душой

Отчизны внемлем призыванье.

Мы ждём с томленьем упованья

Минуты вольности святой,

Как ждёт любовник молодой

Минуты верного свиданья.

Пока свободою горим,

Пока сердца для чести живы,

Мой друг, отчизне посвятим

Души прекрасные порывы!

Товарищ, верь: взойдёт она,

Звезда пленительного счастья,

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья

Напишут наши имена!

 

Александр Пушкин

 

В современном Петербурге тоже пишутся хорошие стихи:

 

Никотиновый вдох,

Распальцованный взгляд,

Я ещё не подох

Мои шланги горят.

Этой лютой весной —

Суета с тишиной

Пульс неровный несут

Моё сердце на суд.

Опустело село,

Пьёт Рязань из Днепра,

От венков расцвело,

В рыжей глине – дыра.

Мы и так, как сорняк,

Телевизор в печи,

У державы «стояк»,

Воют бабы в ночи.

Безнадёги иной

Я не переживал,

Коллективной виной —

Сделал шаг и пропал.

Давит воздух густой,

Но тебя не забыть,

Мертвецов напоить

Родниковой водой.

Голоса белены

Тянут мысль одну:

Ты вернёшься с войны,

Вновь попасть на войну.

И летят облака,

Разбиваясь в дали,

О крутые бока

Нашей плоской Земли.

Тёмен век мой.

Господи, как всё случилось?

Рваный лик твой

Укололась и забылась.

Не сходи с ума, это не твоя война.

Ждут грачи в полях весной.

Родина, вернись домой.

 

Юрий Шевчук