« <...> ...такое же чувство восхищения было мною пережито однажды на троллейбусной остановке. Стоял пьяный и держал в руках три апельсина. Недалеко стояла женщина с мальчиком лет двенадцати. Апельсины были большие, а у мужчины не было ни портфеля, ни сумки. Он пошевелился и уронил один, полез его доставать и уронил другой; сделав массу ненужных движений, он, наконец, уловил на тротуаре их оба и осторожно распрямился, ощущая насмешливую атмосферу вокруг себя, хотя все молчали, только смотрели на его упражнения. Тут подошла женщина с сумкой, по-видимому, торговавшая у метро зеленью: какие-то пучки высовывались из полиэтилена, сбоку торчал букет непроданных ромашек. Пьяный опять уронил апельсин и отправился за ним на мостовую. Вернулся он, прижимая все три апельсина к груди, совершенно обескураженный. Женщина-торговка разбирала сумку и, держа в руках большой пучок укропа с какими-то листьями и стеблями, задумалась, по-видимому, о том, как все это лучше устроить. Женщина-мать подошла к пьяному и, протягивая пакетик, сказала:
«Возьмите». Пьяный, по-видимому, все еще переживавший свою смешную возню, ошеломился и сказал недоверчиво: «Зачем? Не надо...» — «Положите апельсины,— убедительно уговаривала его женщина.— Так будет удобно. А то вы их растеряете в троллейбусе». — «Что вы? Не надо... Спасибо...» — сказал пьяный и взял пакетик. И сразу же женщина-торговка решила, что ей делать: она повернулась к матери мальчика и, сунув ей пучок укропа, сказала: «Вот — это тебе... Бери-бери, я ведь даром даю». И чтобы рассеять совсем уж какую-то невозможно предупредительную и сентиментальную атмосферу, вдруг сгустившуюся на остановке, беспечно махнула рукой: «Не везти же мне его домой. А ты посолишь что-нибудь». И отошла далеко, и даже отвернулась в другую сторону, чтобы показать, что она не собирается завязывать какие-то отношения, и вообще, что ей это ни для чего не нужно.

Один непосредственный поступок — и сразу же за ним второй, как ответ. И в первом движение души — помощь беспомощному, а во втором — вознаградить это желание. Две женщины сделали как бы движение с двух концов площадки, и сразу же над ней ощутилась отчетливая схема социальных отношений, которой все, включая нас, пассивно наблюдавших этот эпизод, были уже связаны,— и каждый точно знал, что, если последует продолжение, он должен сделать то-то и то-то: сыграть такую или иную роль (в зависимости от развития действия), в общем исполнить свою «партию» в этой песне. Так при первом же толчке извне в нас актуализируются «социальные архетипы», указывающие нам, что мы должны защищать, поощрять, порицать, не допускать и т. д. Как правило, мы о них не рассуждаем. Они существуют в нас на уровне поступка и чувства. Это и есть бессознательные структуры, о которых мы говорили выше, они то и представляют собой наш национальный (точнее было бы сказать этнический) характер. »

Ксения Касьянова

Я подобных случаев тоже не один и не два припомнить могу. И тоже восхищение, нет, всё же не восхищение, а скорее благоговение что ли (не подберу верного слова) при воспоминании испытываю. Естественно и «чёрствость и равнодушие» встречал, а как же, не о них речь.
Тут что интересно – мгновенный эмоциональный контакт. Можно свести всё к реликтам общинного сознания, к такой на секунду возникшей фантомной общности, вызвавшей генетическое воспоминание о мире, где у каждого были «те самые 150 человек, которые, согласно последним исследованиям биологов, помещаются в коре головного мозга, чтобы быть нашими ближними». Но это всё же будет «не вся правда». Здесь ещё что-то есть – какое-то сознание, что вот именно сейчас, именно это сделать хорошо, достойно, и этакая удовлетворенность от того, что и сам поучаствовавший в хорошем деле, правильный, в общем-то, человек… Получается ведь не прямой контакт – «от сердца к сердцу», а через посредничество закопанного где-то в подсознанке (?) идеала хорошего человека и вообще «праведной жизни».
Ну, а не возникла бы эта «магия» то ли жалости, то ли симпатии, то ли солидарности случайной, то ли отблеска мечты о «праведном царстве» — и мучился бы мужик с апельсинами. Проформа, этикет без этой «симпатии» не то, что вовсе не действуют, но помогают мало и криво.
В сущности, все слёзы на тему «меня злые русские всегда обижали, будьте прокляты», это иллюстрации к теме, но от обратного – нет у человека где-то внутри этого идеала-переходника, делающего возможным эмоциональный контакт, вот и не кому он не брат, даже такой «брат на пять минут», как тот пьяный на остановке. По некой логике фразы в предыдущем предложении я должен был написать не «слёзы», а «слёзы и сопли», знал, что должен, но не смог. Таких-то тоже жалко…