Учебно-егерский пункт в Мытищах,

В еловой роще, не виден глазу.

И всё же долго его не ищут.

Едва лишь спросишь – покажут сразу.

 

Еще бы! Ведь там не тихие пташки,

Тут место весёлое, даже слишком.

Здесь травят собак на косматого мишку

И на лису – глазастого Яшку.

 

Их кормят и держат отнюдь не зря,

На них тренируют охотничьих псов,

Они, как здесь острят егеря,

«Учебные шкуры» для их зубов!

 

Ночь для Яшки всего дороже:

В сарае тихо, покой и жизнь…

Он может вздремнуть, подкрепиться может,

Он знает, что ночью не потревожат,

А солнце встанет – тогда держись!

 

Егерь лапищей Яшку сгребёт

И вынесет на заре из сарая,

Туда, где толпа возбуждённо ждёт

И рвутся собаки, визжа и лая.

 

Брошенный в нору, Яшка сжимается.

Слыша, как рядом, у двух ракит,

Лайки, рыча, на медведя кидаются,

А он, сопя, от них отбивается

И только цепью своей гремит.

 

И всё же, всё же ему, косолапому,

Полегче. Ведь – силища… Отмахнётся…

Яшка в глину упёрся лапами

И весь подобрался: сейчас начнётся.

 

И впрямь: уж галдят, окружая нору,

Мужчины и дамы в плащах и шляпах,

Дети при мамах, дети при папах,

А с ними, лисий учуя запах,

Фоксы и таксы – рычащей сворой.

 

Лихие «охотники» и «охотницы»,

Ружья-то в руках не державшие даже,

О пёсьем дипломе сейчас заботятся,

Орут и азартно зонтами машут.

 

Интеллигентные вроде люди!

Ну, где же облик ваш человечий?

– Поставят «четвёрку», – слышатся речи, –

Если пёс лису покалечит.

– А если задушит, «пятёрка» будет!

 

Двадцать собак и хозяев двадцать

Рвутся в азарте и дышат тяжко.

И все они, все они – двадцать и двадцать

На одного небольшого Яшку!

 

Собаки? Собаки не виноваты!

Здесь люди… А впрочем, какие люди?!

И Яшка стоит, как стоят солдаты,

Он знает, пощады не жди. Не будет!

 

Одна за другой вползают собаки,

Одна за другой, одна за другой…

И Яшка катается с ними в драке,

Израненный, вновь встречает атаки

И бьётся отчаянно, как герой!

 

А сверху, через стеклянную крышу, –

Десятки пылающих лиц и глаз,

Как в Древнем Риме, страстями дышат:

– Грызи, Меркурий! Смелее! Фас!

 

Ну, кажется, всё… Доконали вроде!..

И тут звенящий мальчиший крик:

– Не смейте! Хватит! Назад, уроды! –

И хохот: – Видать, сробел ученик!

 

Егерь Яшкину шею потрогал,

Смыл кровь… – Вроде дышит ещё – молодец!

Предшественник твой протянул немного.

Ты дольше послужишь. Живуч, стервец!

 

День помутневший в овраг сползает,

Небо зажглось светляками ночными,

Они надо всеми равно сияют,

Над добрыми душами и над злыми…

 

Лишь, может, чуть ласковей смотрят туда,

Где в старом сарае, при егерском доме,

Маленький Яшка спит на соломе,

Весь в шрамах от носа и до хвоста.

 

Ночь для Яшки всего дороже:

Он может двигаться, есть, дремать,

Он знает, что ночью не потревожат,

А утро придёт, не прийти не может,

Но лучше про утро не вспоминать!

 

Всё будет снова – и лай и топот,

И деться некуда – стой! Дерись!

Пока однажды под свист и гогот

Не оборвётся Яшкина жизнь.

 

Сейчас он дремлет, глуша тоску…

Он – зверь. А звери не просят пощады…

Я знаю: браниться нельзя, не надо,

Но тут, хоть режьте меня, не могу!

 

И тем, кто забыл гуманность людей,

Кричу я, исполненный острой горечи:

– Довольно калечить души детей!

Не смейте мучить животных, сволочи!

 

1968г.